Ключи от рая - Борисова Виктория Александровна - Страница 41

За ужином все шутили, смеялись, и Тане казалось, что за столом собрались не коллеги по работе, а большая дружная семья. Она выпила три рюмки «Хенесси», по телу разлилось приятное тепло, и настроение было веселое, проказливое, самое что ни на есть новогоднее. Хотелось петь, танцевать, дурачиться, играть в снежки, делать смешные и милые глупости…

Потом, уже ближе к полуночи, все зачем-то отправились в сауну. Это было немного странно, но Таня не слишком удивилась. Наверное, просто традиция такая! Как в том фильме, который всегда показывают под Новый год. «Тридцать первого декабря мы с друзьями ходим в баню…» Она еще подосадовала, что не захватила с собой купальник, но оказалось, что легко можно обойтись и без него. Странно, конечно, было наблюдать коллег по работе, расхаживающих по парилке и предбаннику, завернувшись в белоснежные простыни, но, с другой стороны, в бане никто в костюмах не ходит! «Наверное, так и должно быть, — подумала Таня, — здесь все свои, все друзья… Так к черту эти глупые комплексы!»

Сначала кто-то предложил поднять бокалы за старый, уходящий год, потом — за то, чтоб новый был не хуже… В голове зашумело, но вместе с опьянением нарастала и тревога. Таня видела, как простыни как будто случайно спадали с разгоряченных тел. Девушки с визгом плескались в бассейне, и никто не обращал особого внимания на их наготу. Общее веселье стало казаться каким-то неестественным, даже опасным… Таня хотела было потихоньку исчезнуть, но дверь почему-то оказалась заперта.

Дальше все было как в дурном сне. Скопище совокупляющихся тел, стоны, вздохи… Таня и подумать бы не могла, что ее коллеги, такие выдержанные, спокойные, строгие на работе, способны вытворять такое! Куда там оргии в Древнем Риме или немецкие порнофильмы… И хуже всего было то, что она и сама в этом участвовала!

Таня не помнила, как закончилась вечеринка, как она добралась до своего номера и рухнула в постель. На следующее утро она с ужасом думала о том, как будет смотреть в глаза коллегам, но все вели себя как ни в чем не бывало. К завтраку собрались свежие, выспавшиеся, благоухающие легкими парфюмерными ароматами и почти без следов бурно проведенной ночи. За столом шутили, смеялись, обменивались новогодними пожеланиями и вели себя вполне непринужденно…

Все, кроме Тани. Она чувствовала себя отвратительно, вымученно улыбалась и не могла дождаться того момента, когда все, наконец, разъедутся по домам.

До Москвы она добиралась долго. Вести машину оказалось почему-то очень трудно, хотя в обычное время Таня довольно ловко управлялась со своим маленьким шустрым автомобильчиком.

По пути ей даже стало плохо: перед глазами вдруг потемнело, к горлу подступила тошнота… Таня еле успела свернуть к обочине, нажать на тормоз, выскочить из машины и отбежать в сторону.

Съеденный завтрак остался на снегу, но легче не стало.

«Наверное, просто съела что-то несвежее!» — решила она, но дурнота все не проходила, а где-то в потаенном уголке сознания, словно червячок, поселился холодный липкий страх.

Вернувшись домой, Таня уговаривала себя, что ничего особенного не произошло. Просто она слишком закомплексованная и старомодная, надо смотреть на вещи проще… Но ничего не помогало. С каждым днем становилось только хуже.

Длинные новогодние праздники прошли словно в тумане: Таня почти не выходила из дома, ни с кем не общалась и большую часть времени дремала на диване, завернувшись в пушистый клетчатый плед. Видеть она никого не хотела.

Мама даже волноваться начала, не заболела ли она.

— Нет, нет, наверное, просто устала! — отвечала Таня.

Разговаривать ни с кем не хотелось, даже с мамой. Любое движение было почти мучительно. Звуки, запахи, яркий свет — все раздражало. Хотелось только одного — чтобы все оставили ее в покое! И спать, спать…

Но и сны не приносили успокоения. Казалось, что-то тяжелое, тревожное наваливается на нее, давит и душит. Однажды Тане приснилось, что она беременна, но внутри ее тела растет не ребенок, а странное многорукое и многоголовое чудовище.

