Всадник без бороды (Юмористическая повесть) - Привалов Борис Авксентьевич - Страница 30

Трехгорбый был так же похож на Желмаю, как Шик-Бермес — на барана. У жадного бая, пожалуй, сходства было даже больше.

Алдакен отлично знал, что трехгорбых верблюдов не существует. Но в том состоянии, в котором он находился, и пять горбов его не удивили бы.

«Опять сон! — подумал Алдакен. — Видно, мне уж очень плохо…»

Глава одиннадцатая

ВЕСЕЛЫЕ БРОДЯГИ

А верблюд и на самом деле был трехгорбый. Он пришел в аул Бапаса вместе с салы и сэрэ.

У весельчаков музыкантов кони одной масти, одежда яркая, как весенние цветы в степи. Смотришь, глаз радуется, сердце веселится.

Видно, прослышали веселые бродяги степные, что пойман жигитами Аблая Алдар-Косе, вот и явились они повеселить баев, отпраздновать это событие.

В предвечерних быстрых сумерках музыканты и певцы подняли такой крик-шум, что сразу стало ясно — в аул пришел праздник.

Играли сразу две домбры, перебирал ногами, словно танцор, трехгорбый верблюд.

— Желмая! Желмая! — кричали все. — Вот он какой!

У гостей были игреневые кони — рыжие, с белесыми гривами и хвостами, — как на подбор. Сбруи из цветной кожи, уздечки в серебре, кони украшены шелковыми лентами.

На молодых женщинах были отороченные перьями филина шапочки из меха, дорогие бусы, в косах вплетены серебряные звенящие подвески. Лакированные остроносые сапожки сверкали, словно их только что умыли утренней росой.

У мужчин — халаты из красного, синего, белого сукна, сапоги цветные, сверкающие серебряным шитьем.

Среди салы и сэрэ встречаются иногда самые странные животные и люди. Говорят, однажды вместе с музыкантами ходил неведомыми путями попавший в степь слон. «Где слон — там и той», — говорили казахи. И действительно, стоило только прослышать, что в соседнем ауле появилось такое чудо, как стар и млад садились на коней, мчались смотреть на «живую гору».

Поэтому, увидев трехгорбого верблюда, баи не особенно удивились: мало ли чего можно ждать от веселых людей!

Но, узнав, что это и есть тот самый Желмая, из-за которого Алдар-Косе столько времени был неуловим (баи скорее готовы были признать ум верблюда, чем ум Алдар-Косе), они начали внимательно рассматривать животное.

Правда, близко к нему салы и сэрэ никого не подпускали.

— Верблюда можно спугнуть! — объяснял баям разбитной музыкант в белом, будто горный снег, халате. — Знаете, как мы его изловили? К нему пошла девушка, одетая мужчиной. Желмая подпускает к себе только безбородых!

— Сколько вы хотите за него? — спросил Аблай.

— Он продается почти даром, — ответил музыкант. — Одна золотая монета! За трехгорбого верблюда! Аллах не сделал такого второго! И всего одна золотая монета!

Все баи — даже Мынбай — захотели стать обладателями Желмаи. Золотая монета! Даром!

— Но, почтенные баи, — продолжал музыкант, озорно блестя глазами, — вы знаете, что будет с тем, кто сделается хозяином Желмаи? Владелец этого чуда сразу же станет самым правдивым человеком в степи! Язык его будет говорить только правду! Ни одно слово лжи не смогут произнести его губы! И это — за один золотой! Кто хочет купить Желмаю?

Баи замешкались.

Аблай пробежал пальцами по своей холеной черной бороде, равнодушно отвернулся.

— Трехгорбый верблюд — отродье шайтана, — сказал он. — Его нужно убить вместе с Алдар-Косе!

«Конечно, — мстительно подумал Ергалы-бай, — если мой племянник Аблай начнет говорить правду, то ему придется сознаваться в десятках преступлений…»

— Почтенный Ергалы-бай, — услышал он вдруг голос музыканта, — я дам вам золотую монету, если вы хотите купить Желмаю.

— У меня достаточно золотых! — вспылил обычно рассудительный Ергалы. — И в моих табунах хватает верблюдов! К чему мне трехгорбый урод?!

