Крутой сюжет 1993, № 1 - Моргунов Владимир - Страница 26

— Почему? — Насторожился Корригэн.

— По двум причинам. Во-первых, Ингрэм настаивал на том, что в его ячейке непременно должна быть «корреспонденция», как он выразился. Во-вторых, клерк утверждает, что он похож на англичанина, но у него был сильный немецкий акцент.

— Кому он звонил? На коммутаторе отеля сохранилась запись разговора? — Корригэн замолчал, с нетерпением ожидая ответа.

В глазах Мэйслина появился блеск:

— В таких отелях, как «Америкэн-националь», сохраняют хорошие записи. Ингрэм звонил Лорену Донахью. Корригэн присвистнул.

— Издатель «Событий в мире»! Оборот почти 60 миллионов ежемесячно. На четырнадцати языках.

— Все верно, Тим, — произнес Мэйслин. — Это начало серьезной работы для главного полицейского управления. Вот почему я пригласил тебя сюда. В сущности…

Мэйслин запыхтел сигаретой.

— Тип англичанина с немецким акцентом… выбалтывание международных секретов на четырнадцати языках при каждом удобном случае… падение с девятнадцатого этажа и кровавый след на подоконнике… записка самоубийцы, написанная ручкой, которую никто не нашел…

Корригэн молча кивнул. Здесь попахивало международным криминалом. Участники подобных игр не признавали никаких правил, кроме права сильного.

— Черт побери, Тим, этот тот случай, когда ты должен смотреть в оба одним своим глазом. Запомни и то, что управление имеет право пользоваться любым оборудованием и средствами любого полицейского участка в городе. Если мои подозрения имеют под собой хоть какую-то почву… смотри, ненужного героизма я не потерплю. Ты меня слышишь?

— Слышу, инспектор.

— Понадобится помощь — дай знать.

Корригэн улыбнулся, вставая. Он понимал, что скрывается за монологом инспектора Мэйслина. Своих парней тот опекал, словно курочка-наседка цыплят, а к Корригэну питал более глубокие чувства, чем к остальным.

Кабинет Корригэна представлял собой комнату, отделенную перегородкой от основного помещения главного полицейского управления. На стеклянной матовой двери было написано только имя и звание и, больше ничего, что давало хоть какой-то намек на его место в иерархии полицейской системы.

Чак Баер впитывал в себя происходящее за окном, ожидая Корригэна в этой комнате. Наконец он дождался.

— Чак, привет! — Глаз Корригэн повеселел.

Баер был похож на часть говяжьей туши с расплющенным носом на безобразном лице и голосом ротного запевалы. Но, несмотря на это, здоровяк ухитрялся выглядеть словно богатый дядюшка из Австралии, всегда готовый помочь и утешить. Он не раз поддерживал Корригэна в трудную минуту.

— Когда, черт возьми, — прогрохотал Баер, усаживаясь, широко расставив ноги, — ты поставишь здесь стул, способный выдержать в меру упитанного мужчину?

Они смотрели друг на друга почти с нежностью. Вряд ли двое людей могли отличаться больше, чем они. Корригэн выглядел так, словно пару часов ежедневно проводил в гимнастическом зале.

Грубость черт Баера лишь оттеняла четкость линий его красивого лица. От голубизны глаз Баера веяло холодом, как от воды на дне колодца, тогда как единственный глаз Корригэна излучал живительное тепло. Несмотря на все это, каждый из них ощущал в глубине своей души частичку другого.

Их дружба началась давно — со времен Корейской войны и совместной службы в ОСС. Они работали в одной команде в тылу противника. Много раз были обязаны жизнью друг другу. После войны Чак Баер открыл собственное сыскное агентство в Нью-Йорке. Корригэн возвратился в полицейское управление, отклонив предложение сделать карьеру военного разведчика. По собственным словам он был «хроническим полицейским».

— Ты ожидал меня не для того, чтобы жаловаться на мои стулья, — усмехнулся Корригэн. — Что там у тебя, выкладывай.

— Вчера, после обеда, мне звонил некий Уолтер Ингрэм.

— Что у него были за проблемы, Чак?

— Он не сказал. Он собирался рассказать об этом позже. Позже оказалось слишком поздно.

— Насколько хорошо ты был с ним знаком?

