Дерзкие рейды (Повести) - Одинцов Александр Иванович - Страница 15

Когда разведчики подползли к зарослям ивняка, Шеврук приподнялся им навстречу. Принял рапорт Ковезы.

Оказалось, тот наткнулся в сарае на семилетнего мальчика. Парнишка бежал из села ночью, когда немцы схватили его деда, который прятал раненого красноармейца.

— Вот такие дела, — Ковеза стряхнул присохшие ошметки глины со стеганки. — Должен я был выручить хлопчика. Доставить на лесной шлях. Должен!

Астапов доложил, что он, по совету комиссара, уточнял, куда тянется обнаруженный в лесу телефонный провод. По-видимому, к отдаленному гарнизону. Сообщил, что поблизости есть лесная деревушка. Она называется Улейка.

— Найди в ней мужичка, который не побоится сходить в село под предлогом навестить родных или знакомых. Пусть уточнит, сколько там немцев, — приказал Шеврук.

— Найдем такого! — заверил Астапов.

— Бульбочки сейчас рубанем и отоспимся, — сказал Шеврук Ковезе. Потом повернулся к Клинцову: — Вернется Алексаев — растолкайте меня!

— Меня тоже, — добавил Ковеза.

…Когда они управились с еще теплой картошкой, Ковеза последовал было за командиром в наскоро сооруженный шалаш, но Клинцов остановил разведчика. Комиссар долго расспрашивал его: с какой стороны лучше атаковать село, какая у гитлеровцев охрана? Выяснил, что единственная непростреливаемая полоска — вдоль земляной гати у пруда. Только надо идти согнувшись.

— Если та гать не ниже полутора метров, — заметил Клинцов. — Уверен?..

— Хиба ж я не казав? Уверен, уверен!.. Як и в том, що не мерин.

— Ладно. Ступай спать, — приказал Клинцов.

Он понимал, что главное — быстро и без шума ликвидировать дозорных на вышке. Это станет залогом успеха. Потом надо подавить огневые точки. Не удастся — это лишь полбеды. Группа, которую возглавит Шеврук, не позволит немцам вести прицельный огонь по ударной части отряда, которая ворвется в село… Земляная гать — неоценимое прикрытие, но все же лишь временное.

Да, залог успеха — в меткости снайперов с их бесшумками. А если хоть один из дозорных на вышке окажется лишь легкораненым и сразу поднимет тревогу? Тогда обстановка подскажет. Пока незачем голову ломать. А группе Шеврука предстоит обойти не только пруд, но и дальнюю окраину села, перекрыть дорогу на Улейку, откуда следует ожидать вражеских подкреплений. Необходим еще заслон и при въезде в село с накатанной дороги через поле. В общем, есть о чем подумать…

Командиру довелось поспать минут двадцать, а Ковезе — и того меньше. Хотя лейтенант Алексаев был в отлучке, разведотделение бдительно несло службу. Цепи автоматчиков противника, прочесывающих окрестности села Борки, были замечены вовремя: в полутора километрах от стоянки отряда. Их общая численность не превышала сил отряда. Но пока неизвестно, сколько в селе немцев, и принимать бой неразумно. Гитлеровцы тотчас могли получить подкрепление. Поэтому Клинцов приказал бесшумно сняться и отойти на три километра к юго-западу от Борок.

Через четыре минуты на месте стоянки остались только залитые водой кострища. Были унесены даже жерди от шалашей. Придут сюда немцы — обнаружат: какие-то шедшие лесом люди варили скудные харчи.

Надо полагать, окруженцы: вот и картофельные очистки остались; но ни одной консервной банки.

Часа через полтора немцы, прочесав лесную полосу шириной в два-три километра, отошли в село.

Ковеза в условленном месте поджидал Астапова. Тот явился незадолго до темноты, сообщил, что в Улейках найден старичок, согласившийся побывать в Борках. Велел передать командиру, что подождет его возвращения. В это время они заметили в лесу прогуливающегося фрица. Решил, видно, совершить вечерний моцион.

Взяв «языка», Астапов и Ковеза обследовали его солдатскую книжку, допросили. Оказывается, в Борках размещается маршевая рота вермахта, прибывшая из Ливии. Ей предоставили пять дней отдыха. Ковеза отправился в отряд с донесением.

В одиннадцать утра командир и комиссар, очень довольные данными разведки, подъехали к одному из своих наблюдательных постов. Здесь они узнали, что гитлеровцы повесили семидесятилетнего пчеловода Никона Матвеича за помощь красноармейцу.

