Таинственный человек дождя - Рэ Жан - Страница 23

Я вздрогнул, вспомнив, что, согласно легенде, чужаки, осмелившиеся сорвать этот цветок, должны быть убиты по приказу жрецов местного племени.

К счастью, наш проводник в это время занимался костром и не обращал внимания на происходящее вокруг него. Что касается солдат, то они не были афганцами и если они даже видели розу, то это не имело значения.

«— Я думаю, что лепестки розы можно заварить вместо чая», — сказал Банни. — И тогда…

— Что тогда?

— И тогда человек превратится в волка! — засмеялся мой приятель.

Я пожал плечами.

За годы пребывания в странах Востока я стал большим скептиком и не придавал значения местным предрассудкам. Поэтому я с улыбкой наблюдал, как Банни оборвал лепестки розы и бросил их в чайник для заварки.

Вода в чайнике необычно побелела через несколько минут.

— Странно, конечно, но пахнет очень приятно. Что касается вкуса… — И он отпил глоток.

— Очень неплохо! — оценил он. — Хотите попробовать?

Я отказался, но Банни не остановился, пока не выпил весь чай.

— Приятный вкус! — сделал он вывод. — Жаль, что я не нарвал этих цветов побольше!

Через несколько дней мы вернулись в Кабул, где обосновались в уродливом строении, расположенном в запущенном парке.

Через неделю случилось нечто ужасное. Около часа ночи меня разбудил громкий вой. Я вскочил с постели. Мне не раз приходилось слышать, как воют волки в лунную ночь, но в нашем парке, расположенном почти в центре города, волки не водились.

Окончательно проснувшись, я с ужасом осознал, что завывавшее животное находилось внутри здания.

Выбежав из спальни, я пересек холл и оказался на веранде. Здесь я смог разглядеть, благодаря свету полной луны, источник столь зловещих звуков.

Это был Банни Уоррен, стоявший в лунном свете, запрокинув голову, и завывавший на луну.

— Банни, в чем дело? — закричал я.

Он повернулся ко мне. Могу сказать, что мне никогда не приходилось видеть более жуткое лицо.

— Это та роза… Роза карва… Я очень болен… — невнятно пробормотал он.

Это были его последние слова. Мне с большим трудом удалось уложить его в постель. Он едва держался на ногах, и я был вынужден чуть ли не нести его на руках.

Он рухнул в кровать и забылся тяжелым сном. Странно, но у него все время дергались руки и ноги… Лицо его сильно потемнело, и мне показалось, что на нем появилась довольно густая шерсть. Но я не обратил внимания на эти странные изменения.

Утром я был разбужен громким рычанием, показавшимся мне очень похожим на рычание волка. До меня донеслись крики моих товарищей, с топотом метавшихся по дому. Выйдя в холл, я увидел Бегаля.

«— Сахиб Уоррен осквернил розу карва», — сказал Бегаль. — Он превратился в волка и теперь должен умереть. Посмотрите на него! — И он кивнул в сторону парка.

Я увидел Банни, с воплями носившегося среди деревьев. На его лице не осталось ничего человеческого.

Я подумал, что он отравился, выпив чай из лепестков розы карва. Очевидно, она содержала какой-то медленно действующий яд.

Но Бегаль не сомневался, что мой несчастный приятель действительно превратился в волка.

— Да, это волк, — уверенно сказал он. Потом он схватил ружье и первым же выстрелом застрелил Банни.

Никто не стал разбираться в мотивах этого убийства. Да и о чем здесь можно было говорить — афганец убил английского офицера. Этим же вечером Бегаль был повешен. Он спокойно воспринял приговор, ничего никому не стал объяснять и не стал просить о помиловании.

Мы похоронили Уоррена в парке. В своем рапорте я написал: «Скончался во время сильного приступа малярии».

В это время очень многие европейцы умирали, заболев болотной лихорадкой.

Мы бросили якорь в илистых водах Рио, на рейде Сантоса, вернее, в том месте, которое местные нагло называют рейдом.

К сожалению, мы не получили разрешения сойти на берег; офицер со зверским выражением лица, представитель санитарной инспекции, оставил нас в карантине, пока мы не решимся заплатить устраивающую его сумму. Мы не сомневались, что ждать нам придется достаточно долго, так как наш капитан не любил расставаться с деньгами.

