Краденое счастье - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 1

– А говорила, что муж есть.

Этот акцент сводит с ума, как и тембр его голоса. Нервно сглотнула и вся сжалась, когда он обошел меня по кругу. Словно зверь, обнюхивающий свою добычу и прикидывающий, когда на нее наброситься. Соблазнительный, как сам дьявол, распущенный, искушенный и циничный. Не высокий, но очень мускулистый, с довольно смуглой золотистой кожей и глазами медового цвета, которые умели темнеть, превращаясь в угли. Обманчивая едкая красота, скрывающая нутро жестокого подонка, которому позволено абсолютно все. И это читается в циничном, откровенном взгляде.

«Кровавый король» – под этой кличкой его узнал весь мир. Арманд Альберто Альварес. Внук русской эмигрантки княжеского рода, которая вышла замуж за португальца и говорила с сыном своей единственной дочери только по-русски, отправила его учиться в Россию и отдала в большой спорт. Знаменитый футболист, звезда, порочный зверь, жестокая тварь, от которой женщины сходили с ума, бежали без оглядки и приползали обратно, как побитые собаки ползут к хозяину. Да, теперь я знала о нем все. И, нет, мне не стало от этого легче. Я пришла сюда себя продать… я – шлюха и подстилка, и со мной все можно. Замужняя шлюха и подстилка. А он – покупатель. Аукцион только начался, и продать мне придется так много, что от меня может ничего не остаться, но, если я этого не сделаю..... И я согласилась. Теперь поздно отказываться. Да мне никто и не даст – ведь часть денег я уже получила.

Мужчина рывком привлек меня к себе, и, тихо всхлипнув, я оказалась в его крепких объятиях. В руках, о которых мечтали женщины всего мира… И я могла бы мечтать, но не так, не здесь, не в этой гостинице, не за деньги.

Провел ладонью по моему позвоночнику, опускаясь к ягодицам. Мне хотелось отстраниться, хотелось оттолкнуть его, закричать, что я не такая. Что мне пришлось, что меня заставили обстоятельства… Но мужская рука сжала меня еще сильнее, и говорить расхотелось.

– Муж знает, чем ты зарабатываешь на жизнь?

Ладонь ласкает мои волосы, почти нежно, заставляя млеть и, запрокинув голову, смотреть на его красивое, смуглое лицо. Завораживает красотой, подкупает ею, дурит мозги. И уже кажется, я не могу поверить, что этот человек способен на самую изощренную жестокость. Это вранье – все, что о нем говорят, этого не может быть. Разве эти руки могут причинить боль?

– Знает, что ты берешь деньги за то, что тебя имеют во все дырки? М?

Рука задрала мое платье вверх, грубо сжав ягодицу, до боли и до синяка. Правильно. Шлюху можно не жалеть.

– Нет.

– Нет? Нет, не знает?

– Не надо так.

Мое «нет» было о другом, и он это понял, прочувствовал инстинктивно.

– А я спрашивал твое мнение? У шлюхи мнение не спрашивают. Ее еб*т. Когда я захочу, чтоб ты открыла рот, я скажу тебе об этом.

Сдавив меня за талию, так что дышать было трудно, толкнул вперед к кровати. Из глаз чуть не брызнули слезы. Закусила губу и опустила веки, вцепившись в деревянную спинку широкой постели.

– Красивая. Идеальная. И такая порочная… испачканная… жадная шлюха. Я буду рвать тебя на части. Ты будешь кончать и плакать. Обещаю.

Снова исследует мое тело, едва касаясь кожи, по позвоночнику вниз, удерживая за волосы, собрав их в кулак. Резко повернул в бок мою голову и впился в мой рот губами. С такой силой, что я чуть не задохнулась. Не смогла удержаться и, вскинув руку, обхватила его за шею. Ощущая, как язык глубоко скользит внутрь, как играет с моим языком, как жадно лижет мое небо, мои десна. Углубил поцелуй и, отодвинув в сторону трусики, он резко вошел в меня пальцами. Поглаживая, растягивая, раздвигая плоть, протискиваясь внутрь так глубоко, как только можно, так, что я ощутила себя насаженной на них до упора, как на крюк. Вышел и тут же снова резко вошел. С характерным гортанным выдохом мне в затылок. Он оставил меня, когда мой рот приоткрылся перед тем, как из груди вырвется стон. Дернул за волосы и безжалостно заставил выпрямиться во весь рост. Хриплый голос прошептал мне в ухо.