Растет — и пожирает ее изнутри…

Таня очень испугалась. Она извела целую кучу тестов на беременность и каждый раз, увидев одну-единственную розовую полосочку, вздыхала с облегчением, но ненадолго. Умом она понимала, что все это глупости и беспокоиться не о чем, но тревога в душе только нарастала.

Когда праздники закончились, Таня решила раз и навсегда покончить со своими страхами и отправилась на обследование. Благо, компания обеспечивает хороший соцпакет и страховку в дорогой клинике… Она очень надеялась, что врачи сумеют развеять ее опасения, но получилось наоборот. Диагноз прозвучал как приговор: рак матки в четвертой стадии. Все, поздно, лечить бесполезно и помочь уже нельзя…

Потом, уже в хосписе, из разговоров товарищей по несчастью Таня узнала, что в какой-то степени ей даже повезло. Из-за молниеносного течения болезни удалось избежать тяжелого лечения, операций, химиотерапии… Миновать все круги ада, уготованные онкологическим больным, и угодить сразу в последний.

Узнав о страшном диагнозе, Таня совершенно растерялась. Совсем недавно у нее было столько планов, надежд и целая жизнь впереди, и вдруг оказалось, что времени почти нет. А она ведь ничего не успела… И уже не успеет никогда. Это ведь только в кино смертельно больная героиня может и встретить любовь всей своей жизни, и даже ребенка родить за два часа экранного времени, но ведь в реальности все обстоит совсем иначе! Смерть груба и грязна, она приносит не красивое увядание осенних цветов, а боль и унизительное чувство беспомощности. Какая уж там любовь, если живешь от одного укола обезболивающего до другого и не можешь самостоятельно дойти до туалета!

Поначалу мама пыталась ее поддержать, как могла. Она даже с работы ушла, чтобы ухаживать за ней, но Тане от этого было только хуже. Тяжело было каждый день смотреть ей в глаза, видеть ее отчаяние… И думать о том, что мама, несмотря на диабет и гипертонию, проживет еще много лет, а ее самой уже не будет.

Но мама не сдавалась. «Я мою Танечку никому не отдам!» — повторяла она, словно заклинание… Только когда Таня однажды кричала всю ночь из-за того, что кончилось обезболивающее, мама решилась определить ее сюда.

До сих пор она чувствует себя виноватой за это, и, когда приходит, глаза у нее как у побитой собаки.

Так Таня оказалась в хосписе. Почему-то она представляла себе это заведение в виде мрачного каземата с серыми стенами и решетками на окнах. Но, против ожидания, дом в тихой парковой зоне на окраине Москвы выглядел совсем не страшным, даже симпатичным — что-то вроде барской усадьбы предпрошлого века на фоне заснеженных деревьев.

По правде говоря, ей было уже все равно, где и как провести последние дни, лишь бы меньше приходилось страдать. А здесь, по крайней мере, не приходится унижаться, выпрашивая обезболивающее. Медсестры снуют по коридорам неслышными шагами, разговаривают вполголоса и, кажется, способны понять своих подопечных с полуслова, даже без слов — по одному взгляду, движению бровей, невнятному шепоту или стону…

Никто из них не приходит на работу с ярким макияжем, маникюром, взбитыми прическами, и не потому, что это запрещено, — просто как-то не принято.

Часто в белоснежных больничных коридорах мелькают темные одежды монахинь. Они ухаживают за умирающими, тихо и ловко выполняя самую тяжелую работу, и не отворачиваются ни от пролежней, ни от гноящихся ран. И молятся без конца, шепча свои молитвы… Наверное, проще жить, если веришь в Бога, в бессмертие души, в справедливое воздаяние и воскресение после смерти. Но ей, неверующей, не дано такого! И впереди — только темнота небытия, пустота, которая вот-вот поглотит ее.

Таня перевернулась на бок и тихо всхлипнула. Было очень жалко себя, такую молодую и неизвестно за что обреченную на смерть. Этих тревожащих мыслей, этой изматывающей жалости к себе Таня боялась почти так же сильно, как приступов боли. Очень хотелось, чтобы поскорее пришла сестра и сделала укол, чтобы можно было снова погрузиться в полусон, не думать, не чувствовать… Может быть, даже умереть, так и не ощутив этой границы перехода от жизни к смерти. Усыпляют ведь больных собак, чтобы не мучились, так чем же люди хуже?