Красная таблетка-2. Вся правда об успехе - Курпатов Андрей - Страница 10
- Предыдущая
- 10/13
- Следующая
Из высеченной с таким трудом (и творческой смекалкой!) искры возгорается пламя: из творца, как селевый поток, как цунами, как огненная лава из жерла вулкана, начинает безудержно фонтанировать творчество.
Да, к этому моменту все ресурсы мозга творца загружены и перезагружены контентом – фрагментами будущего произведения. И тут, на этом триггере конфликта (внешнего, а зачастую и глубоко внутреннего, неочевидного), они начинают каким-то, почти магическим образом складываться в единую звучащую структуру.
Появляются, словно ниоткуда, строки, рифмы, мелодии, художественные образы, языковые конструкции, сюжетные повороты, цветовые пятна, формы, объёмы…
Как будто бы какие-то битые цветные стёклышки и никчёмные железячки обрамляются вдруг набором зеркал, порождая таким образом фантастические образы некого виртуального калейдоскопа…
Лучше Анны Андреевны Ахматовой (матери Льва Гумилёва, кстати) и не скажешь: «Когда б вы знали, из какого сора / Растут стихи, не ведая стыда…» Да, весь бесстыдно собранный сор переплавляется творцом в произведение на все времена.
Работа захватывает творца целиком, он уходит от нас в какой-то новый потусторонний мир (предыдущий его мир, напомню, тоже не был слишком реалистичным) и создаёт – днями и ночами напролёт – свою Галатею.
Испытывая приступы эйфории, высокого отчаяния, восторга и «разговаривая с богами», он Творит. Проще говоря, его мозг заливает дофамином от складывающихся наконец в его дефолт-системе массивных творческих интеллектуальных объектов.
Потом да, нашему герою потребуется выспаться, а то и перейти в состояние следующего долгого, эмоционально-пассивного дрейфа, который, впрочем, закончится ровно тем же импульсивным творческим всплеском-приступом, что и тот, который я только что описал.
То есть если «бизнесмены» – стайеры берутся и тянут своего «бегемота» из болота до изнеможенья, то «творцы», как правило, спринтеры – создают свои произведения залпами, припадками, вспышками, творческими затемнениями и онейроидами[3].
Группа «интеллектуалы» (учёные, исследователи, публицисты и прочие «властители дум») – это в некотором смысле идейные параноики. Они всегда движимы какой-то идеей, достигающей порой степени сверхценности.
В классической психиатрии «сверхценные идеи» – это клинический термин. Так называют комплекс мыслей, которые овладевают сознанием пациента целиком и полностью. Вся его жизненная ситуация, всё, с чем он сталкивается, всё, о чём бы он мог подумать, как бы вовлекается в поле этой сверхценной идеи, подчиняется ей и способствует её дальнейшему развитию.
В отличие от другого, схожего вроде бы по форме психиатрического синдрома (системного проявления болезни) – бреда, характерного для тяжёлых психических расстройств, сверхценные идеи не содержат абсолютно неправильных или абсурдных суждений. То есть любой нормальный человек нечто подобное может подумать и высказать.
Дело здесь не в конкретных смыслах этой идеи, дело в том, с каким упорством, с какой увлечённостью и вовлечённостью человек посвящает себя ей. Как правило, он ощущает, что не только сама его сверхценная идея обладает невероятной значимостью, но и сам он, как носитель этой идеи, по-своему исключительный, особенный человек.
Такой человек, захваченный своей сверхценной идеей, ощущает, что у него есть миссия, предназначение, нравственная обязанность – докристаллизовать эту идею, додумать её до конца, добиться её идеальной и всеобъемлющей формы и донести её всем остальным, чтобы она в конечном счёте изменила весь мир.
Раз я уже вспомнил свои курсантские годы, расскажу ещё один случай. Дело было в начале 90-х, когда много было кривотолков про «репрессивную советскую психиатрию» и надуманный якобы диагноз «малопрогредиентная (или вялотекущая) шизофрения».
Будучи тогда политически ангажированным молодым человеком, я не мог не спросить об этом «скандале» своего учителя – доктора медицинских наук Олега Николаевича Кузнецова.
Он был одним из старожилов кафедры психиатрии Военно-медицинской академии и, конечно, повидал немало диссидентов, выступавших против советской власти, которых отправляли сюда на освидетельствование.
Да, некоторые из них получали диагноз той самой «вялотекущей шизофрении», и меня беспокоило, что, может быть, и правда этот диагноз ставился людям абсолютно здоровым и лишь потому, что они лучше видели и осознавали реальное положение дел в тогдашнем СССР.
Не исключено же, что военные психиатры, находившиеся под воздействием советской пропаганды, могли просто не понять, насколько разумные вещи говорят эти люди – про диктатуру коммунистов, про репрессии, про «прогнивший строй», про отсутствие свободы слова, цензуру, КГБ и т. д.
