Егорка-пастух (Повесть) - Успенский Николай Васильевич - Страница 11

Вошел Краюхин.

— Слухай, Петрей. — объявил старшина, — судьи поряшили Егорку выпустить… а я настоял, чтобы ему какое-нибудь наказание определить… Как ты хочешь? Отпороть его?..

— Нет, Захар Петрович, пороть не надо! уж лучше приприте его! а то он не даст свадьбу сыграть!

— Ты не будешь искать, если мы своим судом решим?

— Я боюсь, — сказал Краюхин, — как бы он после-то не выворотил…

— Судьи говорят, — продолжал старшина, — что ежели его к судебному отправить, хорошо, как его допекут!.. А если отпустят, тогда и держись…

— Это точно, Захар Петрович… он обозлится хуже. Мне бы только дал он в покое свадьбу сыграть… до праздника осталась одна неделя…

— Ну, на неделю его и посадить в чижовку! — заговорили судьи…

— Что ж, так, так так! — подхватил Краюхин, — сажай его, Петрович, и ладно…

— Что ж ты, разве поладил с нареченным-то? — спросил старшина.

— Нет, Захар Петрович, — объявил Краюхин, — в суде толку мало! мы сошлись с ним опять… Стало быть, не хочем этого делать… Он вон там на крыльце… Господь нас надоумил обоих! видно, что ни дальше в лес, то больше дров…

— Это доброе дело! — сказал старшина, — а то поди возжайся… Еще судьи как бы осудили, не то по-твоему, не то по-свату. А ноне как судьи осудили, то на них жалоба не принимается. Сторож! веди сюда Егорку. А ты, Петрей, — обратился старшина к Краюхину, — выдь отсюда!

Сторож ввел пастуха.

— Ну, вот что, братец ты мой, — сказал старшина, стоя пред подсудимым, — по закону тебя надыть бы отправить к судебному, это, силич, в острог… а там невесть что будя!.. а вот судьи сжалились над тобой… жалуют тебя посадить в чижовку на неделю… так я тебе объявляю ряшение…

— Я и то, Захар Петрович, восьмой день сижу, — сказал Егор, — за что сажать-то? мало что сказано… ведь я так…

— Нет, Егор: ты не супротивься, — сказал богатый мужик, — это мы тебя помиловали…

— Значит, ты осужден на неделю в чижовку! — подхватил старшина, — сторож! веди его!

— Ну-ко пойдем, брат, к праздничку, — сказал сторож, подхватывая Егора под руку.

— Нельзя ли, братцы, ослобонить, — взмолился пастух, — что ж? ведь ничего не будет! Мне отсидеть не важная штука!

— Коли решено, ты не ослухайся! — сказал старшина.

— Ну да, ничего! Веди! — встряхнув головою, произнес пастух и вышел.

Все судьи встали.

— Пятрович! — заговорили некоторые, — платву до другого воскресенья отложим… вишь, ночь на дворе. Пора расходиться… лошадям не месили…

— Что ж, пожалуй, — сказал старшина и обратился к писарю, — Евсигнеич! надо бы выпить.

— Вина вволю! — сказал писарь, — Краюхин привез полведра, да Еремин тоже за энто дело, помнишь? привез полштоф.

— Экие подлецы! — сказал старшина, — разве оно полштофом пахнет? А ты, Евсигнеич, мотри насчет бумаг, как бы какая не пропала.

— Кому они нужны? Народ бестолочь!

Судьи призвали в правление Краюхина и потребовали с него магарыч. Сторож принес полведерный бочонок. Все выпили, поздравив Краюхина с окончанием дела.

— Что, ребятушки! — заговорил последний, закусывая кренделем, — завязался я эвтим делом, а уж горе меня уело, — не роди мать на свете!

— Что ж? ведь по-твоему решено, — говорили судьи.

— Решено-то решено, да Егорка-то разбойник! — возразил Краюхин, — через неделю-то он вольный казак! Ты и гляди: он, пожалуй, на похмелье-то, после свадьбы, как снег на голову!.. Да и девка-то ухо!.. — Краюхин затряс головой.

