Дерзкие рейды (Повести) - Одинцов Александр Иванович - Страница 9

Командир взвода Алексаев, успев обшарить зорким взглядом все доступные глазу дворовые щели, заключил, что внезапной автоматной очереди можно ждать лишь из хлева. Правда, впереди еще калитка, поуже… Видимо, в огород. Однако с той стороны сам лесник заслоняет. Алексаев шагнул вперед и загородил собой комиссара со стороны хлева. Решил, что надо ближе к делу.

— Этак запасаются, — заговорил Алексаев язвительно, — лишь когда намерены поладить с немцами. Наши, советские, люди не поладят. А ты, видать, уверен, что столкуешься. Так?

— Не так.

— Будто бы?..

Клинцов счел недипломатичной чересчур явную настороженность Алексаева. Взглядом остановил его. Хозяин же перехватил это невысказанное предупреждение.

— Ниц! Нема уверенности, когда война! — хозяин махнул зажатой в руке мятой кепкой. Вероятно, забыл о ней и, спохватясь, насунул чуть ли не по брови. — Хворые мои детишки, вот и гну хребет. Отослал мелюзгу к бабке в дальнюю деревню, да назад уже просятся. Коли не верите — кепско. Только не згода время терять. А то хватим лиха — нагрянут швабы. Где тоди вас укрывать?

— Не целой же ротой нагрянут, — возразил Клинцов.

— Вядомо — не ротой… Да на вас-то хватит!

— А немцы, стало быть… — сейчас Алексаев старался говорить как можно мягче, — тут уже бывали? Гостили у тебя?

— Заезжали… Долго ли на моторах прикатить? И забрали двух баранчиков, един остался. Так лепей вам подарить остатнего.

Эта подчеркиваемая щедрость становилась навязчивой. Поэтому как ни пытался Алексаев (отлично понявший многозначительный взгляд Клинцова) быть сдержанным, а распалился. Выходило, что хозяин как бы равнял советских бойцов с оккупантами.

— Заезжали, стало быть. И ждешь еще, — голос Алексаева перекинуло в зловещую ласковость. Почти черные, слегка на выкате глаза щурились, будто прицеливался. — Ждешь еще… Чтоб окончательно снюхаться?

Лесника передернуло.

— Ниц, червонны панове! Снюхиваются-то псы. Ниц! — он осекся на полуслове.

Скрипнула калитка. Вошел еще кто-то… Это был старший сержант Ковеза.

— Товарищ комиссар! — раздался его хрипловатый басок. — Доложить бы треба.

Этим «бы», то есть отступлением от уставных форм обращения к старшим, Ковеза намекнул на желание поговорить наедине.

В тот же момент Клинцов встретил взгляд лесника. Быстрый взгляд, почти мгновенный. Но в нем уже не сквозило наигранное спокойствие. Скорее — надежда. У Клинцова мелькнула догадка, что ранее хозяин попросту не поверил обращению «товарищ». А сейчас, после слов «товарищ комиссар», поверил?

Прошла секунда. Клинцов отвел глаза от лесника. Повернулся к Алексаеву.

— Ладно, товарищ лейтенант, выслушай своего разведчика.

Клинцов еще на шаг подступил к леснику, уловил запах полыни от его меховой безрукавки.

Тот хотел что-то сказать, но замер при виде ворвавшегося во двор Алексаева. Ковеза, перешагнув следом за лейтенантом порожек калитки, привычным движением заставил свой шмайсер на ремне скользнуть из-за плеча прямо в руки.

Круглое лицо командира разведки, вообще довольно полнокровное, стало сейчас багровым. На какие-то секунды он забыл о присутствии комиссара.

— Та-ак, хозяйчик… Обиженного разыграл? Ему, видите ли, слово «снюхались» не по нраву. Мол, ежели фашисты — псы, то я не таков. Ишь ты! Маху дал хозяйчик. Песьи прислужники гаже, чем сами псы. Песьи прислужники лезут из кожи — затаптывают следы песьи. Лезут из кожи, влезают в автомобильные покрышки.

В этот момент Клинцов раскаивался, что взял с собой лейтенанта. Быстро подыскать удобнейшие подходы к шоссе для минирования, разведать надежность обороны гарнизона железнодорожного узла — в таких делах лишь немногие вровень с Алексаевым. Но для осторожного прощупывающего разговора он не подходит.

