Пасифик (СИ) - "reinmaster" - Страница 12

— Послушайте, вот вы сегодня говорили о Байдене. То же самое он говорил относительно вас. Советовал не трепаться.

— Старый фокусник, — с досадой отозвался Ранге. — А о чём вы хотели бы потрепаться? Я весь внимание.

— Айзек Кальт. Вы всё и всех знаете. Расскажите мне о Кальте.

Униформисты сооружали подобие башни, сужающейся кверху. Под самым куполом по направляющим сновала тележка с прицепленной к основанию хрупкой конструкцией — колесом, словно сплетённым из огромных соломенных прутьев. Колесо раскачивалось и никак не желало ложиться на подаваемые снизу металлические опоры.

— Что же вам рассказать о Кальте, душа моя? И чем вас так заинтересовал Кальт, что вы пошарились в реестре и обнаружили фигу, направленную прямо на вас. Так ведь оно и было? А потом к вам пришли бравые ребята из отдела Внутренней Безопасности и объяснили, что лазить по файлам личных сотрудников лидера чревато?

— А вы хреновый провидец, — с удовлетворением сказал Хаген. — Как пропагандист, может, и ничего, а вот как предсказатель — барахло.

— Сами вы барахло. Предсказывают будущее, а что-то подсказывает мне, что в реестр вы уже залезли. Так неужели вам не дали по рукам?

Он аж перевалился через подлокотник от заинтересованности. Со стороны, наверное, казалось, что они собираются слиться в поцелуе. На всякий случай Хаген отвёл голову подальше.

— Возможно мне придётся какое-то время поработать с Кальтом. Я направлен в его лабораторию.

— В какую из? — быстро спросил Ранге. — Сейчас, насколько мне известно, он проводит серию опытов на Фабрике. Но основная лаборатория прямо на Границе. Впрочем, туда он вас не возьмёт, там какая-то жесткая система отбора. У него на всё своя система. Строгая секретность. И на кой чёрт вы понадобились Кальту? Вы же не терапист!

— Понятия не имею. А хотелось бы иметь. Скажите хоть, чем он известен там у вас, в кулуарах.

— Дурным характером. Нет, правда, у него отвратительный характер. Точнее, вообще нет характера: он же ни с кем не сходится. Хаген, внимание! Я сейчас дам вам второй дружеский совет, совершенно безвозмездно, но вы всё равно мне должны. Сечёте? Так вот, совет: пошлите мастера в задницу и не суйтесь к Кальту. Он вас съест. Без шуток. Его ассистенты долго не живут. Последнего он прооперировал.

— Неудачно? Он настолько плохой хирург?

— Хаген, он оперирует без наркоза. Возможно, для удовольствия, но вероятнее, в рамках какой-то программы. Вам станет легче, если вы впишетесь в программу? Больше я вам ничего не скажу, просто задумайтесь. Возможно, я хреновый провидец, но будущность ваша представляется мне весьма и весьма печальной.

Оркестр набирал громкость. Половина из сказанного терялась в какофонии звуков, и приходилось улавливать смысл по движению губ. Ранге смотрел прямо на него своими выпуклыми блестящими глазами, и лицо его было серьёзно. Чертовски плохой знак. Звенели тарелки, дробным рокотом отзывались барабаны, ухали низкие духовые, заставляя дрожать струну внутри, струну, что пронизала Хагена сквозь позвоночный столб и пришпилила к креслу. Он чувствовал её холод, медный привкус под языком и медный страх, похожий на привкус крови.

— Я не могу отказаться… — пробормотал он.

— Что?

— Я не могу отказаться! Но могу держать вас в курсе дел. В обмен на помощь. Вы что-то болтали о сути «Единства»…

Мецгер неторопливо слизывал мороженое с ложки, тучнея прямо на глазах. Чёрные тени за его спиной дрожали и ширились, прирастали плечами. Струна внутри дрожала всё сильнее в резонанс с безумием духовых. Лицо Ранге, подсвеченное синим, исказилось мучительной гримасой, но когда прожектор повернулся, чтобы отыскать новую жертву, оказалось, что гримаса — всего лишь улыбка. Нервные пальцы потрепали-постучали по плечу.

— А вы молодец, Хаген. Мы с вами поладим.

— Что?

— Глядите, да не сюда — на арену! Алле-ап!

***

Всё-таки он пропустил самое начало. Неуклюжие акробаты в полосатых подштанниках ползли по шестам, как обезьяны, раскачивая конструкцию. На полпути они сделали стойку на одной руке, собрав вялые аплодисменты, и устремились дальше, вверх, туда, где шаталось и тряслось соломенное колесо.

