Чувство реальности. Том 2 - Дашкова Полина Викторовна - Страница 23
- Предыдущая
- 23/54
- Следующая
– Да, Светлана Анатольевна, я вас внимательно слушаю, – подбодрил Саня, наблюдая, как она настраивается на долгий монолог, как расправляет на плечах складки шали и делает трагическое, значительное лицо.
– Это была очень хорошая девочка, – начала она глухим низким голосом, – ее не назовешь красавицей, но разве дело в красоте? Она имела чистую душу, мягкий характер, всегда готова была прийти на помощь в трудную минуту. Что еще? Много читала, в основном классику. Знала наизусть стихи Некрасова, Кольцова и Есенина. Она могла бы прожить долгую полезную жизнь, сделать много добра людям. Но у нее была подруга. Существо хитрое и злое. Правда, никто не подозревал об этом. Ей удавалось скрывать свое истинное лицо под маской этакой жизнерадостной дурочки. Смазливая мордашка многих сбивала с толку. К тому же у нее были состоятельные родители, занимавшие высокое положение в обществе. Отдельная кооперативная квартира, заграничные наряды. А у хорошей девочки была только мама, скромный делопроизводитель. Комната в коммуналке, на обед один гарнир, картошка или макароны. Мясо только по праздникам. Кроме школьной формы единственное платьице, – Лисова замолчала и уставилась в окно, на собственное смутное отражение в стекле.
– Светлана Анатольевна, – тихо окликнул ее Арсеньев, – а как звали девочек?
– Что? – она вздрогнула и взглянула на Арсеньева так, словно до этой минуты была одна на веранде, а он только что появился из воздуха.
– Как звали девочек? – повторил Арсеньев.
– Смазливую – Галя, вторую, которая погибла, – Люба. Все называли ее Любушка.
– Как именно она погибла?
– Утонула в Пестовском водохранилище. Ей было всего лишь двенадцать лет, – быстро пробормотала Лисова.
Арсеньев слегка удивился, поскольку был почти уверен, что вторую, некрасивую, но чистую и начитанную звали Света, и погибла она не в прямом, а в каком-нибудь романтически переносном смысле.
– Несмотря на разницу в интеллекте и в материальном положении, они дружили с раннего детства. Однажды в июне они отправились за город, Любушка с мамой и Галя. Было жарко. Они перекусили на травке, мама уснула, девочки решили искупаться. В воду вошли вдвоем. А вышла на берег только Галя. Позже она пыталась доказать, что во всем виноват прогулочный катер, проплывший совсем близко и пустивший большие волны, а также илистое, вязкое дно. Она будто бы даже пыталась спасти подругу и чуть не захлебнулась сама. Однако единственный свидетель, мама Любушки, ни секунды не сомневалась в том, что Галя убила ее дочь. Она сразу, как только поняла в чем дело, стала кричать: “Ты утопила мою Любушку! Ты убийца!” Разумеется, никакого следствия не было. Обе девочки плохо плавали, катер действительно прошел совсем близко, и в илистом дне, именно там, где они вошли в воду, была глубокая воронка. Это сочли несчастным случаем. Но ни одно преступление не может остаться безнаказанным. Если государство отказывается судить преступника, его судят люди и сама жизнь. Галя имела наглость прийти на похороны своей жертвы. Увидев ее, мать Любы бросилась к ней, чтобы придушить своими руками. Конечно, матери не дали расправиться с убийцей, все-таки Гале было только двенадцать лет, и люди пожалели ее. Но потом на нее показывали пальцами, шептались за спиной. Она не могла выйти во двор. Мать Любы сидела на лавочке и, когда Галя проходила мимо, громко кричала: “Убийца! Чтоб ты сдохла!” Родители Гали пытались с ней поговорить, даже предложили денег, но от этого стало еще хуже. Весь двор узнал о деньгах и решил, что если родители хотят откупиться, значит гибель Любушки точно не была несчастным случаем. Жизнь семьи стала невыносимой, пришлось поменять квартиру, переехать в другой район. Однако от себя не убежишь.
Лисова опять замолчала, перевела дыхание, облизнула губы, поправила шаль. Лицо ее стало спокойным, счастливым и сытым, как будто она только что вкусно поела после долгого мучительного голода.
– Откуда вы знаете эту историю? – тихо спросил Арсеньев.