А пока мы могли сколько угодно любоваться Сантосом, разбросавшим перед нами свои розовые и голубые домики. Он сиял, словно только что отполированное серебряное украшение. Работающие на бензине лихтеры сновали между дамбами. К западу от города темнел лесной массив.

Суша казалась совсем близкой, и забравшиеся в мелкую воду мангры находились всего в миле от нашего судна.

Чтобы добраться до твердой земли, поросшей тощими гевеями и сырными деревьями с липкими листьями, нужно было пробраться на шлюпке через лабиринт водных паукообразных корней с выросшими на них грибами.

Севентос первым завел разговор о карликовых львах. Он называл их комнатными львятами и уверял, что эти животные не больше терьера. Эти сведения ему сообщил один индеец, у которого он выменял корзину желтых орехов на старую бритву.

««Эти львята просто кишат в здешних лесах», — говорил он. — Я непременно хочу раздобыть хотя бы одного из этих зверьков. Уверен, что получу за него фунтов пятьдесят от Гагенбека[7].

Я терпеть не мог этого Севентоса. Прежде всего, у него было отвратительное имя. Судите сами: Севентос, или Семипалый, — это одно из имен дьявола. Но пятьдесят фунтов показались нашим парням достаточно серьезной суммой, которой не стоило пренебрегать.

Боцман Блиц рассказал о гальке из чистого серебра, которую можно просто собирать в сереброносных ручьях. Что касается Попадопулоса, то грек упомянул о золотистых ящерицах, лекарство из кожи которых способно излечивать подагру и делает человека невидимым. Несомненно, шкура таких ящериц не могла стоить меньше сотни фунтов. Короче говоря, лес, видневшийся на горизонте, словно темная туча, будил в нас мечты о сказочном богатстве.

Наш капитан не верил ни во львят, ни в волшебных ящериц, ни даже в гальку из чистого серебра. Но он знал, что в этих краях встречаются лесные племена индейцев, которые с радостью обменяют ржавый хлам на громадные изумруды. И мы решили заняться поисками этих индейцев.

Когда луна окрасила Сантос в белые и лиловые цвета, мы поспешно загрузились в шлюпку, заваленную всяким барахлом, продуктами и оружием. Мы с трудом пробрались через заросли похожих на змей мангров и, наконец, очутились на сухой земле, на опушке леса. Сначала он был не слишком густым, и на землю местами пробивался лунный свет. Мы долго шли тропинками, пробитыми животными, но потом были вынуждены пустить в ход мачете, чтобы пробиваться через густой подлесок.

Тем не менее дорога не представляла особых трудностей, так как молодые побеги и лианы легко можно было срубить мачете. Листва над нашими головами постепенно сгущалась, и скоро нам пришлось продвигаться вперед в почти полной темноте.

Севентос зажег ацетиленовую лампу, бросавшую на тропу яркий луч света.

Внезапный удар выбил из его рук лампу, сразу же погасшую на земле.

— Брр! — фыркнул Севентос. — Вы видели? Это была летучая мышь! Гигантская летучая мышь!

Через несколько минут целая стая этих жутких ночных существ кинулась на нас из темноты. Своими перепончатыми крыльями мерзкие чудовища хлестали нас по рукам и лицам, так что мы кричали от боли и отвращения.

— Похоже, наши дела приняли плохой оборот, — пожаловался Попадопулос. — Пожалуй, нам стоит вернуться на судно. Какого черта, почему мы не дождались дня, чтобы отправиться в поход?

— Ты забыл про карантин, — оборвал его Севентос. — Если портовая полиция поймает нас, каждый заработает по четыре недели больницы.

— Больница в Сантосе хуже тюряги!

Все затрепетали гораздо сильнее, чем от нападения летучих мышей. Мы хорошо представляли, что больница в этом городе кишит клопами, тараканами и тысяченожками. И кормят там преимущественно супом с формалином. Что касается питья, то напиться в больнице можно только мыльной водой. По сравнению с больничным режимом лес, по которому мы блуждали, был гораздо меньшим злом, несмотря на все его ужасы.