— Я его никогда не видел. Зато он не поленился кое-что разузнать обо мне. Навел справки и узнал, что я — единственный частный полицейский в Нью-Йорке, работавший ранее в ОСС.

— А он не сказал, зачем ему был нужен именно такой человек?

— Нет. За исключение одного намека. Это касалось его уверенности в том, что я работаю не только ради денег, но и чтобы служить отчизне.

— Он прав, сукин сын, — проворчал Корригэн.

— Конечно, тут я завертелся волчком, — мрачно заметил Баер. — Но когда я попытался выудить что-нибудь, Ингрэм сразу скис. Сказал, что не будет говорить об этом по телефону, а если я заинтересован, то нам лучше встретиться. Подальше от моей конторы. Я ответил ему, что встречусь с ним в любое время и в любом месте.

— Ингрэм назвал место, Чак?

— Нет, — Баер покачал головой. — Он сказал, что ему надо встретиться кое с кем ближе к вечеру. Он взял номер моего телефона и пообещал позвонить вечером. Я отложил свидание с аппетитной блондинкой, пошел домой и стал ждать. И ждал до тех пор, пока диктор по радио не сообщил: Ингрэм покончил самоубийством, в его комнате нашли предсмертную записку. Но мне показалось это чертовски странным. Озабоченный чем-то человек, требовавший вмешательства частного детектива, вдруг останавливается на полпути и прыгает в окно? Его падение, так удачно рассчитанное во времени, производит на меня впечатление адского совпадения.

— Я понимаю, — пробормотал Корригэн.

Баер угрюмо смотрел перед собой.

— Такой ход событий навязывает некоторые вопросы, Тим. Знал ли убийца о том, что Ингрэм звонил мне? Может быть, Ингрэм, хватаясь как за соломинку за любой шанс продержаться еще минуту, предупредил убийцу о том, что вошел со мной в контакт? Интересовался ли убийца тем, что мог разболтать мне Ингрэм?

Мысль Баера была ясна: если Ингрэм замешан в чем-то таком, что потребовало столь суровых мер, то второе убийство явилось бы логичным дополнением к первому…

— Потому я ушел из дома сегодня еще до того, как птицы покинули гнезда, — проворчал Баер. — Прежде всего поболтал с твоими ребятами из лаборатории. Я думал, что мне придется выслушивать их колкие насмешки по поводу старичков, у которых с годами усиливается подозрительность. Но это просто компания крушителей надежд, твоя команда. Они не сомневаются, что произошло убийство.

— Похоже, — согласился Корригэн. — Возможно, его звонок к тебе подстегнул убийцу, Чак. Навел его на мысль, что пришло время пришить мистера Ингрэма и выбросить из окна.

— О'кей, я и правда думаю именно так! Что будем делать? Корригэн отодвинул стул.

— Пойдем по следу. Может, нам удастся откопать кое-что на коммутаторе издательства.

Лорен Донахью повернул регулятор душа. Тело согрелось и усталость снова разлилась по нему. Он устал давно, очень давно. Задолго до того, как смог это почувствовать. Донахью встал, сделал глубокий вдох. Он напряг спину, расправил плечи, втянул живот. Как он ненавидел отвислость, наползавшую мягко, словно морской прилив.

«Мне пятьдесят лет, — думал он. — Долго ли до шестидесяти?» Нынешним утром он чувствовал себя разбитым, как никогда. Мелкие, женоподобные черты его лица обмякли. Мешки под глазами, обвисшие щеки, двойной подбородок… Он вдруг вспомнил лицо отца, как будто высеченное из гранита.

Старому сатиру не приходилось ничего доказывать ни себе, ни другим. Лорен Донахью Первый к тому же никогда не заботился о том, что станут говорить о нем. Его имидж вполне сочетался с внутренним «я». Укладывал в постель женщин, уничтожал противников, использовал журнал, основанный им, чтобы рубить головы королям, — все он делал с естественным сознанием того, что вся планета с ее миллиардами населения создана в пространстве и времени только ради существования Лорена Донахью Первого.

Донахью быстро оделся. Свой гардероб он пополнял на Бонд Стрит два раза в год, когда выезжал в лондонское отделение «Событий в мире». Искусно сшитый костюм серого цвета скрывал чересчур плотное тело. Вот и готово. Высокий, широкоплечий мужчина, с продолговатым лицом, высоким лбом, бескомпромиссными губами и пронизывающими серыми глазами. Воплощенное могущество.