Она ничего не ответила, она застыла, двигались только пальцы, перебирали длинную нить жемчуга, свисавшую почти до пояса, наматывали, разматывали, подносили ко рту.
– Светлана Анатольевна, откуда вы знаете то, что мне сейчас рассказали?
– Что? – она выплюнула жемчужину, оставила в покое бусы и устремила на него недоуменный прозрачный взгляд. Так в телесериалах смотрят невинные жертвы на злодеев.
Она опять переигрывала. Она была не такая сумасшедшая истеричка, какой старалась казаться. Вопрос Арсеньева явно смутил ее, ей требовался небольшой тайм-аут, чтобы ответить.
– Я была свидетелем, – наконец отчеканила она, и глаза ее заметались.
– То есть вы были в тот день на Пестовском водохранилище?
– Разумеется, нет. Я же сказала: никого, кроме Гали, Любы и ее матери, там не было.
– Значит, вы жили в том же дворе?
– Нет. Я никогда там не жила, – она вдруг густо покраснела и повысила голос, – вообще, какое это имеет значение? Я стала свидетельницей тех мук, которые переживала Галина. Совесть мучила ее. Я как близкий друг семьи наблюдала это многие годы. Она не может подойти к воде, будь то река, озеро, море. Близость воды вызывает у нее истерику и удушье. Даже когда они покупали этот дом, ее больше всего беспокоило, чтобы рядом не было никаких водоемов.
Зазвонил телефон, Лисова дернулась, схватила трубку. Лицо ее при этом продолжало пылать.
– Я слушаю! – несколько секунд она молчала, постепенно остывая, наконец произнесла совсем другим голосом, деловитым и сухим:
– Я поняла, Геннадий Егорович. Не стоит повторять дважды. Я вас отлично поняла. Всего доброго.
Положив трубку, она развернулась к Арсеньеву:
– Вам просили передать, что Евгений Николаевич скоро будет.
– Спасибо, – кивнул Арсеньев, – вы сказали, Галина Дмитриевна убила двоих. Кто был вторым?
– Ребенок, – выпалила она, не задумываясь, – тоже ребенок! Правда, совсем маленький. Еще не рожденный.
– А, ну понятно, – тяжело вздохнул Арсеньев.
– Что вам понятно?! Вы не считаете аборт убийством?
– Мы сейчас не будем это обсуждать. Светлана Анатольевна, скажите, пожалуйста, где вы были в ночь с пятницы на субботу?
– Вы с ума сошли? – спросила она, строго и серьезно заглядывая ему в глаза.
– Будьте любезны, ответьте на мой вопрос.
– Извольте. В ночь, когда убили Кравцову и Бриттена, я была у себя дома. Я спала в своей постели. Все?
– Нет, не все. Кто может подтвердить это?
– Никто. Я живу одна.
Пожалуй, впервые она заговорила естественным голосом, не гримасничала, не таращила глаза. Арсеньев понял, что на этой территории она чувствует себя в безопасности. Никакой она не фигурант. Версия Зюзи вполне правдоподобна, однако если бы Зинаида Ивановна имела счастье хотя бы несколько минут побеседовать с Лисовой, она бы наверняка отказалась от своих подозрений. Представить себе эту даму в роли хладнокровного убийцы довольно сложно. Ей нужны живые зрительские эмоции. Их нет у трупа. Ей нужны бурные драмы с продолжением. А выстрел – это точка. Конец спектакля, причем без аплодисментов и вызовов на бис. Уж если и могла бы она кого-то убить, то скорей всего ее жертвой стала бы Галина Дмитриевна Рязанцева, перед которой все возможные спектакли были давно сыграны.
– Зачем вы рассказали мне историю из детства Галины Дмитриевны? – быстро спросил он.
Он вдруг с удивлением обнаружил, что его трясет. Сорок минут общения с этой женщиной вымотали его больше, чем многочасовые допросы психов-рецидивистов, опытных урок, владеющих искусством симуляции и навыками глобальной “несознанки”.
– Ваш профессиональный долг – знать правду, – сухо и наставительно произнесла Ли-сова, – даже если это не имеет практического смысла. Чтобы найти сегодняшнего преступника, надо знать, что было вчера, позавчера и много лет назад. Между прочим, вы напрасно так пренебрежительно отнеслись к убийству нерожденного ребенка. Вы думаете, у него еще не было души? Он еще не стал человеком?
- Предыдущая
- 23/54
- Следующая
