Там, у края неба (СИ) - Корнилова Веда - Страница 2

Впервые я увидела бабушку вскоре после смерти отца, и, должна признать, что мы друг другу совсем не понравились. Я навсегда запомнила, как пожилая дама с желчным лицом какое-то время молча, и с нескрываемой неприязнью рассматривала меня, а потом вынесла свой приговор:

— Вся в мамашу уродилась, и лицом, и фигурой. От нашей породы ничего нет. А уж про ее наглые бесовские глаза даже говорить не хочется — ни стыда в них нет, ни совести. И, судя по всему, никогда не будет.

— Ну что вы, мама… — начал, было, дядя Тобиас, но бабушка его перебила.

— Я не слепая, и что вижу, то и говорю. Не удивлюсь, если выяснится, что мамаша этой девчонки нагуляла ее от какого-нибудь ухажера, а потом свою приблуду подсунула моему сыну-раззяве, перед тем задурив ему голову. На подобные штуки та скверная девица была великой мастерицей, а ума у моего покойного сыночка все одно не имелось, так что обмануть его ничего не стоило.

— Ну, зачем вы так говорите, мама! Да еще при ребенке!

— А ты мне не указывай, что я должна делать!.. — повысила голос бабушка. — И дерзить мне не смей! Воли через край брать себе стал, даже с матерью спорить вздумал! Не слишком ли много себе позволяешь? Или с брата пример вздумал брать? Так ведь враз можешь стать таким, как он — нищим, бездомным и никому не нужным.

— Прошу прощения, если позволил себе бестактность… — вздохнул дядя Тобиас. Он хорошо знал: с матерью лучше не спорить, потому, как добром это не кончалось. А уж если принять во внимание, что именно она выдавала деньги, на которые безбедно жила его семья, то становится понятным — благодетельнице не стоит возражать ни в чем.

— То-то же… — кажется, такое короткое извинение не очень устроило бабушку, но она решила позже выказать сыну свое недовольство. — Ну да ладно, раз надумал взять эту девчонку себе, то ты с ней и возись, хотя толку от нее не будет, особенно если она еще и характером в мамашу пойдет, а та, не тем будь помянута, была настоящей стервой.

— Простите, мама но…

— Сын, слишком жалостливый ты у меня, как бы эта жалость вам всем потом боком не обернулась. Но если я хоть краем уха услышу о том, что… эта обижает Инес…

— Что вы, мама! Они с Инес сразу же подружились!

— Раз так, то есть хоть какой-то прок от этой соплячки… — сделала вывод бабушка. — Если Инес довольна, то и я возражать не стану.

— Спасибо… — чуть склонил голову дядя Тобиас.

— Хотя будь на то моя воля, я б эту малолетку к святым сестрам отослала, причем туда, где устав построже — пусть замаливает грехи отца и матери… — женщина не сводила с меня тяжелого взгляда. — Там ей самое место, потому как ее мамаша моему сыну жизнь испортила, а яблочко от яблони недалеко падает, и от этой девчонки в будущем можно ожидать что угодно. Не удивлюсь, если она в дальнейшем окажется такой же паршивкой…

После такого «сердечного» знакомства с родной бабушкой я ушла с горящими от стыда щеками и глазами, полными слез. И без того родителей недавно потеряла, все еще не могу придти в себя — и тут такое!.. Мне очень хотелось ответить хоть что-то на обидные слова женщины, но дядя Тобиас еще перед встречей с дорогой родственницей попросил меня молчать, и не возражать ей — мол, бабушка все одно никого, кроме себя, не слушает, к чужому мнению не прислушивается, а к тем, кто осмеливается ей возражать, относится весьма неприязненно. Дескать, ты, Черил, лучше помолчи — так будет лучше для всех нас, да и для тебя тоже…

Надо признать, что жизнь в доме дяди Тобиаса была неплохой, обо мне заботились почти так же, как и об Инес. Хорошие учителя, красивая одежда, вежливое обращение, да и общались мы, если можно так сказать, только с людьми своего круга. Конечно, Инес доставалось все самое лучшее, но и я не была обделена, так что на жизнь мне было грех жаловаться.

Все было бы просто замечательно, если бы не бабушка, которая частенько приезжала к дяде Тобиасу, чтоб проведать Инес. Пожилая женщина так и не называла меня по имени, ограничиваясь коротким «эта», и каждый раз едва ли не устраивала допрос слугам, выясняя, не обижает ли «эта» Инес. По-счастью, лицезреть меня она желала довольно редко, и то лишь для того, чтоб в очередной раз выказать мне свое недовольство или прочитать нотацию о том, как я должна быть благодарна семье своего дяди, которые приютили меня после смерти родителей, а не бросили на улице, хотя имели на это полное право. Дорогая родственница говорила мне много неприятного — кажется, ей доставляло удовольствие высказывать мне все, что она думала о моих родителях, и то, что я слышала, частенько доводило меня до слез — эта старая женщина не была обременена излишней деликатностью. Самым счастливым моментом для меня было время, когда бабушка, наконец-то, покидала дом.