Хаген прищурился. Резь в глазах, начавшаяся ещё с прокуренной атмосферы кафетерия, мешала подмечать детали, но он уловил момент, когда по третьей опоре, самой хлипкой, прогибающейся пластиковой жерди, поползла крошечная фигурка. Постепенно её заметили все остальные и засвистали, заулюлюкали. Перебирая маленькими ручками, целеустремлённая запятая быстро достигла точки схождения опор и влезла в колесо. Пошатнулась, раз-другой, однако удержала равновесие.

— Вниз! — крикнул женский голос, но со всех сторон зашикали, и крик не повторился.

Неужели? Он подался вперёд так, что заскрипело сиденье.

— Возьмите бинокль, — раздражённо бросил Вальц, сидящий слева. — Что вы скачете как вошь на сковородке?

Девочка, ещё даже не подросток, с узкой деформированной грудной клеткой и выпяченным пузечком, держась за прутья колеса, оглядывала зал. Отсюда, с места, её голова казалась не больше горошины, но Хаген угадывал выражение лица — прикушенную губку, усталое недоумение и зарождающийся ужас, когда она поняла, что готовятся сделать пыхтящие, отдувающиеся через плечо гиганты-акробаты.

Коротко вдохнув, она присела и подпрыгнула, приклеившись оплавленными ладошками к верхней дуге, раз-два — перекрутилась, обмоталась вокруг неё, как никогда не мог бы обмотаться человек. Из мельтешащего комка по-черепашьи высунулась головка, туда-сюда, ища путь к отступлению. Но один из полосатых акробатов уже достиг верха и отцепил от пояса баллон с раструбом.

«Ах-х», — хором выдохнул зал, и Хаген дёрнулся в судороге, оскалив зубы, когда внезапно раскалившаяся струна кольнула сердце.

Пф-ф! — разноцветное пламя, выплеснувшееся из раструба, взвилось, опало, и вдруг разделилось надвое, взбежало по соломенным опорам. Зал взорвался рукоплесканиями. Кто-то свистнул, ещё, и внезапно вся людская масса, словно по мановению дирижерской палочки, принялась скандировать слово, повторяемое снова и снова:

— Вниз! Вниз!

Зрители подпрыгивали на местах, выбрасывали ладони в приветственном жесте, задевая макушки сидящих впереди. Их устремлённые к куполу пальцы стремились достать до трещащего солнечного шара, в центре которого c нечеловеческой быстротой металась крошечная фигурка, объятая пламенем.

— Мерзость. Полюбуйтесь, Хаген, какая мерзость!

Ранге по-собачьи морщил нос и, мелко хохоча, вертелся в кресле, оборачиваясь к соседям.

— Пари! Хотите пари? Она свалится. Вам интересно?

Нет!

Да.

Вниз! Чёт или нечет, орёл или решка. Сознание раздвоилось — одна часть корёжилась в огне вместе с девочкой…

Не девочкой! Фокус! Всего лишь фокус!

Другая — с отстранённым туповатым интересом взирала на происходящее — на беснующихся женщин, срывающих с себя шейные платочки, краснощёких, с бычьими шеями солдат, квадратнолицых рабочих, разевающих угольные шахты ртов, суховатых техников, бесшумно отбивающих костяные ладони. Сейчас он ничего не слышал, оглох, но не ослеп — загадка природы. Но чувствовал вибрацию — едва уловимые подземные толчки, многократно усиливаемые синхронными хлопками и топотом тысяч ног, обутых в одинаковые ботинки на тракторной подошве.

— Вниз! Вниз!

Мецгер играл биноклем, и красноватые блики отражались в стёклах его маленьких очков. Сотни оптических устройств сканировали зал в поисках чуждого, странного, умирающего от разрыва сердца, и из последних сил Хаген захрипел то же, что и все:

— Вниз! Вниз!

Фокус! Моё сердце…

Пламя догорало. Скрюченная фигурка в центре колеса всё ещё двигалась, но неуверенно, обвисая на обнажившихся железных перекладинах. Сизая от копоти. Живая. Конечно, это же фокус.

«Я не умею плакать. Боже. И я, конечно, не заплачу». Сердце барабанило всё чаще, аритмичнее, он рванул воротничок, чтобы облегчить дыхание, потому что в зале явно не хватало воздуха. Его сожгли, а в вентиляционную систему подавался угарный газ, невидимый, коварный, ядовитый, склеивающий гемоглобин. Сердце пульсировало уже в висках, долбилось в барабанные перепонки.