Чувство реальности. Том 2 - Дашкова Полина Викторовна - Страница 50

• Предыдущая
• 50/54
• Следующая

– Ах да, извините, я психолог и привык пользоваться профессиональными терминами, фигурально выражаясь, они не хотят и не могут, – заявил низкий раскатистый мужской голос.

– Что именно? – спросил другой голос, тоже мужской, высокий и ехидный.

– Иметь полноценные сексуальные сношения с мужчиной, – ответил бас.

– Вы бы лучше поспали, чем эту пакость смотреть. Давайте я переключу на “Дикую Розу”. Можно? – прокаркала за кадром нянька.

И тут наконец заговорила сама Галина Дмитриевна. Ее голос звучал ровно, спокойно, очень тихо, даже пришлось увеличить звук.

– Феликс Нечаев не психолог. Зачем он говорит не правду? – произнесла она, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Это вы о ком? – удивилась нянечка.

– Итак, подведем некоторые итоги, – затараторил тенор, вероятно, принадлежавший ведущему, – наша сегодняшняя тема “Принципиальный холостяк”. Наш герой утверждает, что изучил разные типы женщин и не хочет жениться, поскольку ни один из этих типов его не удовлетворяет. Что скажут наши зрители? Пожалуйста! Вот вы, девушка!

– Если ему никто не нравится, зачем он вообще лезет? – звонко заявила невидимая девушка.

Последовал общий смех.

– Знаете что, милая девушка, – обиженно пропел бас, – я вам могу сказать как профессиональный психолог, что у вас очень серьезные комплексы.

– Феликс не психолог, – повторила Галина Дмитриевна чуть громче, – он закончил заочное отделение областного педагогического института. А до этого служил в армии, строил генеральские дачи под Москвой.

– Что вы говорите? Я не поняла... – удивленно переспросила нянька.

– Сначала мы взяли его на договор, курьером. Потом он стал младшим редактором. Он пунктуален, аккуратен, никогда ничего не забывает, умеет наводить порядок в бумагах и документах.

– Галина Дмитриевна! Вам нехорошо? – испугалась нянька. – Может, доктора позвать?

– Нет, Рая, не волнуйтесь, – больная глубоко вздохнула и закрыла глаза, – можете переключать на свою “Дикую Розу” или вообще выключить. И пожалуйста, опустите мою койку, я посплю.

– Ну что, достаточно? – спросил доктор и, не дождавшись ответа, выключил телевизор. – Видите, иногда она вспоминает какие-то детали из прошлой жизни, я специально узнавал, этот герой ток-шоу, Феликс Нечаев, действительно работает в пресс-центре Евгения Николаевича. Она ни в чем не ошиблась, даже в подробностях его биографии.

– Да, – кивнул Арсеньев, – мы уже успели с ним познакомиться, – он покосился на Машу. Она застыла, подавшись вперед, вцепившись в подлокотники, не моргая, глядела в погасший экран. Лицо ее в это мгновение показалось Арсеньеву каким-то замороженным, ледяным, даже губы стали белыми.

– Маша, с вами все в порядке? – он осторожно тронул ее пальцы.

– Да, – она крепко зажмурилась, с трудом оторвала руки от подлокотников, провела ладонями по лицу, посмотрела на доктора, собираясь спросить о чем-то, но в этот момент в дверь постучали и заглянула пожилая полная женщина в халате, шапочке и марлевой маске.

– Галине Дмитриевне пора завтракать, а ей еще не давали лекарства, – надменно сообщила она, не обращая внимания на посетителей.

– Найдите Наташу, – хмуро приказал доктор.

– Искала. Ее нигде нет.

– Хорошо, я сейчас подойду. Женщина, наконец, взглянула на Арсеньева, потом на Машу, и вдруг громко, строго произнесла:

– Григорьева? Та-ак, а ты здесь что делаешь?

Христофор не успел проголодаться, он отворачивался от паштета и упрямо рвался назад, во внутренний дворик. Пришлось вернуться и опять сесть напротив Макмерфи.

– Долго молчишь, – язвительно заметил тот.

– Думаю, как сформулировать яснее и короче, чтобы не утомить тебя, Билли, – улыбнулся Григорьев, – все так сложно, так запутанно, я не всегда понимаю, где кончаются факты и начинаются мои домыслы. Видишь ли, мне кажется, что физик Терентьев вероятней всего обратился со своими предложениями к кому-то из знакомых американцев, ведь не мог же он броситься к первому встречному? А потом его арестовали.