Олег Николаевич был великим учёным и замечательным человеком, который очень много сделал для науки. Ещё в 60-х годах он работал в Звёздном городке, где проходила подготовка первых советских космонавтов к полётам в космос, в том числе и психологическая, за которую и отвечал Олег Николаевич.
В общем, выслушав мой юношеский, сбивчивый, идеологически заряженный монолог, Олег Николаевич посмотрел на меня внимательно, улыбнулся и очень доброжелательно сказал: «Понимаешь, Андрюша, тут вот ведь какая штука…»
Уже в этот момент я понял, какую глупость сморозил. Психиатры ставят диагнозы не за ошибочные убеждения (в противном случае любого дурака надо было бы считать шизофреником), а по причине специфических особенностей поведения пациента. Но Олег Николаевич проявил сочувствие, как он, впрочем, всегда и делал, и не стал меня распекать.
Он просто продолжил: «Да, они критиковали советскую власть. Кто ж мог сомневаться в том, что они правы? Все же всё видели и понимали. Но когда их высылали за границу, а таких ссыльных было много, они спустя каких-нибудь пару лет принимались критиковать правительства стран, которые их приютили, и сам капиталистический строй, который здесь они ещё не так давно прославляли. Дело вовсе не в убеждениях, дело в сверхценности».
И правда, есть люди, обычно научного склада ума, которых буквально ослепляет какая-то мысль. Эта мысль может быть абсолютно верной, а их поведение по утверждению этой истины может быть даже героическим, и, конечно, это далеко не всегда связано с таким психическим расстройством, как «вялотекущая шизофрения»[4].
Хороший пример – Андрей Дмитриевич Сахаров, академик АН СССР, один из создателей водородной бомбы, трижды Герой Социалистического Труда.
Именно ему, кстати, принадлежал такой вот, я бы сказал, дерзкий план: вместо того, чтобы бороться с США в обычной гонке вооружений, разоряющей СССР, Андрей Дмитриевич предлагал разместить вдоль Атлантического и Тихоокеанского побережий США заряды по 100 мегатонн каждый. Если что-то пойдёт не так, то можно будет просто, нажав на кнопку, вызывать такое цунами, которое смоет страну с двух сторон. Соответствующие расчёты Андрей Дмитриевич, кстати сказать, сделал.
И именно этому человеку в 1974 году была присвоена Нобелевская премия мира. Не удивительно? Удивительно очень, но только если ничего не знать про сверхценность.
Дело в том, что в послевоенные годы Сахаров оказался в своеобразном раю для выдающихся советских учёных – пайки, санатории и прочие плюшки. А потом случилось так, что он кое-что узнал о реалиях советской жизни, и произошла разительная перемена.
Создатель водородной бомбы стал правозащитником, диссидентом, подписантом множества писем к советскому правительству, выступал за запрет испытаний атомного оружия, всеобщее разоружение, отмену смертной казни в СССР и во всём мире. И всё с тем же рвением, с каким он занимался прежде военными проектами.
На протяжении двух десятков лет Сахаров вытворял такое, что ни одному другому советскому человеку никогда бы не позволили: открыто выступал против действий советской власти, поддерживал других диссидентов, писал обличительные тексты, которые публиковались по всему миру, выступал против репрессивных действий СССР в Чехословакии, против ввода советских войск в Афганистан.
Его, конечно, всячески одёргивали ответственные товарищи. Уговаривали, пытались сдержать, но не тут-то было… Терпение советского начальства кончилось только в 1980-м, когда Андрея Дмитриевича – нет, не расстреляли, не осудили, не репрессировали, а просто вывезли в Горький – город, который тогда был закрыт для въезда иностранцев. Просто чтобы ограничить хотя бы эти его контакты.
В ссылке Сахаров проводил бесконечные голодовки по разным поводам, которые завершались тем, что его госпитализировали в больницу и насильно кормили. И дух, как говорится, его не был сломлен.
Хотя условием возвращения его из ссылки было прекращение общественной деятельности, Сахаров, на волне грянувшей Перестройки, становится народным депутатом СССР. И все, кто был тогда в сознательном возрасте, хорошо помнят его выступления во время заседаний Съезда, которые транслировались по центральному телевидению.
Сгорбленный, кажется, еле живой старик, отказывающийся покидать трибуну Кремлёвского дворца… Ему уже выключили микрофон, а он продолжает и продолжает говорить, обращаясь к Генеральному секретарю Коммунистической партии СССР. А многотысячный зал тем временем встаёт, улюлюкает и заглушает его слабый голос негодующими аплодисментами.
Сверхценность.
- Предыдущая
- 10/13
- Следующая
