Пионеры на море - Гаврилов Петр Павлович - Страница 9

К машинистам в кубрик спускались передохнуть продрогшие рулевые, похожие на выстиранное белье, которое позабыла выжать хозяйка.

Многие в эти страшные часы так же, как и в тихую погоду, занимались маленькими своими делишками. Но когда шторм особенно зверел, и крейсер, содрогаясь от чудовищных ударов, черпал бортом воду, тогда и они поднимали головы кверху и тревожно прислушивались.

И за всем этим следили из угла две пары детских глаз. Хмурились молодые лбы и ложились на них первые складки.

К вечеру пятого дня не стало слышно отдельных воплей, все слилось и смешалось в страшном гуле. Не верилось ребятам в эти часы, что где-то еще есть твердая земля, солнце и день. Они испуганно смотрели друг на друга мокрыми глазами, крепко стиснув побелевшие губы. Койки свои в эти дни ребята не подвешивали и спали, где придется.

Отдуваясь и весело хлопая по большому животу, пришел из кочегарки кок. Он весь лоснился от угольной пыли и пота. Единым махом съел две банки консервов и только тогда заметил своих помощников. Добродушное лицо его тронулось заботой, толстые пальцы растерянно зашевелились.

— Пожалуйста! Забыл я про вас, горемыки, ложитесь на первую койку и спите, — наверху отчаянный винегрет происходит. Между прочим без вас обойдется.

От этих слов у ребят защекотало в носу и словно сговорясь, они повалились на койку.

Послышался сочувствующий голос:

— Нехорошо, товарищи, что про пионерию забыли… Им ведь втрое страшней и хуже!

— Кто ж это забыл? Чего ты бормочешь, старая свекла? Только каждому ведь теперь до себя, — ишь какая погода! Спите, спите, ребята, не на вахту вам!

— А ты спроси, сыты ли хоть хлопцы! Эй, годки! Шамали аль нет?

Тихим голосом ребята отозвались:

— Шамали… Спасибо!

— Спасибой сыт не будешь… Мутит, что ль?

— Тошнит!

— Ничего, ничего, крепитесь, хлопцы! Приедете в Москву, порасскажете, как мы с вами здесь штормовали!

В кубрик ввалился продрогший и мокрый до костей строевой. Зажимая окровавленный палец, он прохрипел:

— Баркас сорвало, братва, двадцатичетырехвесельный! Как щепку! Чуть Петелькина не смыло за борт.

В углу кто-то вздохнул. Кок добродушно заворчал:

— Пожалуйста, этот Петелькин, кашичка пшенная, вечно зевает! А ты к доктору катись, дурачок, — гангренов огонь будет, — смотри, как кровища хлещет!

И кок, засопев, растянулся на койке, рядом с ребятами.

— А вы не слушайте, спите, хлопцы! — пробурчал дядя Остап и, широко раскинув руки, громко захрапел.

К утру с вахты сменился Чалый. Раскачиваясь, он подошел к своей койке и увидел на ней тесно прижавшихся друг к другу черную и рыжую мохнатые головы. Оглянувшись, словно готовясь совершить какое-то преступление, Чалый погладил шершавой от тяжелой работы у топок рукой спавших ребят и еле слышно прошептал:

— Как-то Колька мой теперь… Может, тоже на чужой подстилке спит!

Ребята вскочили от треска ревуна; когда его пускают в ход, спокойно спать могут только мертвые. Воздух в кубрике был тяжел, насыщен испарениями и тревогой. Крейсер метался, как пойманный зверь. Все плясало, звенело, опрокидывалось.

В люк просунулась посиневшая от натуги физиономия вахтенного. Глаза его молча говорили о несчастье. Яростно свистя в боцманскую дудку, он заорал:

— Все наверх! Вода в носовом трюме.

И исчез так же быстро, как появился.

Через секунду все, кто устал, все, кто не могли двинуть ни рукой ни ногой, вдруг нашли силу и стремительно выскочили из кубрика в ревущую и стонущую ночь.

Ребята сидели молча, но когда ветер злобно рванул дверь люка и ворвался в кубрик, Гришка решительно встал.

— Идем, товарищ Озерин, нечего зря сидеть!

Друзья побежали вместе с краснофлотцами.

