Дерзкие рейды (Повести) - Одинцов Александр Иванович - Страница 32

— Чего тебе? — раздался с печки голос хозяйки. — На двор что ли приспичило?

— Окошко завесить бы… Мельканье ракет…

— Потерпишь! Не барыня! С пяти утра, гадство, пореже светят, экономят. Часы-то я на крупу сменяла. Это мне как указанье: скорей на работу!

— А вы разве работаете?

— А чего моей Верке жрать, ежели хребет не гнуть? А к свояку наведалась, он посулил узнать… Опять сбегаю завтра. Дрыхни, девка, не тревожь. Я и так вполглаза сплю.

Винцента медленно погрузилась в забытье. Но сразу снова проснулась: громко простонала Аня. Винцента подсунула ей под голову почти всю подушку. Аня смолкла, не проснувшись. А с печки доносилось тяжелое дыхание хозяйки.

Сутки назад — в такую же темь — она заслоняла собой потерявшую сознание, с окровавленным виском Аню. Обнимала товарища по судьбе. Выпало на долю вместе погибнуть. Но вот уже двадцать четыре часа минуло, а они живы! «Почему, за какие заслуги?» И вздрогнула: почудилось, что прошептала это вслух.

Винцента открыла глаза. Взгляд Ани — в первый миг — уколол ее! Настороженный взгляд и переменчивый — от перемежающихся отсветов.

— Ох и люта ты, Винька, дрыхнуть! — Аня тихонько засмеялась. — Мы с тобой когда завалились? Вчера утром, около десяти. Сейчас, поди-ка, четыре утра. Может, и пять.

— Еще нет. Хозяйка говорила, с пяти — уже пореже ракеты.

— Да, ведь я тоже слышала. Сквозь сон. И вскоре пробудилась. И слышу, ветер как будто сильнее становится.

— Похоже на то, — помолчав, ответила Винцента.

— Если зимой перед рассветом усиливается ветер — это к вьюге.

— Начнись вьюга прошлой ночью, — может, отряд, и прорвался бы.

— Пожалуй. Но сейчас я думаю: как дальше? Коли разгуляется метель, — Аня придвинулась к Винценте, зашептала в самое ухо, — то, может, удастся пришить кого-нибудь из офицеров. Прямо на улице. Когда завируха — пистолетные хлопки не разнесутся далеко. Согласна?

— Я готова. Но, по-моему, лучше подождать. Обещала же хозяйка. Может, через свояка взрывчатки достанем.

— Посмотрим, Винька… Но прикинь: идем, а навстречу нам эсэсовец. Один!.. А кругом вьюга высвистывает. Ужели дадим уйти?

— Я готова. Ты стрельнешь в упор. Я тоже!.. Для верности.

— Но если двое?

— Согласна!

Аня положила свою широкую ладошку на тонкие пальцы подруги:

— Молодчина, Винька! Вообще, ты неплохо себя вела. А командир предупреждал: ухо востро держите с этой чересчур образованной. А ты воевала не хуже других. И зря командир опасался.

— Опасался? — Винцента с трудом удержалась от смеха. — Чего же?

— Ясно, чего… Не жидковата ли на боевые дела? Вспоминал, какую ты музыку наяривала. Достаточно, говорил он, только глянуть на этакую сияющую мордашку — и сразу чуешь: мамзель и во сне-то не видывала, почем фунт лиха. Отбрыкивался поначалу, когда тебя включили в отряд. А ничего не поделаешь: нельзя без переводчика. Перед самым выступлением нам — политрукам, откровенней сказали про будущие задачи. Тебя наметили не только переводчицей.

— Я знаю.

— Кем же?

— Исходя из обстановки. Спрашивали: хватит ли сил у меня пристроиться на легальную работу у немцев?

— А ты?..

— Ответила — хватит.

Аня долго молчала.

— Ходил слух, будто на политзанятии, — наконец заговорила она, — когда выступавший товарищ повторял: «за все немцам отомстим!» — ты вякала против… Зря наклепали?

— Нет, я действительно возразила. Пойми, когда вступим в Германию, не станем же мы сжигать целые деревни, да детей бросать в огонь! Не станем брать десятки заложников и вешать их за каждого нашего убитого!

— Вообще-то, ты права… Но ты, Винька, смекай… Бойцу, например, если родных его поубивали немцы, легче воевать с такой верой.

— Это кому как!..

— Горе с тобой, Винька, — и заключила: — Договоримся, что ничего подобного ты больше говорить не будешь. Я тебе запрещаю!

