Чувство реальности. Том 2 - Дашкова Полина Викторовна - Страница 35

• Предыдущая
• 35/54
• Следующая

Котенок тут же затих, как будто понял, о чем речь, и не захотел стать тезкой Всеволода Сергеевича Кумарина.

– То-то, обормот. И запомни, имя Христофор кому попало не дают, оно ко многому обязывает.

Накануне к половине пятого утра, почти ослепнув от компьютера, выкурив полторы пачки сигарет, очумев от милых шалостей котенка, он решил заранее найти подходящую сумку, чтобы утром взять звереныша с собой в зоомагазин. Оставлять такую шпану дома без присмотра опасно. Пришлось перерыть всю кладовку. Наконец он откопал мягкий стеганый мешок, в котором Маша носила спортивную форму, когда училась в колледже. Потом пришлось искать нитку с иголкой, чтобы пришить оторванную ручку. При этом Григорьев злился и ворчал, а котенок носился за ним по дому и все пытался влезть на голову.

Они оба уснули только в шесть. Проснулся Григорьев в начале двенадцатого, совершенно разбитый, с тревожной, сосущей болью в желудке. Несколько минут он лежал, глядя в потолок, и пытался уговорить себя, что эта боль – всего лишь следствие скверного ужина, перекура и ночных бдений и никак не связана с дурными предчувствиями.

Белый бандит мирно урчал рядом с ним на подушке, уткнувшись мордой ему в ухо. В комнате было довольно холодно. Перед тем как лечь спать, он оставил окно открытым, чтобы выветрился табачный дым. И хотя в начале мая в Нью-Йорке ночи совсем теплые, эта выдалась какая-то ледяная, почти зимняя. Григорьев даже испугался за свою японскую яблоню, если были заморозки, ей конец.

Он неохотно вылез из-под одеяла, босиком, в пижаме, поеживаясь, спустился на первый этаж в гостиную и выглянул в свой маленький дворик, посмотрел на деревце. Оно было пронизано солнцем и как будто улыбалось ему сотнями бело-розовых распустившихся бутонов.

Потом он долго стоял под душем, побрился, глядя на себя в зеркало, обнаружил несколько тонких царапин на виске, следы кошачьей ночной акробатики.

Обычно он завтракал йогуртом, овсянкой с обезжиренными сливками, консервированным фруктовым салатом. Маша многие годы приучала его правильно питаться, относилась к этому чрезвычайно серьезно. И он слушался, больше для ее спокойствия, чем ради собственного здоровья, хотя, конечно, чувствовал, что она права. Чем меньше холестерина и всяких жареных жиров, тем меньше проблем с давлением, одышкой, и брюхо не растет. Но на этот раз он решил побаловать себя яичницей с беконом и настоящим крепким кофе с кофеином. Для котенка он заранее приготовил блюдечко с молоком.

Когда зашипела сковородка, котенок, до этой минуты спокойно спавший, кубарем скатился со второго этажа, потянулся, зевнул, мурлыча, потерся об ногу своего хозяина, вскочил на стул, оттуда на кухонный стол, начал потихоньку, бочком, подбираться к плите и тут же отпрыгнул с обиженным мяуканьем, потому что брызнуло масло.

– Во-первых, доброе утро, – обратился к нему Григорьев, – во-вторых, не лезь на стол, тем более на кухонный. А в-третьих, о беконе можешь даже не мечтать. У Христофора от жареного бекона бывал понос. Вот твое молоко.

Котенок понюхал, фыркнул, немного подумал и, к удивлению и радости Григорьева, принялся лакать. На закуску он получил кусочек вареной колбасы, наелся и занялся утренним туалетом. Умывался он так долго и вдохновенно, что Григорьев успел спокойно съесть свою яичницу, выпить кофе и выкурить сигарету.

В начале третьего он запихнул котенка в сумку и побежал к Фокс-стрит так, словно это была его обычная оздоровительная пробежка.

По дороге к Фокс-стрит Андрей Евгеньевич пытался привести в порядок тот информационный хаос, которым всю ночь жадно, без разбора, забивал себе голову, как обжора забивает брюхо.

