Эфирное время - Дашкова Полина Викторовна - Страница 58
- Предыдущая
- 58/100
- Следующая
– Вы подсыпали мне в вино какое-то психотропное средство.
– Да Бог с вами, Елизавета Павловна – засмеялся Красавченко, – за кого вы меня принимаете?
Лиза не знала, что ответить. Но ей и не пришлось отвечать. Участников конференции уже в третий раз приглашали пройти в зал. Перерыв кончился. У столика выросла мощная фигура норвежского профессора Ханса Хансена, он подхватил Лизу под руку.
– Мы с вами опаздываем, леди.
У входа в зал ее догнал Красавченко.
– Вы все-таки удивительно рассеянны, Елизавета Павловна. Все теряете, забываете. – Он театрально закатил глаза и произнес громко, по-английски:
– Вот что делает любовь с женщиной!
– Пошел вон, – прошептала Лиза по-русски.
– Елизавета Павловна, выбирайте выражения, – ответил он также шепотом, – – вот, возьмите, вы оставили документы на столе. После конференции жду вас в баре на двенадцатом этаже.
– Долго придется ждать.
– Думаю, нет. Вы придете сразу. Вы бегом прибежите. – Он ослепительно улыбнулся и исчез в толпе.
В зале Лиза нашла американку. Та пролистывала документы, выделяла какие-то абзацы разноцветными маркерами, ставила вопросительные и восклицательные знаки на полях.
– Керри, мы не договорили, – прошептала Лиза, усаживаясь рядом, – откуда вы знаете этого человека? Кто он?
– Он проходимец, – ответила американка тоже шепотом, не отрывая глаз от ксероксных страниц.
– Почему вы так решили?
– У него это написано на лице. У него бегают глаза. Он навязывает свое общество.
– И это все, что вам известно?
– Более, чем достаточно.
– Как вы узнали его фамилию, Керри?
– Я слышала, как он знакомился с вами. Я тоже завтракаю во фруктовом баре на седьмом этаже. Он все время возле вас крутится, Лиза. В списке членов российской делегации его фамилии нет. Ни один из присутствующих на конференции представителей российского Министерства иностранных дел с ним не знаком. Он живет в гостинице как частное лицо. Возможно, он и числится при министерстве, но на какой должности и в каком качестве – неизвестно. Я думаю, он тайный агент КГБ.
– Вы специально интересовались? Спрашивали о нем наших дипломатов и гостиничную администрацию? – удивилась Лиза.
– Да. Кое-кого я о нем спросила.
– Зачем?
– Он мне не понравился. Очень скользкий и неопределенный тип. Мне стало интересно, верно ли я угадала, что этот человек не тот, за кого себя выдает. В восьмидесятом году я побывала в СССР на Олимпиаде. Перед поездкой мы проходили специальный инструктаж, нас учили по некоторым признакам распознавать агентов КГБ.
– Но с тех пор прошло двадцать лет, Керри.
– Да, конечно. Организации с таким названием в России уже нет, хотя смена вывески ничего не значит. Будьте с ним осторожней, Лиза.
На трибуну вышел буддийский монах, бритый, в красной простыне, с голым плечом. Он говорил по-монгольски, и все надели наушники, в которых звучал синхронный перевод. Керри выключила в наушниках звук и углубилась в чтение бумаг. Лиза последовала ее примеру, достала листы из пластиковой папки и почувствовала острый приступ тошноты, такой острый, что рефлекторно зажала рот ладонью.
Среди бумаг она обнаружила несколько маленьких поляроидных снимков. Порнографические картинки. Двое кувыркаются в койке. Она глядела на фотографии не больше секунды, и тут же прикрыла их бумагами. Но этой секунды хватило, чтобы узнать действующих лиц. Красавченко и она. Она и Красавченко.
* * *
– Как заметил профессор Преображенский из «Собачьего сердца», репортеров надо расстреливать. И это совершенно справедливо. Нет, я, разумеется, ни на что не намекаю, поймите меня правильно, но профессия в принципе паскудная. Мне приходилось работать и с газетчиками в качестве фотографа, и на телевидении я уже пятнадцать лет. Если нет операторской работы, иду на шабашку в газеты. Так вот, Артем Бутейко отличался каким-то особенным коварством, конечно, не тем будет помянут. Но если хотите знать мое мнение, он допрыгался. Его многие предупреждали.
Пожилой телеоператор Егор Лабух дымил, как паровоз, от окурка тут же зажигал следующую сигарету. Вместе с дымом у него изо рта лился поток всяких телевизионных и газетных баек. Он оказался настолько разговорчив, что даже терпеливый и жадный до информации Илья Никитич начал уставать.
