Букет для улитки (СИ) - Розов Александр Александрович "Rozoff" - Страница 61

— Нет уж, Юхан, продолжай, если начал.

— Ладно, Вальтер, но придется начать издалека.

— Начинай откуда надо, лишь бы было понятно.

Психоаналитик кивнул в знак согласия, и приступил к изложению:

— Общества делятся на идейно-слабые и идейно-сильные. Вот пример: идейно-слабый социалистический Восток и идейно-сильный капиталистический Запад в ходе Первой Холодной войны.

— Юхан, ты перепутал. Идеология была сильной стороной именно Восточного блока.

— Нет, я не перепутал. Идеология была сильной стороной Восточного блока просто по необходимости, поскольку там было идейно-слабое общество. Власти могли удержать социалистическую идею как доминирующую, только запретив другие идеи. У властей Западного блока не было такой нужды. Капиталистическая идея легко доминировала в условиях плюралистической конкуренции. Так создавался имидж Свободного мира и идейные условия победы в Первой Холодной войне. Но эта победа сыграла с Западом жестокую шутку: инфицирование социальной стратегией побежденного. Управлять в условиях идейной монополии намного проще, чем при плюрализме. И контролировать экономику в условиях социалистической бюрократии тоже намного проще. Публика в странах Запада не успела оглянуться, как власть уже построила бюрократию по схеме партийной номенклатуры. Роль компартии в ней играл конгломерат медиа-агентств и финансовых суперкорпораций, расставляющий фигуры в парламенте и правительстве. Капитализм остался лишь номинально, и общество Запада стало идейно-слабым. Даже уродливая идея панисламизма оказалась сильнее. Это уровень ниже сточной канавы.

Штеллен вздохнул и предположил:

— Сейчас ты снова заведешь свою шарманку насчет падения в субмодерн.

— Ты уже сам завел, — ответил Эбо, — я лишь добавлю: у идеи Запада остался последний аргумент: высокий уровень жизни по сравнению с прочими. Но, по мере того как тает ресурс, созданный при настоящем капитализме времен Первой Холодной войны…

— Я понял, — сказал Штеллен. — Но мы уклонились чертовски далеко от темы.

— Сейчас вернемся, — пообещал психоаналитик. — Я не зря показал, что наше общество в нынешнюю эпоху — идейно-слабое до крайности. Все его ценности, мораль, стандарты поведения и критерии успеха выглядят, как картонные театральные декорации. Лишь идеологический контроль информационно-финансовой супермонополии поддерживал иллюзию прочности. Но вот появился ксианзан, и декорации начали расползаться. Тот вопрос, который был идеологически табуирован, теперь открыто задают многие.

— Какой вопрос? — поинтересовался Штеллен.

— Quo vadis, — лаконично пояснил психоаналитик.

— Гм… Юхан, это что, из католической библии?

Психоаналитик улыбнулся и покачал головой.

— Это из античных стоиков, но попало в евангельские предания и исторические романы. Переводится просто: «куда идешь?». Как рассказывают, однажды некий состоятельный римлянин спросил у философа-стоика: каким путем должно идти по жизни? Этот стоик ответил: зависит от того, куда ты хочешь прийти. Ответ был еретическим тогда, и стал запредельно еретическим сейчас. Большинство людей живут, будто играют в какой-то бездарной мыльной опере, вроде малобюджетного ремэйка «Санта-Барбары». Эффект ксианзана — стирание иллюзии смысла игры. Причем иллюзия стирается не только для индивида, упавшего в ксианзан, но и для многих, кто контактирует с этим индивидом.

— Разрыв спирали молчания? — спросил Штеллен.

— Да, — подтвердил Эбо. — В психоанализе это называется эффектом голого короля. Всем видно, что король голый, но пафос рушится, лишь когда кто-то заявит это вслух.

Штеллен постучал пальцами по ограждению балкона.

— Юхан, ты намекаешь, что Кристине надоело играть правильную полковничью жену в паршивой мыльной опере?

— Тебе виднее, — лаконично отозвался психоаналитик.

— Может быть… — произнес Штеллен.

— Вообще-то, — продолжил психоаналитик, — твоя семейная ситуация не так плоха, как большинство аналогичных случаев. Твоя жена спокойно осознала проблему, и хочет разойтись, сохранив человеческие отношения с тобой и твои отношения с дочкой. По статистике часто бывает желание изгадить жизнь бывшему мужу. Тут этого нет.