— Сегодня третий день их отдыха, — заметил Шевчук.

— Только бы не решили пораньше смотаться, — добавил Клинцов.

День седьмого ноября прошел в чистке и проверке оружия. Шеврук с группой разведчиков обследовал намеченный путь отхода после боя. А вечером он отобрал самых опытных автоматчиков и приказал залечь в засаду на дороге в Улейку. Это на всякий случай, если маршевики сократят свой пятидневный отдых в Борках и выступят ночью. Враг не должен уйти безнаказанным.

Вечером седьмого ноября Шеврук и Клинцов отбирали добровольцев в группу ночного удара на случай (весьма нередкий), если офицеры маршевой роты гитлеровцев намеренно распустили слух о пятисуточной стоянке в Борках; если на самом-то деле рота возобновит свой марш этой же ночью или под утро. Не исключена также вероятность и внезапного приказа роте сократить отдых и спешить на пополнение одной из дивизий, рвущихся к Москве.

Предусматривая такие неожиданности, командир и комиссар из нескольких десятков добровольцев избрали только самых опытных в ночных боях автоматчиков, дюжину всего-навсего. К ним подключили трех пулеметчиков с ручными МГ. Зато обладатели двух ППД получили по четыре диска патронов.

Выступи маршевая рота ночью для очередного многокилометрового броска — и небольшая группа советских бойцов, бесшумно занявшая выжидательные позиции возле дороги от Улеек, сумеет использовать выгоднейшие минуты, чтобы фашисты не смогли быстро развернуться в боевую цепь. Группа, руководимая лейтенантом Барундуковым, откроет с фланга внезапный огонь такой плотности, что можно надеяться: маршевая рота потеряет до половины личного состава.

Напутствуя группу, комиссар сказал:

— Мы теперь двигаемся на восток, к Москве, и фашистские маршевики — туда же. Вроде бы попутчики. Так уж постарайтесь поуменьшить их количество. Чтобы наш лесной воздух почище стал! Старшим назначаю Барундукова.

Группа бесшумно скрылась в чащобе. А через час опять ушел командир с двумя разведчиками. К той же разрушенной мельнице.

Если немецкие дозорные покинут свой пост — это явится признаком предстоящего выхода гитлеровцев из Борок. И тогда Шеврук пошлет связного с приказом к Барундукову: заблаговременно перебраться с выжидательных позиций на исходные.

Однако немецкая маршевая рота в эту ночь не собиралась уходить из Борок. Ей действительно сократили время отдыха: с пяти суток — на четверо… Но командир роты хауптман Зилле, получив под вечер этот приказ по радио, счел за благо не оглашать его покамест, а прежде всего, с воспитательной целью, загодя приучать подчиненных к неожиданностям, которые могут обрушиться на их головы во фронтовых условиях, объявить об экстренном выступлении на восток завтра в пять вечера. На сборы предоставить только десять минут и наложить строгие взыскания на неуспевших снарядиться по всем правилам…

А пока в бездействующей сельской лавочке стыли на полках и на прилавках ободранные туши двух коров и семерых овец — последнее, что смогли награбить в Борках для сытного обеда солдаты вермахта. Хранитель ротного продовольствия служил одновременно и караульным.

На маленькой площади перед лавочкой чернела виселица в виде неровной буквы П. Ее несимметричность и даже уродливость объяснялись поспешностью сооружения. Один опорный столбик, в пол-аршина обхватом и глубоко врытый, ранее служил для коновязи приезжавших сюда подвод; а вторая опора была составной из двух толстых жердей, туго прикрученных одна к другой прочнейшей проволокой; для верхней же перекладины была использована отбитая от потолка лавочной кладовой балка с массивным, уже давно заржавевшим железным крючком.

После ранних морозцев снова потеплело в эту ночь. И чуть ли не поминутно менялся ветер. Восемнадцатилетнего постового Хорста Кюна, с раннего детства страдавшего тонзиллитом и поэтому лишь месяц назад мобилизованного, терзало поскрипыванье виселицы. Кюн по праву гордился своей музыкальностью. Поскрипыванье виселицы резало и оскорбляло его великолепный слух. Однако мало-помалу в этом стоне безжалостно перегруженных жердей Кюну стали слышаться человеческие стоны. Все неотвязнее, все томительнее появлялись нелепые мысли, что в едва заметно покачивающемся казненном еще теплится остаток жизни, что старик продолжает страдать и молит прекратить его муки.