Вместо стеганых армейских штанов хозяйка дала девушкам длинные заплатанные юбки, а взамен кирзовых сапог — подшитые валенки.

— Девки, давайте присядем! — предложила хозяйка. — Чтобы нам после войны вот этак же — за столом. И чтобы моя Верка наполнила стаканчики.

Аня и Винцента — в длинных, не по росту, стареньких тулупах — неуклюже примостились на тесной лавочке напротив хозяйки.

— Не забыли, как до свояка добраться? — снова спросила хозяйка и встала. — С конца проулочка направо, дальше влево, потом опять же направо…

— Спасибо, помним! Спасибо за все!..

Девушки обняли хозяйку. Она вытерла глаза уголком фартука, вышла проводить.

Едва сошли с крыльца, ветер швырнул в глаза снег, забрался под платки, пробежал по стриженым головам.

Осмотрелись. Даль замутило. Ближний сарай темнел только полоской под самой застрехой — так запорошило!

— «Легче таиться от взоров нескромных!» — Винцента попыталась было пропеть известную строфу, но сразу же захлебнулась ветром и снегом.

— Метель-поползуха, — пробормотала хозяйка. — Впрямь, облегчение. От недоброго глаза… Но беда — ручонки ваши замерзнут. Не добыла других-то рукавиц.

— Не бойтесь, не смерзнем. И ступайте домой, — настаивала Аня. — Простынете.

Но хозяйка проводила до поворота. По-прежнему никого поблизости. Под ногами — синий снег, а кругом — белесо-голубая муть.

— Девоньки! — воскликнула хозяйка. — Покеда не пойду за Веркой! До завтрего вечера хочу погодить. Ежели что — ко мне вертайтесь! — Она рывком охватила зараз обеих. И, всхлипнув, убежала домой.

Девушки ускорили шаг. Надо было добраться до свояка хозяйки пока не сгустилась темнота.

Аня обеими руками остановила Винценту, подбородком приотодвинула край платка, прокричала в самое ухо:

— Если немцы вдруг остановят — не плети про тиф, а скажи: была только простуда и сильный жар… Родные заподозрили тиф и остригли. Дошло?

— Дошло, — крикнула Винцента. — Но почему?

— Дуреха! Потому что не дома сидим… И патрульные на пути. Застрелить нас — им это плевое дело! Чтобы заразу не разносили!

Винцента энергично закивала.

…До свояка они не добрались. Их задержали и отвели в клуб, где выступал немецкий пропагандист. Гитлеровцы получили приказ обеспечить ему аудиторию.

— Бывает и хуже! — шепнула Аня, оттеснив подругу в самый угол. — Не робей, Винька! Может, и отсюда выберемся.

— Я не робею, — ответила та.

В это время лектор разглагольствовал о судьбе советских крестьян, которые якобы совсем обнищали. Призывал их быть лояльными к гитлеровскому рейху.

Винцента косила глаза направо. Старалась рассмотреть устало переминавшихся с ноги на ногу понурых женщин, закутанных в темные платки. Самая ближайшая — та, что почти касалась локтем Ани, зашлась в кашле. Похоже, совсем ослабела от удушающих приступов — даже пошатнулась. Винцента разглядела черные бороздки на шершавой руке, окалину, въевшуюся в глубокие трещинки… Рука рабочего человека, имеющего дело с металлом. Пятна машинного масла на брезентовой робе. Надо полагать, из ремонтных мастерских или со станции. Наверно, спешила домой с работы, да вот и заграбастали по пути вместе с десятками других подневольных.

Аня положила руку на плечо рабочей женщины приблизила лицо к едва видному под платком краешку уха… Наверное, подбодряет и ее… Наверно, и ей шепчет: «Не робей! Выберемся!..»

— Ишь, разоряется! Холера заешь его!..

«Это кто проворчал? Анина соседка или женщина, стоявшая еще правее?» Аня отодвинулась и вытянула шею вперед — изобразила внимание. Незачем настораживать охранников лектора.

— Преображение России творится немножечко со скрипом, — он повысил голос. — Имеются заядлые, закоренелые, преследуемые навязчивыми идеями о коммунизме. Прискорбно, что среди них попадаются молоденькие диверсантки! Снедаемые ненавистью, вдобавок одержимые жаждой мученичества… Ничтожные партизанки, несчастные маленькие зверушки!

— Небось поджилки трясутся у бургомистра, — прошептала Аня. — Не зря такая охрана, — и кивнула на гитлеровцев возле сцены.