Опасное лето - Хемингуэй Эрнест - Страница 2

Если нечистоплотным импресарио приходилось принимать настоящих быков с нетронутыми рогами, с животными всегда могло что-то случиться в темных закоулках или каменных стойлах при арене, где их держали в день корриды. Бывало, что днем, в ходе апартадо (отбора, когда быков распределяют по стойлам), у быка горели глаза, он был быстр, как кошка, и крепко стоял на всех четырех ногах, а позже тот же бык выходил шатаясь, припадая на задние конечности, потому что кто-то уронил тяжелый мешок с зерном ему на хребет. Или бык выходил на арену сонный, как сомнамбула, и матадору приходилось пробиваться сквозь туман к оглушенному животному, которое не замечало ничего вокруг, забыв, для чего ему такие роскошные рога, потому что кто-то вколол ему лошадиную дозу барбитуратов.

Конечно, иногда в боях попадались настоящие быки с «честными» рогами. Лучшие бойцы умели с ними управляться, но не жаждали этого – слишком опасно. Однако каждый год им приходилось проводить несколько таких боев.

Так что по множеству причин, особенно потому, что я в целом охладел к спортивным зрелищам, бои быков не вызывали у меня прежних эмоций. Но за прошедшие годы выросло новое поколение тореро, и мне не терпелось их увидеть. Я знал их отцов, некоторых очень хорошо, но слишком многие из них погибли, слишком многие перестали выступать из-за страха и по другим причинам, так что я решил никогда больше не заводить дружбы с тореадорами. Слишком много было переживаний за них и вместе с ними, когда они пасовали перед быком от страха или неуверенности, порождаемой страхом.

В том году мы остановились не в самой Памплоне, а в Лекумберри и каждое утро проезжали двадцать пять миль, чтобы быть там к половине седьмого утра, поскольку в семь начинался бег быков. Наши друзья разместились там же в гостинице, и на семь дней мы все погрузились в ежегодное местное буйство. Через неделю нестихающего веселья мы достаточно хорошо узнали друг друга и по большей части сдружились между собой, а значит, фиеста выдалась на славу. Если вначале сверкающий «Роллс-Ройс» графа Дадли казался мне слегка претенциозным, то теперь я находил его очаровательным. Как и все в тот год.

Джанфранко присоединился к одной питейно-танцевальной куадрилье, состоявшей из чистильщиков обуви и начинающих карманников. В результате он редко пользовался своей кроватью в Лекумберри и ненадолго стал местной знаменитостью. На ночлег он устраивался посреди огороженного прохода, через который быков запускали на арену: боялся проспать и пропустить энсьерро. Не пропустил. Быки пробежали прямо по нему. Вся его куадрилья ужасно им гордилась.

Адамо каждое утро выходил на арену и требовал, чтобы ему позволили убить быка, но у организаторов были другие планы.

Погода стояла отвратительная, Мэри промокла насквозь и подхватила тяжелую простуду. Потом жар не отпускал ее даже в Мадриде. Сами бои тоже были не очень, кроме одного исторического события: мы впервые увидели Антонио Ордоньеса.

Я разглядел в нем величие по первому – медленному и плавному – взмаху плаща. Я словно увидел всех вместе великих мастеров капоте – а их было немало – живыми и снова в бою, только он превосходил их. С мулетой он был безупречен. Он убивал красиво и легко. Внимательно и придирчиво следя за его движениями, я понял, что он станет величайшим матадором, если избежит серьезных происшествий. Тогда я не знал, что он добьется величия без всяких «если» и опасные ранения придадут ему еще больше страсти и пыла.

Много лет назад я был близко знаком с его отцом, Каэтано, написал с него матадора в романе «И восходит солнце». Все, происходившее на арене, в книге было взято из действительности, из его подлинных боев. Все, что касалось событий вне арены, было плодом моей фантазии. Ему всегда это было известно, но он никогда не протестовал и не жаловался.

Наблюдая, как Антонио работает с быком, я убедился, что он унаследовал все мастерство, которое его отец показывал в свои лучшие годы. Техника Каэтано была доведена до совершенства. Он так управлял своими подчиненными, пикадорами и бандерильеро, что все взаимодействие с быком, все три акта пьесы, заканчивавшейся смертью животного, были размеренными и логичными. Антонио превзошел его: каждое движение капоте с момента появления быка на арене, каждый шаг пикадора, каждый удар его пики искусно направлялись так, чтобы подвести быка к финальному акту боя – подчинить его алой ткани мулеты и подготовить к смерти от клинка.