— Ладно, Юхан, и что ты посоветуешь мне?

— Я посоветую пойти навстречу. Пусть у каждого будет своя жизнь. А ваша дочка уже достаточно взрослая, чтобы строить отношения с родителями, живущими врозь — если, конечно, сами родители не будут мешать этому.

— Значит, твой совет — спокойно без пафоса попрощаться с семейной жизнью?

Эбо пожал плечами и снова улыбнулся.

— А что ты называешь семейной жизнью?

— Как — что? Муж, жена, дом, дети.

— Вальтер, возможно, ты сейчас удивишься, но лингвистически невозможно составить содержательное определение какого-либо феномена из одних существительных.

— Ладно, Юхан. А если без заумной лингвистики, в научно-популярной форме?

— Если в научно-популярной форме, то можно из одного существительного: пансион.

— Пансион? — переспросил Штеллен.

— Да. Ты завел семью, как пансион с немного расширенным комплексом услуг. Кроме кормежки, уборки и стирки, еще секс два-три раза в неделю. И услуга по имиджу: две фигуры — жена и ребенок. Их можно демонстрировать обществу, как внешний признак соответствия критерию личного успеха, в частности — для формальной анкеты.

— Юхан, если ты намекаешь, что у меня вообще нет никаких чувств к жене и дочке…

— Нет, — психоаналитик улыбнулся, — я не намекаю, а пытаюсь выяснить, какие у тебя чувства к жене и дочке. Если ты опишешь в общих чертах, то это очень поможет делу.

Штеллен снова постучал пальцами по ограждению.

— Гм… Как можно словами описать чувства?

— Вальтер, возможно, ты сейчас опять удивишься, но более половины художественной литературы — это именно описания чувств словами.

— Это не описания, а фигня какая-то! — припечатал Штеллен. — Люди чувствуют не так!

— А как чувствуют люди, на твой взгляд? — полюбопытствовал психоаналитик.

— Scheisse! Юхан, это чертовски сложно!

— Неужели? — удивился Эбо. — Ты ведь офицер разведслужбы, с опытом оперативника, аналитика, практического психолога, тебя этому учили, и ты 10 лет применял это!

— Вообще-то, 16 лет.

— Тем более! 16 лет практики. С анализом, с составлением рапортов и этих…Э-э…

— Объективок, — подсказал Штеллен.

— Да! И почему такая типовая задача кажется тебе сложной после всего этого?

— Scheisse! Пойми разницу, Юхан! Одно дело на работе, а другое дело в семье.

— Вот, — прокомментировал Эбо, — то-то и плохо, что в семье не применяются знания.

— Ладно, хватит возить меня мордой по столу! Помоги разобраться.

Психоаналитик кивнул в знак согласия, и спросил:

— Ты читал библию?

— Да, конечно. Я даже сдавал тест на спецкурсе по мировым религиям и сектам.

— В таком случае, ты, конечно, помнишь миф про Иова.

— Scheisse! — третий раз подряд выругался Штеллен. — Я догадываюсь, к чему ты сейчас клонишь! Жаки в рапорте по аргонавтам излагала эту их доктрину. Будто общество не рассматривает людей иначе, чем опции. И потому вместо первой семьи Иова, которая погибла, бог дал ему вторую семью. Будто заменил бытовую технику, сломавшуюся в гарантийный период. Что скажешь, я угадал твои намерения?

— Да, ты угадал и сэкономил время. Теперь я попробую дать совет. Если твои чувства относятся к этим конкретным людям, к Кристине и Хлое, то прежде всего, отдели эти чувства от опций. Арендуй жилье с пансионом и интимным сервисом…

— Стоп, Юхан, я что, похож на ботаника, неспособного найти подружку на ночь?

— Значит, просто с пансионом, — сказал Эбо. — Арендуй это, и сможешь строить новые отношения с близкими людьми, не смешивая их с опциями, доступными за деньги. Не относись к близким, как к части нормативной жизни, относись к ним, как к хобби.

— Как к хобби? — удивился Штеллен.

— Да, — психоаналитик улыбнулся. — Ведь хобби — это то, что мы делаем для себя, как для индивида-личности, а не как для стандартной единицы в социальной мегамашине.