Осенью восемьдесят третьего Кумарин подсунул Григорьеву письмо, написанное офицером ЦРУ и переданное через охрану посольства. Подсунул как бы случайно и очень внимательно наблюдал за реакцией. Еще тогда, почти двадцать лет назад, Андрей Евгеньевич отнесся к этому как к очередному этапу проверки. Он не исключал, что письмо поддельное. Если о Колоколе узнают американцы и начнут его искать, значит Григорьев предатель. Единственное, что рождало сомнение – банальность хода.

Один из секретов кумаринской непобедимости и успешности заключался в том, что он не считал других глупей себя. А “утка” с письмом была рассчитана на дурака.

Григорьев рассказал Макмерфи о Колоколе, лишь когда получил на это санкцию Кумарина. Любопытно, что вскоре был разоблачен “крот”, некто Джордан Слонимски. Высококлассный программист, он работал в самом сердце ЦРУ и продавал русским стратегическую информацию.

При обыске среди его бумаг обнаружили листочек, на котором отпечатались фрагменты текста письма в советское посольство с предложением о сотрудничестве. Графологическая экспертиза подтвердила, что писал Слонимски.

С помощью Григорьева до сведения руководства ЦРУ были доведены некоторые детали, позволявшие судить о том, какая именно информация уходила к русским через Слонимски. Это и навело Андрея Евгеньевича на мысль, что Слонимски никакой не Колокол и вообще никакой не “крот”. Бумага с отпечатками текста письма ему подброшена, почерк подделан специалистами.

Зачем Кумарину понадобился этот розыгрыш, Григорьев понял чуть позже, когда Слонимски признался, что русские действительно пытались его завербовать, он сделал вид, будто согласился, и потребовал деньги вперед. Ему предложили аванс, полторы тысячи долларов наличными. Деньги он взял, поскольку в тот момент очень в них нуждался и не считал большим грехом обмануть русских. От него ждали некой весьма срочной и важной информации. Она касалась применения нового усовершенствованного метода перехвата советских микроволновых передач, оборудования для перегона перехваченных сообщений на компьютеры и моментального их анализа.

Он трижды не вышел на связь. Позже, на суде, клялся, что хотел доложить начальству, назвать подробные приметы сотрудника, который его вербовал и дал деньги. Вначале он даже чувствовал себя героем, гордился, как замечательно надул русских, но потом остыл, испугался, понял двусмысленность ситуации и решил погодить докладывать. Чего ждал, сам не знал, стал пить, бездумно тратил деньги, чем и привлек в себе внимание сослуживцев.

Григорьев не сомневался, что на самом деле все так и было, человек слаб и не всегда может устоять перед соблазном денег, даже опасных денег.

Судебное разбирательство длилось почти полгода. Слонимскому не поверили. Факты говорили против него. Русские действительно получили полную информацию о новых методах радиоперехвата и приняли соответственные защитные меры. Слонимского приговорили к десяти годам заключения. В тюрьме он умер от инсульта.

Через два месяца после его похорон, как раз к Рождеству, Макмерфи получил элегантный подарок. У себя дома в почтовом ящике он обнаружил конверт. Внутри оказалось несколько старых поздравительных открыток. Некто Джо, любящий племянник, поздравлял свою дорогую тетю Бетти с днем рождения, с Днем матери и с Рождеством. Также в конверте лежал какой-то тоненький бланк с печатями, явно русского происхождения, заполненный неразборчивыми каракулями.

Без всякого расследования Макмерфи довольно быстро догадался, что любящий племянник Джо не кто иной, как покойный Джозеф Слонимски. Разобраться во всем остальном ему помог Григорьев. Он высказал резонное предположение, что открытки были каким-то образом украдены из дома тетушки Слонимски. Их использовали в качестве образцов для подделки почерка Слонимски. А квитанция – всего лишь бухгалтерская платежка на сумму триста пятьдесят четыре доллара двадцать восемь центов, и, судя по оформлению, этот документ фиксирует внеочередную выплату какому-нибудь агенту за небольшую услугу. Вероятно, деньги эти получила женщина, которую иногда приглашали в дом Слонимски в качестве беби-ситтера и которая исчезла куда-то незадолго до того, как в бумагах несчастного был обнаружен листок с отпечатками письма в советское посольство.

Макмерфи был в ярости. Единственным реальным фактом оставалась крупная утечка информации, но через кого она происходила, если не через Слонимски, вычислить не могли.

• Предыдущая
• 35/54
• Следующая