Между тем Алексаев уже совладал с захлестнувшим его приливом злобы и заставил себя говорить спокойно.

— Халхин-Гол вспомнился мне, товарищ комиссар. Со штабом самураев угодил в наш плен и газетчик английский. Тертый парень, ему с лордами да баронетами довелось охотиться. Покуда ждал самолет в Москву, выболтал, например, и такое. Породистые лордовы пойнтеры да сеттеры только вынюхивают дичь и стойку делают. А приносит убитых или подранков уже не вышестоящий пес, а лакей песий. Так называемый «ретривер»… Словом, собачья собака. Вот и наш хозяин из такой породы. Недавно специально приспособленными подошвами следы фашиста затаптывал и переобуться не успел и где-то сейчас его прячет. Только не уйти ему! Крикни же вышестоящему псу, чтобы добровольно сдался!

А лесник все эти минуты, пока говорил командир, стоял слегка сгорбясь и пристально глядя исподлобья…

Со своей стороны и комиссар не отводил испытующий взгляд от заподозренного. Похоже, тот успокаивался и даже странно веселел по мере того, как лейтенант все более накалялся.

— Крикни фашисту, пускай выползет, — приказал Алексаев. — А ты живи, черт с тобой.

Раздались женские и детские возгласы. Возгласы не боли, не страха, а радости. Это наши бойцы привели во двор семьи пограничников, прятавшиеся у лесника.

И лесник разрыдался.

Когда танковые колонны гитлеровцев прорвались к Невелю, Вацевич собрался было со всем семейством уходить на восток, подобно тысячам других беженцев. Однако перед отъездом явился к нему работник райисполкома, который в мае оформлял его на новое место работы. Райисполкомовец от имени партии попросил беспартийного Тадеуша Вацевича остаться и помогать организующемуся подполью патриотов. Отказаться?.. Горько было отправлять без своего присмотра трех дошколят-хлопчиков и жену на сносях. Однако Вацевич согласился ждать связных от райкома партии и выполнять их задания.

Он ждал. Почти два месяца — безвылазно. Благо картошка своя, морковь и капуста — тоже. Наконец пришел человек средних лет, вооруженный наганом и «бутылочными» гранатами. Он прежде всего возвратил Вацевичу старую двустволку, отобранную комсомольцами. Далее, после обоюдного прощупывающего разговора, гость обещал ему восстановить утраченную связь с городскими большевиками… Прощаясь, условились о тайничке. Наведываться в тайничок — до полудня по вторникам и субботам.

В минувший вторник, заглянув для верности в тайник уже вторично после полудня, Вацевич отправился в сельпо. Очередь за керосином протянулась до околицы. Протоптавшись час, он продвинулся только наполовину… и вдруг — общее смятение: проверка документов!

Жандармы, проверив документы и допросив лесника, преобразились в благожелателей. Бидончик через полминуты наполнился керосином. Жандармы заверили пана Вацевича, что отныне да процветает он под покровительством великого рейха. Приказали не отлучаться из дому, ждать инструкций.

Вацевич побрел восвояси. Успокаивал себя тем, что немецкие чиновники вряд ли прикатят до субботы… А в этот условленный день он извлечет из тайника долгожданную весть от товарища, пообещавшего восстановить связь с партийцами. Если сегодня в тайнике пусто, тем вероятнее, что будет весточка в следующий условленный день. Именно так! Простая логика приводит к этому выводу.

Но чем старательнее успокаивал и утешал себя Вацевич, тем тревожнее становилось на душе. Тревожнее и гаже! Ведь вполне возможно, что приедут к нему не только с инструкциями, но, в первую очередь, затем, чтобы тотчас отрезать ему все пути к советским патриотам. Увезут его с собой и заставят совершить какую-нибудь подлость. Например, избить арестованного. Не выйдет у них!.. А тогда? Чести своей он не уронит, однако ж и борцам против оккупантов ничем не поможет. Но что же делать? Что?

Не стало сил на раздумье. Вацевич спрятал бидон в кустах и бросился в город Велиж. На бегу гнал от себя горестную мысль, что нелепо надеяться на случайную встречу с товарищем, от имени партии говорившим с ним еще в июле… Старался вызвать в памяти также и другие лица, которые видел в райисполкоме перед войной. Твердил себе, что, существуй хоть один шанс из сотни тысяч, он и тогда должен ухватиться за него.