Погребенный кинжал - Сваллоу Джеймс - Страница 47

— Ты говоришь загадками, — рука Мортариона легла на рукоять Лампиона. — Возможно, мне следует проверить твои слова. Я могу испепелить тебя потоком солнечного пламени в одно мгновение.

— Так сделай это, — сказал пленник, показывая глотку, заросшую бородавками и похожую на лягушачью. — Но со временем мой труп соберется заново, моя сущность не будет уничтожена. Это Дедушкин Дар. В свое время мы все его познаем.

Дедушка. Это не был первый раз, когда Мортарион слышал упоминание этого титула. Он снова и снова появлялся на страницах запретных книг, которые он собирал. Он верил, что эта сила — одна из тех сущностей, которые существуют вне реальности, нечто, что никогда не умрет. Было бы ложью сказать, что примарх не был заинтригован такой возможностью.

— Бесконечная выносливость, — сказал Грульгор, словно прочитав его мысли. — В этом есть определенная красота. Сила противостоять любому врагу. Восставать против каждого врага снова и снова, пока они не превратятся в пепел, а мы не победим. Разве не этот принцип лежит в основе Гвардии Смерти? — он сделал паузу. — Конечно, не все смогут овладеть этим. Многие слишком твердолобы, чтобы узреть открывающиеся возможности. Слишком ограниченные, — тварь снова показала зубы. — И для этих трусов наступит мучительный конец.

Невольно слова Пожирателя вызвали в памяти примарха образ еще одного из самых стойких воинов Мортариона — боевого капитана Натаниэля Гарро из Седьмой Великой роты. Когда–то доблестный Гарро был верным воином в войске Жнеца, надежным орудием в его арсенале; но переход Гвардии Смерти на сторону Магистра войны вынудил боевого капитана предать доверие своего повелителя и встать против своих братьев.

Мортарион, несомненно, ненавидел Гарро. Он остро чувствовал предательство воина, настолько, что выместил злость на остатках роты сбежавшего капитана, наказав их за поступки командира. Но эта ненависть сменилась сожалением, пока примарх изучал существо, некогда бывшее Игнатием Грульгором. Он представил себе череду событий, в которой именно Гарро сражался с ним плечом к плечу у ворот Терры, а эти забавы с обитателями Имматериума были ненужными.

— Смотри в будущее, — сказало существо. — Перемены всегда кажутся пугающими, пока ты сам не изменился. И ты изменишься, милорд. Так и будет.

— Хватит, — прорычал Мортарион. — Ты говоришь, что хочешь служить мне? Тогда дай мне свою клятву, демон. Поклянись повиноваться моим приказам.

— И ты меня отпустишь? — существо было по-детски наивным в своем стремлении.

— Я это сделаю.

Оно низко поклонилось, шаркнув желтым лицом по палубе.

— Я смиренно отдаю всего себя Гвардии Смерти. Я всегда был верен. И всегда буду. Перед Дедушкой, так я клянусь.

Слабый резонанс распространился в воздухе в момент клятвы, но затем снова исчез. Мортарион поморщился и повернулся спиной к камере с бронестеклом, направляясь к тяжелому люку.

— Подожди… Подожди! — закричало на него создание. — Я принес клятву! А теперь выпусти меня! — он стукнул своими чешуйчатыми кулаками по барьеру, заставив задрожать палубу. Обереги в стенах вспыхнули сине-белым, и Пожиратель зашипел от боли, когда они заставили его отпрянуть.

— Я буду использовать тебя, когда ты мне понадобишься, — сказал Мортарион, не оборачиваясь. — Это продолжалось слишком долго. Я позволял помыкать собой, а эхо старых союзов и прошлых поступков диктовало ход событий. Довольно, — он покачал головой и потянулся к запирающим механизмам. — Тифон будет слушаться меня. Я заставлю его вывести нас из этого ужасного царства, или он лишится головы.

Когда люк открылся, демон, носивший искаженное лицо Грульгора, взорвался мерзким булькающим весельем.

— Ты не сделаешь этого, — проревел он. — Ты все еще не видишь, Лорд Мортарион! Тифус уже вне твоей власти! Он принял метку!

Мортарион замешкался на пороге и бросил взгляд на арестанта.