«К чему ему такой верблюд? — усмехнулся про себя Бапас. — Будь он только трехгорбым, его купили бы и за сотню золотых! Ергалы боится, что придется стать немым — он же слова правды не сказал за всю свою жизнь, седобородый козел!»

— Ну, а вы, почтенные? — не унимался музыкант в белом халате. — Бапас-бай, Мошеке-бай, Мынбай? Неужели знаменитый Желмая не стоит одного золотого?

— Пусть он провалится сквозь землю, твой трехгорбый шайтан! — пробормотал Мошеке-Обжора. — Пусть он сгорит, пусть его съедят волки… Он мне и даром не нужен.

— Убить его завтра вместе с Алдар-Косе! — визгливо выкрикнул Мынбай. — Вместе они хотели погубить нас, пусть вместе и сами погибнут! А я на их могиле сыграю новую свою песню!

— Ну, песен у нас хватит и без вас, почтенный Мынбай, — сказал музыкант. — Что ж, придется это трехгорбое чудовище привязать пока неподалеку от его хозяина. Пусть посмотрят в последний раз друг на друга!

Музыкант заиграл на домбре веселую песню, и все двинулись вслед за верблюдом, которого вели двое силачей в красных халатах к остову юрты, где томился привязанный Алдар-Косе.

— Поймали Желмаю! Желмая! Вот он какой, глядите! — звенели детские любопытные голоса.

И хотя в сумерках много не разглядишь, тем не менее верблюд сразу же учуял хозяина, потянулся губами к Алдар-Косе.

— Нюх, как у собаки! — восхищенно цокнул языком рыжебородый Желекеш. — Он всегда чуял погоню, поэтому мы и не могли поймать Алдар-Косе, когда они были вместе.

Некоторые из салы и сэрэ еще не спешились. Позади толпы на маленьком коньке громоздился, словно обломок скалы, покрытый синим сукном палуан-богатырь Самат. Рядом с ним на тонконогом скакуне сидела закутанная в легкие яркие одежды девушка. Были видны только ее черные, подведенные сурьмой глаза. Богатырь нежно и бережно поддерживал ее.

Как только кончилась веселая мелодия, девушка взяла свою домбру и заиграла «Медную сайгу».

Все оглянулись на девушку.

— Кто это? — спросил Аблай.

— Акын-кыз, акын-девушка! — охотно объяснил музыкант в белом халате. — Она не открывает лица перед мужчинами. Кроме того, она едва сидит в седле — очень больна. А чем, неизвестно. Видите, приходится ее поддерживать, чтобы она не упала. Мы везли ее к знаменитому бахсы — знахарю, но узнали про вашу радость, почтенный Аблай-бай, и свернули к вам.

Девушка оборвала «Медную сайгу» и заиграла другую мелодию.

— Что это? — спросил, вслушиваясь в звуки домбры, Мынбай. — Похоже на «Кара-жорга» — Карий конь.

— Это редкая песня, — отозвался музыкант. — В ней говорится о том, что победа всегда дается тому, кто сильнее… Могучий бай всегда победит жалкого бедняка! Акын-кыз хвалит всех баев, которые победили Алдар-Косе! И вас, Аблайбай, и вас, Ергалы-бай, и вас, Мошеке-бай, и вас, Бапас-бай, и вас, Мынбай…

Аблай сохранял, как обычно, полную невозмутимость, а остальные баи млели от похвал, жмурились, как сытые коты, которых чешут за ушами.

Двое из танцоров, смеясь и повизгивая, притащили от колодца кожаное ведро-черпак и нахлобучили его на голову Алдар-Косе.

— Ничего, не задохнется! — крикнул музыкант. — А то слишком много чести для такого мальчишки видеть перед собой столько почтенных баев!

Жигиты смеялись, танцоры уже кружились в пляске, зазвенели бубны и дудки — начиналось веселье.

Аблай что-то шепнул Желекешу, и когда баи отошли от Алдар-Косе, то возле него остались на страже уже трое жигитов.

Трехгорбый Желмая был оставлен тут же. Музыканты сами связали ему ноги, привязали арканами к юрте — говорят, ведь Желмая даже летать умеет.

Вместе с жигитами-сторожами остался и палуан-богатырь в синем халате — Самат. Он по-прежнему бережно и нежно опекал девушку-акына. Аблай, испугавшись неизвестной болезни девушки, приказал внести ее в стоящую неподалеку малую гостевую юрту.