В наше время матадору недостаточно просто подчинить себе быка при помощи мулеты, чтобы заколоть его шпагой. Ему необходимо выполнить несколько классических маневров, прежде чем убить быка, если тот еще способен атаковать. Бык должен пронестись буквально в сантиметрах от тела матадора, чтобы опасность зацепить его рогами казалась вполне реальной. Чем ближе бык, завлекаемый и направляемый человеком, подбирается к нему, тем острее азарт зрителя. Классические пасе невероятно опасны, и матадор управляет быком при помощи куска алой материи, прикрепленной к метровой палке. Существует множество уловок: например, тореро проходит мимо быка, вместо того чтобы пропустить его мимо себя, или использует собственный рывок животного, по сути салютуя ему мулетой, вместо того чтобы направлять. Наиболее эффектный трюк – повернуться к быку спиной, но быки атакуют по прямой, и матадор, зная эту их повадку, встает так, чтобы не подвергать себя особой опасности. С тем же успехом он мог бы демонстрировать свое искусство в паре с трамваем, но публике подобные вещи нравятся.

Впервые наблюдая бой Антонио Ордоньеса, я убедился, что он способен честно, без фальши исполнять все классические пасе, что он понимает быков, что может, если захочет, убивать чисто и что он гениально владеет капоте. Я видел в нем три качества, обязательные для великого матадора: смелость, профессиональное мастерство и умение безукоризненно держаться в момент смертельной опасности. Но когда после боя наш общий друг сказал мне, что Антонио хотел бы встретиться со мной в отеле «Йолди», где он остановился, первой моей мыслью было: только не заводи снова дружбу с тореро, особенно когда ты знаешь, как он хорош и как велика будет твоя потеря, если с ним что-то случится.

К счастью, я так и не научился внимать собственным добрым советам или прислушиваться к своим страхам. В разговоре с Хесусом Кордовой, мексиканским матадором, который родился в Канзасе и прекрасно говорил по-английски – за день до этого он посвятил мне быка на арене, – я спросил, как пройти к «Йолди», и он вызвался меня проводить. Хесус Кордова был отличным парнем, искусным и умным матадором, мне нравилось с ним общаться. Он довел меня до двери номера Антонио и ушел по своим делам.

Антонио лежал на кровати, он был раздет, лишь причинное место прикрыто полотенцем, как фиговым листом. Я сразу обратил внимание на его глаза – самые темные, горящие, веселые из всех, что только видел мир, и улыбку проказливого шалопая. Мой взгляд невольно упал на шрамы на его правом бедре. Антонию протянул мне левую руку – правую он сильно порезал, приканчивая второго быка, – и сказал:

– Присядьте. Скажите, я так же хорош, как мой отец?

Глядя в эти необычные глаза, на эту улыбку, которая растаяла, как и любые сомнения в том, что мы подружимся, я ответил Антонио, что он лучше отца, и рассказал, насколько хорош был тот. Мы поговорили о его раненой руке. Он сказал, что через два дня снова выйдет на арену. Порез был глубокий, но клинок не задел связок или сухожилий. Зазвонил телефон: это была невеста Антонио, Кармен, дочь Домингина, его агента, и сестра Луиса Мигеля Домингина, матадора. Я извинился и отошел, не желая мешать разговору. Когда Антонио повесил трубку, я вернулся, чтобы попрощаться. Мы договорились встретиться в «Эль-Рей-Нобле» и расстались друзьями.

На тот момент Луис Мигель Домингин уже завершил карьеру. Мы познакомились с ним на его ферме Вилла-Пас недалеко от Саэлисес, между Мадридом и Валенсией. С его отцом мы были знакомы много лет. Он был хорошим матадором в годы, когда выступали два великих матадора, а впоследствии превратился в умелого и успешного бизнесмена, разглядев талант Доминго Ортеги и став его импресарио. У Домингина было трое сыновей и две дочери. Все мальчики стали матадорами. Луис Мигель оказался очень способным во всем, был отличным бандерильеро и, как говорят испанцы, «torero muy largo», то есть располагал обширным арсеналом пасе и элегантных трюков, мог делать с быком что угодно и убивать чисто, если хотел.