Моя комната находилась как раз над дворницкой, и частенько до меня доносились разговоры слуг, а обслуга любит перемывать кости хозяевам. Помнится, тогда я узнавала хм… много нового, причем при этих пересудах беседующие обычно не стеснялись в выражениях. Так вот, там, помимо всего прочего, слуги говорили промеж собой о том, что, дескать, старуха ездит сюда еще и для того, чтоб лишний раз высказать внучке то, что в свое время не смогла сказать ее родителям. Свербит, де, прям у бабки в голове, что так и не смогла согнуть под себя ту молодую пару, родителей бедняжки Черил! А ведь красивая была пара, и любили они друг друга — это признавали даже всем недовольные старики на завалинках. Мол, не сомневайтесь — старуха еще отыграется на девчонке, причем сделает так, что той мало не покажется! Дескать, зная характер бабки, можно быть уверенным в том, что бабуля еще припомнит нелюбимой внучке непослушание ее родителей, и постарается отплатить девчонке по-полной… Впрочем, от этой старой карги трудно ожидать чего-то иного, потому как она, похоже, совсем из ума выживает!..

Признаюсь: с возрастом мне было все сложнее сдерживать себя, выслушивая бесконечное брюзжание бабули, ее постоянное нападки на моих родителей и вечное недовольство мной, но я вновь и вновь сдерживала себя, помня о просьбе дяди Тобиаса не сердить его мать. Впрочем, я и сама к тому времени понимала, что именно на дяде Тобиасе бабушки обычно срывала свой гнев, и мне не хотелось, чтоб в очередной раз ему попадало еще и из-за меня.

Шли годы, и когда мы с Инес вступили в возраст невест, бабушка тяжело заболела. Лекари не стали скрывать, что ее болезнь, увы, неизлечима, и можно всего лишь на какое-то время оттянуть уход больного на Небеса. Вот тогда-то бабушка немало всех удивила: она громогласно объявила, что после ее смерти обе внучки станут богатыми невестами. Говоря откровенно, эти слова оказались для меня полной неожиданностью: я всегда была уверена, что единственная мечта бабушки — раз и навсегда избавиться от меня, и вдруг такая новость!.. Помнится, тогда я подумала — возможно, в глубине души бабушка жалеет и любит меня, просто не желает это показать из-за своего непростого характера? А что, такое вполне возможно…

Что бы ни было, но слова бабушки мгновенно разнеслись по городу, и в наш дом зачастили самые разные кавалеры, от юнцов до мужчин среднего возраста. Нерешительная Инес никак не могла выбрать себе жениха по сердцу — она вообще стеснялась быть в центре внимания, а вот мне едва ли не с первого взгляда понравился Тигу, красавчик с лучистыми глазами и обворожительной улыбкой. Галантный, обходительный, веселый, остроумный — в общем, мечта любой девушки. Чего там скрывать — через какое-то время я влюбилась в красавца по уши и была уверена, что наши чувства взаимны. Тигу ездил в дом дяди едва ли не каждый день, и вскоре его стали считать моим женихом, хотя моей руки у дяди он пока что так и не попросил. Семья Тигу тоже относилась к мелкопоместному дворянству, да и людьми они были небогатыми, но какое это имеет значение, если двое молодых людей испытывают друг к другу чистые и искренние чувства!?

Ухаживания Тигу тянулись едва ли не год, а потом бабушка скончалась, и после похорон было оглашено ее завещание. Там было сказано следующее: две трети своего состояния (надо сказать, весьма немалого) бабушка оставила Инес, а остальное досталось дяде Тобиасу. Насчет меня в завещании было отмечено следующее: из полученного наследства дядя Тобиас обязан выделить мне деньги на вклад в монастырь — мол, отныне дорога для меня может идти только туда, в святую обитель, где я должна молиться денно и нощно за себя и всех близких, отмаливая все накопившиеся семейные грехи. Дескать, я не должна искать богатств на земле, а стремиться к богатству на Небесах… Ну, а если я откажусь от подобной чести, то из наследства мне не положено ровным счетом ничего, и остается надеяться, что найдется благородный человек, который согласится взять в жены девушку без приданого, вернее, без единой монеты за душой.