Волна подняла нос крейсера, поставила его на дыбы и залила корму. Другая, еще свирепей, накрыла опустевший бак, разбилась о него и с ревом обрушилась на людей.

Люди хватались за что попало, стояли по горло в воде, пережидая, пока схлынет вода в шпигаты[22] и опять бежали, отвертываясь от хлесткого ветра. Приятели проделали то же, но когда вода накрыла палубу, ребята почувствовали, как страшная сила повалила их, ударила о каюту и потащила к корме.

Инстинктивно ища опоры, они ухватились за чьи-то ноги.

Вдруг сильные руки подняли ребят за шиворот. В сизой дождевой пелене увидели они жесткое лицо комиссара.

— Это что еще? Сейчас же в кубрик и не вылезать без спросу… Без вас обойдутся. Ну, бегом!

Следующая волна скрыла от них комиссара, и Гришка, стараясь перекричать вой ветра, прижал Мишкину голову к себе и заорал, что есть силы:

— Черта с два!

Гришка увидел, как блеснули в смехе Мишкины зубы. Ребята карабкались дальше. Когда волны, вырастая, ставили палубу отвесно, ребята прижимались к ней вплотную. Вода прокатывалась по их спинам. В следующую минуту крейсер взлетал вверх кормой, и ребята, сломя голову, неслись вперед.

На баке, обдаваемые волнами, стараясь удержаться на взбесившейся палубе, мокрые, с застывшими лицами, краснофлотцы качали помпу.

Ободряя команду, с мостика командир кричал в рупор:

— Навались, ребята!.. Навались!..

Гришка дернул Мишку за руку. Цепко хватаясь за что попало, приятели добрались до помпы, поймали быстро мелькающие деревянные ручки, ухватились за них и встали рядом со взрослыми.

Океан, дико озверев, обрушился с такой силой на бак, что на минуту исчезла и помпа и люди в рокочущей воде.

Бак стремительно взлетел ввысь. Только теперь заметили моряки двух маленьких помощников. Из-за рева шторма слов не было слышно, но ребята видели оскаленные в улыбках зубы, добродушные лица и надрывались из последних сил.

С мостика взревел рупор:

— Молодцы пионеры!.. Хорошо держитесь, но вниз… сейчас же приказываю вниз!

Это не трудно было сделать. Стоило только ребятам оторвать руки от помпы, как схватила их мягким зевом волна, толкнула в фальшборт и понесла к корме.

Мальчики лихо подкатились к кормовому кубрику. У Мишки из носа ручьем текла кровь, и сиял огромный синяк у Гришки над глазом.

Прижавшись к кормовому орудию, избитый бросками волн, продрогший и перепуганный, Верный скалил зубы и вздрагивал всем туловищем. Заметив ребят и словно жалуясь им, пес заскулил. Гришка на четвереньках подполз к нему, схватил в охапку. Новый бросок волн — и ребята свалились в кубрик к столу, где одевалась и закусывала смена на помпу.

— Ай да герои!

— Лихие путешественники!

— А пес-то пес!.. Молодцы, молодцы… Айда шамать!

Гришка, придерживая Верного, спросил:

— А собаке?

— И собаке найдется!

— Да где же вас так разрисовали? Ложись, Мишка, носом кверху, кровь-то и уймется!

Гришка почесал шишку на лбу и пробасил:

— Мы, братва, на помпе воду выкачивали!

Дружеские шлепки по мокрым спинам были для ребят самой лучшей наградой. Взрослые посторонились, уступая место.

Отлежавшись, Мишка поднес было ложку ко рту, но, увидев на ней маленький волосок, сорвался со скамейки и, зажимая рот рукой, помчался вон из кубрика.

Не успел Гришка проглотить жирный кусок мяса, как почувствовал тошноту и, мыча от стыда, бросился за приятелем. Вдогонку понесся громкий хохот, но в нем не было теперь ни злобы ни раздражения.

— Кок, команду твою укачало! Как теперь без помощников обойдемся? Палец в рот, хлопцы, суйте, — полегчает!

Отдав неизбежную дань океану, обессиленные ребята еле добрались до чужой койки и забылись в тяжелом сне.

Мишка открыл глаза, и первое, что он увидел, были веселые, пробивающиеся в открытые иллюминаторы солнечные лучи. Машина стучала уверенно и ровно, без перебоев, все стояло на месте, не тарахтело, не качалось и не падало, как вчера.