Все выпили еще по стаканчику и начали расходиться…

В сумерках Краюхин с сватом Кузьмою, бывшим на суде в качестве свидетеля, возвращались в деревню Воробьевку. Кое-где в домах светились огоньки, на улице слышались голоса судей… На дороге хряскала грязь и скрипели телеги воробьевских мужиков, ехавших за Краюхиным и Кузьмою. Сваты еле тащились и, сидя в одной телеге, беседовали между собой:

— Вот что, сват! — говорил Кузьма, — девка, я тебе скажу, на все взяла!.. Что молотить, что рукодельем, — а умна-то: выродок выродился! я на нее не нарадуюсь…

— Затем-то, сват, мы и гонимся, потому сами видим…

— У нас с тобой, чтоб было хорошо, — продолжал Кузьма, — я уж у ней допросился… Ты на нее не смотри… Как пастуха засадили в чижовку-то, да как узнала она, что его отставили от должности, — вдруг присмирела. Да и я-то молвил: что ж я теперь, дочка, куда от тебя пойду? побираться али в работники? При старости я и пойду за тебя страдать? Нам свату отплатиться нечем!

— Ну что же она на это?

— Она это говорит: «Потому что я не знала этих делов… вы мне тогды не сказали, как наперва запивали… По мне дом жениха будь хоть золотой! Кабы я плохая девка была?.. а ты за слюнтяя пропил!» А опосле видит, некуда податься!..

— То-то, сват! мотри, чтоб не было посмешья никакого! ведь ты слышал, сколько я мировых объездил? а все через тебя да через твою дочь!.. Кабы девка не зартачилась, я бы ни одного мирового не видал и не слыхал…

— Я сам, сватушка, хлеба решился! — воскликнул Кузьма… — все уговаривал… ведь и так сказать: дочь хучь и моя, а ум у ней свой… разве скоро ее супретишь!..

— Вестимо, дитё! — заметил Краюхин, — а не знает того: она у меня словно барыня будет ходить: такую шубу ей сошью! У меня теперь овчины выделаны — всё старика!.. Как же, сват, надо об деле поговорить: завтра, стало быть, мы поедем к попу… а на праздник, господь даст, свадьбу сыграем! от тебя много ль будет родни?

— У меня свояк, еще двоюродный брат да кум Павел… хозяйки ихние… ну, и будет с меня!..

— Ты вели им приготовляться, лошадей подкармливать… Будочки коли нет, я дам… колокольчика два надо, довольно будет… ну, погромочка три, четыре… вели попроворней… чтобы не прохлаждались… Я из неволи тебя выведу! возьми у меня свежинки… я двух боровов убью… возьми солоду… когда взялся справлять тебя, буду справлять!..

— На эвтом благодарим, Петр Анисимыч…

— Готовься! — подтвердил Краюхин, — ты ни на что не смотри! Справим свадьбу за первый сорт… А пастух не замай посидит… Ты дома скажи: его на год засадили… Мы с тобой порешили, нам это дороже всего…

Приехав в Воробьевку, Кузьма попросил Краюхина к себе в дом. Краюхин, отговариваясь, что его ждут домашние, согласился зайти на минуту. В избе тускло горела лучина. Мать невесты лежала на печи. Параша сидела у светца за шитьем. Краюхин помолился и произнес:

— Еще здравствуй, сватья!

— Здравствуй, сват, — с трудом проговорила хозяйка. — Не взыщи! Я вот третий день хвораю…

— Ишь когда вздумала хворать! А ты вари брагу… мы с сватом, слава богу! порешили… Пастуха засадили в чижовку!..

— Засадили? — спросила хозяйка…

— Нéшто моих сил не хватит, — сказал Краюхин… — Хотели было в острог, ну я уговорил год продержать в чижовке… Все у нас с вами было ладно, по согласью сходились… а потом вдруг приходит эта самая нищета — наше все дело разбила!.. так теперь его в сибирку!.. А на свата Кузьму я просьбу окоротил!.. Мы с ним сошлись… Ну, мне пора домой… Прощайте!..

— Счастливо, сватенек, — сказала хозяйка, — не взыщи, попотчевать тебя нечем.

Кузьма проводил Краюхина и, вернувшись в избу, обратился к жене:

— Как же теперь быть? небойсь надо какое-нибудь разрешение сделать!.. Спроси у девки-то: идет, что ль, она или нет? Сейчас сват мне говорил: ежели твое дитё за моего не пойдет, я и тебя засажу… почему что я тебя коштовал… напитков разных привозил… Иде ж, говорит, твоя дочь допреже была? а теперь она встрянулась, — насчет делов — что за дурака отдают!..

Кузьма стоял среди избы, мрачно посматривая то на печку, то на дочь, неподвижно сидевшую у светца.

— Ну, что ж, Паранька, как ты думаешь? — грозно спросил Кузьма.

Девушка молчала; на шитье катились слезы.

— Паранюшка! — простонала мать с печи, — иди, милая, за Ивана… ты вишь… пастуха посадили в чижовку — на целый год!..