– – Скажите, Егор Викторович, а кто именно его предупреждал и о чем конкретно? – спросил он, вклинившись наконец в монолог собеседника и пытаясь направить разговор в более осмысленное русло.
– Нет, уж извините, имен я называть не буду, – криво усмехнулся Лабух, – вы все-таки убийство расследуете, я ляпну какое-нибудь имя и, не дай Бог, подставлю человека под подозрение. А ведь наберется не меньше сотни людей, причем все до одного – знаменитые, влиятельные, с серьзными возможностями.
– То есть не меньше сотни людей, у которых, по вашему мнению, могли быть мотивы для убийства Бутейко? – осторожно уточнил Илья Никитич.
– Ну, я, наверное, преувеличил немного, но в принципе после большинства его материалов, газетных, журнальных, телевизионных, у каждого его героя хоть на минуту такое желание возникало. А если учесть, что он еще и жил в долг, просил у всех, не стеснялся, то тут вам, как следователю, можно только посочувствовать. Хотя нет, я слышал, убийцу взяли на месте преступления, прямо в подъезде?
– Да, у нас есть подозреваемый, – уклончиво ответил Илья Никитич. – Так вы говорите, он жил в долг. Лично у вас он когда-нибудь занимал деньги?
– Дважды. Правда, все вернул. Нет, что касается долгов, тут вы, пожалуй, ничего не нароете. Долги он возвращал аккуратно, коллегам во всяком случае. А вот что касается людей, к которым он лез как репортер, тут я могу рассказать, что он творил, как изгалялся. Допустим, берет он интервью у популярнейшего киноактера, немолодого, интеллигентного. Тот рассказывает ему смешную историю, как озвучивал в мультике роль голубого резинового щенка, исполнял там песенку. Беседа выходит под заголовком: «Голубой я, голубой, никто не водится со мной». И большая фотография пожилого актера, причем самая неудачная. Или как-то на Шаболовке в буфете он случайно подслушал разговор. За соседним столиком сидел известный политик-демократ, бывший главный редактор молодежного еженедельника, и рассказывал, как в конце восьмидесятых один из кабинетов редакции пришлось сдать в аренду порнографическому журналу, который делали трое ловких мальчишек, и эти мальчишки бегали за сотрудниками редакции, уговаривая что-нибудь написать, перевести, предлагали несусветные гонорары. Буквально на следующий день в желтой, но очень тиражной газетке, в разделе светской хроники, выходит заметка на целый подвал, где рассказывается, как политик-демократ продавал порноизданию не только помещение, но и сотрудников, а особенно молодых сотрудниц. И все это как бы с юморком. Ну а что касается всяких любовных связей знаменитостей, тут уж ему равных не было. Выслеживал, подслушивал, шпионил, а потом стучал широкой общественности через средства массовой информации, кто с кем спит. Бывало, что и семьи из-за этого рушились.
– Неужели никто ни разу не подал на него в суд? – опять вклинился Илья Никитич.
– За что? За песенку голубого щенка? Ну разве может нормальный человек публично признаваться, что это для него серьезно? Одни вспыхивали и перегорали, не хотели пачкаться, тратить время и нервы, другие понимали, что именно этого он ждет, потому как скандал есть самая эффективная реклама. Зачем же такую гниду рекламировать? Ох, простите, нехорошо я говорю о покойном. Нехорошо. Но посудите сами, он ведь никого не щадил, вообще никого, причем выбирал для своей охоты не каких-нибудь эстрадных попрыгунчиков, а предпочитал нормальных, приличных людей, которым такая, с позволения сказать, популярность на фиг не нужна. Вот, к примеру, одна очень известная и всеми любимая телеведущая, не буду называть фамилии. Артем крутился около нее, как бес. Выведал, что у нее мать страдает хроническим алкоголизмом. Я с ним не поехал, но нашелся другой оператор, которому все по фигу. Засняли старую женщину во время запоя. Издевался он над ней прямо в кадре, как мог. Расспрашивал, какой была ее знаменитая доченька в детстве, до какого возраста писалась в штаны. А мамаша-то пьяная, ничего не соображает, едва языком ворочает. Пьяные слезы, истерика. И, разумеется, тут же дал в эфир в своей ночной программе в качестве специального репортажа. Сплошные крупные планы, испитое лицо, загаженная квартира. А в перебивку – фотографии телеведущей, чтобы зритель ни на секунду не забывал, чья это мамочка. Да еще музыкальным фоном пустил песню Окуджавы: «А на Россию одна моя мама, да только что она может, одна?»
- Предыдущая
- 58/100
- Следующая
