Крутой сюжет 1994, № 01 - Моргунов Владимир - Страница 31

Жители Токэду были вытащены из своих хижин и согнаны на постоялом дворе. Воины Окаты, наместника сёгуна — владыки Японии, не церемонились с крестьянами. Окружив толпу с пиками наперевес, они ждали приказа своего господина.

Оката приподнялся в коляске, вглядываясь в лица. Воцарилось тягостное молчание. Взгляд наместника скользнул по толпе, изредка останавливаясь на ком-нибудь.

— Его здесь нет, Банзан. Найди его — и убей. У змеи смертельный укус, когда она жалит, защищая своих детенышей.

— Да, Оката-сан, — самурай, к которому обращался вельможа, склонил голову и тут же, повернувшись к толпе, крикнул:

— Слушайте, жители Токэду, тот, кто покажет, где скрывается разбойник и бунтовщик Судзуки, получит награду — десять кобан золотых монет. Если же крестьянин даст убежище бунтовщику, то будет убит вместе с семьей, а дом его предадут огню.

По толпе пронесся легкий гул. Солдаты придвинулись к крестьянам, угрожая пиками.

— Возьми воинов и найди его дом, — незаметно шепнул Оката Банзану. Самурай поклонился, вскочил на коня и с несколькими всадниками поскакал по деревне.

Наместник между тем сошел с коляски и, подойдя к крестьянам, выбрал самого неказистого, ткнув его в грудь рукояткой плетки, произнес:

— Вот ты, раб, как тебя звать?

— Осака, мой господин, — обреченно выдавил из себя крестьянин.

— Скажи мне, Осака, знаешь ли ты бунтовщика Судзуки?

— Да, мой господин…

— И ты сможешь показать, где он скрывается?

— Я не знаю, повелитель, — Осака задрожал и упал в ноги наместнику.

— Ах ты, подлое животное! Ты знаешь Судзуки, но не покажешь, где он скрывается?! — Гнев исказил лицо Оката. Он взмахнул плеткой и изо всей силы стал хлестать по сгорбленной, покорной спине Осаки. Видя, что удары не возымели желаемого действия, наместник схватил Осаку за волосы и стал таскать его по земле, норовя попасть плетью по лицу. Наконец, это занятие ему надоело, он пнул ногой парализованного страхом и болью крестьянина и коротко бросил:

— Отпустите их. Обшарьте все дома в окрестности. Он где-то рядом: Задерживайте всех подозрительных и ведите ко мне. Если будут сопротивляться, убивайте. Сэйдзо, Мацумон, проверьте постоялый двор и дом. Задайте корма лошадям. Я хочу отдохнуть.

Два самурая из его охраны дали распоряжение солдатам, и в сопровождении своего господина прошли в дом.

В большой комнате на дощатом паласе для гостей были расстелены новые татами с подушками. В мисках дымилось угощение. Кувшины были полны сакэ — хризантемной водкой.

Офицеры наместника почтительно опустились на циновки рядом с Окатой, дожидаясь, когда вельможа начнет трапезу, чтобы последовать его примеру. Но Оката, облокотившись на подушку, словно не видел угощения. Уставившись лисьими глазами на кувшин с сакэ, наместник впал в оцепенение.

Судзуки не проронил ни слова, выслушав рассказ Осаки. Затем велел крестьянину возвращаться домой. Оставшись один, мастер тихо прошептал: «Снова ты на моем пути, Оката! Опять творишь черные дела. Кто-то из нас должен умереть!» Он высыпал из мешка камни, размотал полотно вокруг ног и, отбросив пластины, легко побежал по склону горы, но не в сторону селения, а туда, где был его тайник. Наступила ночь.