– Ты хочешь сказать, что он был знаком с Ловудом или Бриттеном? Ты думаешь, кто-то из них подрабатывает в ФСБ?

– Уж во всяком случае не Томас, – покачал головой Григорьев, – и вообще, это ты сказал. А я просто размышляю вслух. Но дело даже не в этом. Ты все никак не даешь мне перейти к главному, постоянно перебиваешь.

– Ну, валяй, переходи, – ухмыльнулся Макмерфи.

– Хорошо, попробую. У моего противного информатора есть привычка торговать с довесками, как когда-то в советских гастрономах. Я пришел к нему за сведениями о Хавченко, поскольку мне сказалось, что это уголовное животное представляет наибольшую опасность для Машки, и я почти не сомневался, что убийство Тома и Виктории – его работа. Так вот, о Хавченко мой торговец ничего не знал, за то подсунул мне гору всякого информационного барахла. Мне пришлось выложить триста долларов, я сначала очень огорчился, но порывшись в барахле, я нашел настоящее сокровище. Видишь ли, мой старичок общается с несколькими сомнительными фирмочками на Брайтоне. И вот совсем недавно в одну из них пришел конфиденциальный заказ от американского дипломата, работающего в Москве, в посольстве. Не хочу утомлять тебя деталями, речь идет о заказном убийстве. Имен мой торговец не знает, однако ему известно, что заказан был американец, который тоже живет в Москве.

– Почему так сложно? Почему через Брайтон? – рявкнул Макмерфи и принялся крутить зажигалку Григорьева.

– О Господи, Билли, – вздохнул Андрей Евгеньевич, – потому что дипломату, сотруднику посольства, довольно сложно бродить по Москве в поисках фирмы, предоставляющей подобные услуги. А так ему ничего не надо делать. Ему просто высылается телефонный номер, по которому он должен позвонить и назначить встречу. Русские вовсю пользуются такими посредническими услугами, через океан проще сохранить анонимность и концы найти значительно трудней.

Макмерфи несколько раз щелкнул зажигалкой, пламя вспыхнуло так сильно, что он чуть не опалил себе лицо.

– Ты считаешь, Тома заказал Ловуд? По тому, как он это произнес, Григорьев понял, что сам он почти уверен в этом.

– Знаешь, Билли, мне было бы значительно спокойней, если бы я ошибался, ибо если я прав, моя Машка сейчас в Москве общается с убийцей. Макмерфи оставил в покое зажигалку, взял сухой крекер из коробки, принялся ломать и крошить его прямо на стол.

– Ладно. Допустим, ты прав. Ловуд работает на русских и заказал Тома. Но почему он не мог обратиться за помощью к русским? Зачем так рисковать?

– Вероятно, он чувствует, что они им не особенно дорожат, и не мог надеяться на их помощь, – покачал головой Григорьев, – к тому же он сильно нервничал, хотел устроить все быстро и тихо, пока информация от Бриттена не ушла сюда. Впрочем, я не исключаю и более тонкие варианты. Мой информатор мог намеренно подкинуть мне это, чтобы я передал тебе. Ты помнишь историю с несчастным Слонимски, которого подставили? Слонимски был не совсем чист, но после него подставляли других, и сколько раз мы ловились на эту удочку? Мне не нравится история с Ловудом. И тебе она не нравится, верно?

– Да уж, хорошего мало. Слушай, а ты не мог бы дать мне этого своего информатора?

– А толку? Надеешься заполучить текст заказа, сделанного сотрудником американского посольства из Москвы? Ты сам понимаешь, что это смешно. Никакого текста давно не существует, посредническая фирмочка на законных основаниях торгует соевыми батончиками.

Ловуд недавно запросил статус неприкосновенности, – задумчиво пробормотал Макмерфи, – сейчас его проверяют. Всплывает много всяких неприятных вещей. Он не мог не догадываться о том, что они всплывут в процессе проверки, он ведь не идиот, как тебе кажется?

– Я знаю, что он патологически жаден. Если он работает на русских, то наверняка тянет из них деньги и хочет продаваться значительно дороже реальной себестоимости. Также я знаю, что он чем-то серьезно болен. Я видел несколько его последних фотографий, он очень изменился, как будто весь распух. Не растолстел, а именно распух. Похоже, это что-то гормональное.

• Предыдущая
• 50/54
• Следующая