– А теперь ко мне повернись. Стань на колени и открой рот.

– Васильева, у тебя недостача – тысяча пятьсот рублей, понимаешь?

Он навис надо мной с запахом удушливого и сладкого до тошноты парфюма. В глаза не смотрю, только на его шею в вырезе свитера. На ней дергается кадык и видны светлые волоски, которые он не добрил. Модный воротник розовой рубашки настолько же чистый, насколько грязный и мерзкий его хозяин. Возомнивший себя Богом сукин сын.

– Не может быть. Я всегда пересчитываю. Всегда до последней копейки, Борис Алексеевич. Может, заново пересчитать?

От неожиданности у меня затряслись руки и стало першить в горле. Неужели они, и правда, думают, что я украла деньги?

– Нет, вы это видели? Она отрицает! Ты со мной спорить будешь? Воровка! Так и скажи, что взяла деньги!

От обиды тяжело дышать, и кажется я сейчас расплачусь, только мне не хочется доставить им такое удовольствие. Это нарочно… Зарплата должна быть после этой смены. Он нарочно, чтоб не платить. Не хочет, потому что я ему отказала, не приняла ухаживаний.

– Я и вчера ста рублей не досчитался! Вчера смолчал, и ты решила, что можно и побольше взять?

– Я вам сразу говорила, нечего брать эту …, – начальница смены смерила меня презрительным взглядом и поправила тонкий шарфик. – Она мне еще тогда не понравилась.

Только за что не знаю. Точнее, знаю – она с ним спит… с нашим женатым хозяином небольшого модного бутика «Ла Рошель» с одеждой из Турции и фальшивыми бирками от брендов. Спит и боится, что он западет на одну из новых кассирш и вышвырнет ее саму. Как это было с ее предшественницей лет пять назад. И с первого дня Виолетта меня подсиживала. То я медленно товар отпускаю. То кассу закрыла позже, то раньше. То на перерыв часто бегаю.

– Значит так, Васильева, ты уволена. Собирай свои вещи и можешь идти домой.

– Как домой?

– Давай вали, сучка наглая! Думаешь, никто не видел, как ты трусы на себя натягивала в отделе нижнего белья и прятала упаковки между ящичками?

– Это ложь! Я никогда такого не делала! По себе не судят!

– Заткнись! А то засудят тебя!

У меня все внутри похолодело. Они сговорились. Оба. Нарочно, чтоб не платить. Смотрит на меня, тварь, своими подведенными «а-ля Клеопатра» глазами и дергает гиалоурановыми губами.

– Я подожду. Ведь вечером зарплату должны дать.

– Какую зарплату воровке? Скажи спасибо, что я полицию не вызвал! Наглая дрянь!

– Я ничего не брала! Это ложь! Посмотрите в камеры!

Меня трясло от обиды и от ужаса, что мне не заплатят. Я же ради этих денег месяц пахала по четырнадцать часов. Дома с ног валилась. На ступни стать не могла, зудели так, что выть хотелось. Как я вернусь ни с чем? Как? Мне надо за коммунальные сегодня заплатить, мне надо еду купить. Димке тоже уже месяц не платят на его фирме, в которую мы вложили кучу денег. Выплаты за ипотеку уже четыре месяца не вносили. Я хотела внести хоть какую-то часть уже завтра.

– Какие камеры? Совсем обнаглела! Тут никого не было кроме тебя.

– Вот ее сумка! – Виолетта поставила мою сумочку на стол хозяина магазина, и ее тяжелая большая грудь колыхнулась в вырезе блестящей кофты.

– Я уже заглянула – там в кармане полторы тысячи лежит!

– Ах ты ж гадина! Все видели? У нее в сумке деньги ворованные!

– Как… вы мне их подбросили. Как же так?

– А ну пошла вон отсюда! Вон пошла! Не то я сейчас полицию вызову и посажу тебя, дрянь! Охрана!

Борис Алексеевич схватил меня за локоть и потащил к двери.

– Не надо было ломаться и целку из себя корчить. Была б тебе и зарплата, и все остальное. Ничего б не отвалилось от тебя. А так… вон пошла.

Меня вытолкали за дверь магазина под самый дождь, который стеной обрушился мне на голову. Я постучала в дверь магазина, пнула ее ногами, но мне никто не открыл, а наглый ублюдок показал свой сотовый.