Ниндзя неслышно крался в темноте вдоль изгороди постоялого двора. Оттуда слышались голоса солдат. В руках он сжимал «медвежью лапу» — страшное оружие буддийских монахов — несколько железных крючьев, насаженных на длинную бамбуковую палку. Ее Судзуки достал из лесного тайника, оттуда же он вынул черный матерчатый шлем с прорезью для глаз и черные объемные шаровары с такой же рубахой, под которой скрывалась легкая кольчуга. Рукоятка короткого меча в ножнах торчала из-за спины. Вдруг совсем рядом послышались шаги. Из-за поворота появились двое воинов наместника. Решение пришло мгновенно. Откинув «медвежью лапу», в высоком прыжке Судзуки нанес смертельный удар ногой в грудь одному воину — тот даже не успел вскрикнуть. Почти одновременно ребром ладони по горлу, еще не встав на ноги, ударил второго. Приземлившись, мастер метнулся в темноту к изгороди, от освещаемой луной тропинки. Все было тихо. Солдаты лежали в неестественных позах. Мастер подошел к ним и, встав на одно колено, приложил пальцы к горлу одного, потом и второго. Они были мертвы. Схватив их за ноги, он оттащил в сторону и сбросил в канаву. Затем, перемахнув изгородь, змеей проскользнул по двору вдоль конюшни, подпрыгнув, ухватился за деревянный парапет, подтянулся и влез на крышу. Из дымохода слышались пьяные голоса.

— Я отрежу ему уши и посажу на кол, а его выродков утоплю в отхожем месте. — После этих слов раздался оглушительный хохот.

— Это он-то потомок князей, ха-ха-ха. Когда горела его лачуга, приходилось подбрасывать дров — лачуга была совсем пустой и могла потухнуть, только драные циновки и несколько глиняных горшков…

Вдруг за домом раздался крик. Несколько солдат выбежали во двор, держа в руках факелы…

Судзуки наклонился к дымоходу.

— Они мертвы, господин… У одного сломана шея. У другого огромная вмятина на груди.

— Грязные собаки, ищите же его!

— Он где-то здесь. Я чувствую. Банзан, подними всех людей, проверь каждый куст. Усильте караул вокруг дома.

Факелы мелькали по всей деревне. Оттуда доносились крики и плач.

Нужно было что-то предпринять. Оставаться дальше здесь было опасно. Пока солдаты рыщут в округе, можно попытаться вырвать жало — достать Окату. Судзуки поднял голову и взглянул на усеянное звездами небо: «Простите меня, мои дети, моя покойная жена. Я не хочу проливать кровь, но у меня нет выбора. Чтобы отомстить за своих родителей, братьев и сестер, чтобы вызволить из беды моих мальчиков, я должен убивать. Пусть рука моя будет твердой, а сердце подобно камню». С этими словами Судзуки оторвался от кровли и, сделав сальто, очутился перед дверью в дом. Руки его сжимали рукоятку меча. Мгновение — и он выскользнул из ножен. Еще мгновение — и солдат, охранявший вход, так и не поняв, что произошло, упал с рассеченным животом. Тихо, по-кошачьи, Судзуки вошел в раскрытую дверь.

Вконец обессиленных мальчишек заперли в каком-то подвале, сыром и темном, с ворохом гнилой соломы в углу. По дороге старику стало плохо, и он упал. Братья пытались поднять его, но сил не хватало, да и руки были связаны. Самурай, видя, что старик не подымается, ударил его копьем. Так старого Сокаву и бросили, окровавленного, посреди дороги. Наверное, и мальчики не выдержали бы гонки на привязи за лошадьми, если бы не тренировки с отцом. Измученных, почти в бессознательном состоянии, их провели по окрестностям ночного города узенькими улочками вдоль торговых рядов. Эдо спал, редкие прохожие шарахались, увидев вооруженных всадников, тянущих за собой связанных юношей. Многочисленные лавки прочно закрывали на ночь, опасаясь разбойных людей. Их подвели к большому дому с темными окнами, окруженному высоким забором. Большим молотком, подвешенным у ворот, самурай, командовавший конвоем, стал громко, не церемонясь, стучать по дереву. Ворота открылись после того, как их оглядели в смотровое окошко. Их принял, судя по одежде, слуга, вооруженный коротким мечом. Пиная братьев, он провел их через большой, мощенный булыжником двор, по ступенькам длинного темного коридора в доме и затолкал в комнату с маленьким зарешеченным окошком под потолком.

Всю ночь мальчики спали, как убитые, не чувствуя саднивших, в кровь сбитых ног, затекших связанных запястий. Утром обитая железная дверь со скрипом отворилась, и на пороге показался давешний проводник. На вид ему было лет шестьдесят, но был он поджар и мускулист, а из-под седых косматых бровей поблескивали живые веселые глаза. На злодея он похож не был. Стражник достал из-за пояса нож и, подойдя к каждому брату, прорезал веревки. Затем также молча повернулся и вышел, задвинув со скрежетом дверной засов. Братья молча смотрели на закрывшуюся дверь. Первым нарушил молчание Ямото.