— Как ты его назвал?

— Иди и спроси сам, Повелитель Смерти, — усмехнулся демон, присаживаясь на корточки, чтобы поковырять сочащиеся струпья на своей плоти.

Мортарион позволил люку захлопнуться, и в течение мучительно долгого момента он думал о том, чтобы дотянуться до управления катапультированием на внешней стене отсека. Но примарх понимал, что выбросить эту штуку в варп — не наказание.

— Приготовить оружие, — приказал он своему Савану Смерти. — Пришло время призвать виновных к ответу.

Когда его телохранители встали в боевую стойку, Мортарион потянулся к биосканеру и снова положил на него ладонь, чтобы запереть отсек. Тяжелые засовы закрылись, а по его пальцам пробежала судорога.

Глаза примарха сузились, и он повернул руку, чтобы изучить обнаженную, бледную плоть своих длинных пальцев.

Там, наполовину скрытые изгибом на коже, виднелись крошечные багровые рубцы в виде идеального треугольника, похожие на следы, оставленные кусачим насекомым.

[Планета Барбарус; Прошлое]

Колонна солдат и вездеходов наконец поднялась на невысокий холм, и перед ней показались внешние стены Убежища. Стражники на крепостных стенах, увидев приближающиеся машины и шеренги воинов, закричали, чтобы разнести весть: Жнец наконец–то вернулся из Южной кампании.

Восемь световых циклов назад Убежища не существовало. Тогда грубый гранитный кряж, вокруг которого оно было построено, был домом для разбойничьего лагеря — группы бандитов, называвших себя Отшельниками. Жнец победил их лидера в поединке и убедил его присоединиться к войне против Владык, а частью соглашения была уступка земель восстанию Мортариона. Город — первый по-настоящему свободный город на Барбарусе — пустил корни, и теперь он был символом для всех тех, кто сражался. Убежище было, как и следовало из его названия, островком безопасности и неповиновения господству Владык. Это было место, где люди могли ходить без страха, зная, что высокие каменные стены, неприступные железные ворота и оружие воинов на зубчатых стенах сдержат любые карательные набеги.

И по правде говоря, жестокая выбраковка прошлых лет проводилась все реже. Владыки все еще нападали на низших, и они все еще играли в свои жестокие игры, но война истощала их силы. Медленно, но неотвратимо волна неповиновения поднималась по всему Барбарусу. Впервые на памяти у его жителей появилась надежда, или что–то в этом роде.

Ворота втянулись в стены, когда первый из паровых вездеходов приблизился к городу, и к стражникам на зубчатых стенах присоединились гражданские, жаждая увидеть возвращение Жнеца. В напряженной тишине они смотрели на серые машины, которые грохотали все ближе. Вдоль машин шли ряды измученных боем воинов, одетых в помятые металлические доспехи того же оттенка серого, с ружьями и дубинками на плечах. Бойцы, у большинства из которых лица были покрыты новыми шрамами, осматривали стены. Они искали близких и друзей, тех, ради кого шли на войну.

Люк на головном вездеходе открылся, когда машина замедлила ход. Оттуда вылез высокий воин, худощавый и неприветливый. Все увидели, как он вытащил из–за спины косу простого крестьянина, высоко поднял ее и выкрикнул одно-единственное слово:

— Победа!

Убежище разразилось криками и аплодисментами. Все выкрикивали имя Мортариона, когда он спрыгнул с вездехода и сделал первые шаги через ворота. Он кивнул всем, кто смотрел ему в глаза, как бы подтверждая то, о чем до сих пор они только смели мечтать. Мы побеждаем.

Его солдаты вошли в город следом за ним, и их встретили как героев, которыми они и являлись. На мгновение он почти позволил себе насладиться этой бурной энергией толпы. Мортарион смог прочувствовать ощущение эмоции, которую другие знали, как радость, но, как всегда, она оставалась вне его понимания.

Сегодня был повод для радости, это правда. Но единственное, что он мог сделать искренне, это сдерживать негативные эмоции внутри себя. Мортарион видел в толпе тех, кто искал воинов, которые никогда не вернутся. Эти храбрые сыновья и дочери Барбаруса пролили свою кровь, чтобы освободить поселения и долины далеко в туманных южных землях.