Eden (ЛП) - "obsessmuch" - Страница 19

Хлопки стихают, смех и улыбки гаснут, уступая место скептическим ухмылкам на их лицах.

— Наверное, ей нужно еще несколько уроков уважения, Люциус, — произносит Долохов. — Кажется, ей есть еще чему поучиться.

Они пристально смотрят на меня, пока я глубоко дышу, пытаясь взять себя в руки.

— А давайте-ка зададим еще вопрос, — с вызовом предлагает Беллатрикс. — Но такой, на который она не сможет ответить без сопротивления. Покажем ей, как быстро она расколется под нашим давлением. Уверена, ее заносчивость как ветром сдует.

Люциус улыбается.

— Мне нравится эта идея, Белла. И я даже знаю, о чем ее можно спросить. Как тебе известно, Темный Лорд никогда не мог причинить вред мальчику, пока тот жил в доме своей тетушки. Но, как сказала грязнокровка, Поттер больше там не живет. Если бы мы могли узнать его местоположение сейчас, тогда Темный Лорд смог бы найти его, не беспокоясь о защите, которую наложила на мальчика его мать.

О… Боже.

Господи, что я наделала?

Я и не предполагала, к чему может привести то, что я расскажу им о семье Гарри.

Нет. Это уже неважно. Потому что я не собираюсь рассказывать им. Ни за что! Даже если они устроят для меня ад на Земле.

Люциус поворачивается ко мне.

— Где Гарри Поттер, грязнокровка?

Я смотрю на него. Я не могу ответить на этот вопрос. Одно дело подвергнуть своих друзей опасности, что я и сделала вчера, выдав их имена, но совсем другое фактически поставить под удар одного их них. Кроме того, если я расскажу все, это подвергнет опасности не только Гарри, но и Рона, а также остальных Уизли, и кого-нибудь еще, кто мог остаться в Норе на свадьбу.

Они смотрят на меня в ожидании ответа, но я смотрю только на Люциуса. Он знает, что я не сдамся без борьбы. Теперь-то он должен это знать. Но он ждет моего ответа, и легкая улыбка играет на его лице.

Он наслаждается этим. Ему нравится заставлять меня выдавать информацию, которую я так отчаянно пытаюсь держать при себе. Он терпеть не может мое "неповиновение", но то, как я сгибаюсь и подчиняюсь в итоге, доставляет ему огромное удовольствие.

Прежде чем ответить, я задираю голову вверх настолько, насколько мне позволяет мое положение.

— Я не скажу Вам, — эти слова в большей степени предназначаются Люциусу, чем всем им. Наша личная с ним битва, я только сейчас это понимаю. Она началась, когда он появился в моей комнате. — Вы знаете, что я не скажу. Более того, я не могу сказать. Так что ответа на этот вопрос Вы от меня не дождетесь.

Все трое продолжают улыбаться, но улыбка Люциуса шире, ведь он много раз играл со мной в эту игру. Ему это нравится.

— Посмотрим, — тихо бросает он. — Я склонен думать, что ты все расскажешь, и очень скоро.

Нет. Никогда. Никогда, никогда, никогда…

— Мы используем Круциатус? — спрашивает Долохов, закатывая рукава.

— Нет, — отвечает Люциус. — Пока нет. Для начала, думаю, мы можем чуть-чуть поэкспериментировать.

Поэкспериментировать?

Я напрягаюсь, но без особого энтузиазма.

Как долго это еще будет продолжаться? Сколько же времени пройдет, прежде чем тебе надоест играть в эту игру, Гермиона??

Я отбрасываю эту мысль, пресекая ее на корню, и пытаюсь сконцентрироваться на том, что Люциус собирается со мной сделать.

Но он удивляет меня. Вместо того, что бы направить на меня волшебную палочку, он делает легкий взмах ею, и в его руке появляется маленькое, резное серебрянное ручное зеркальце.

Какого..?

Долохов и Беллатрикс с любопытством взирают на Люциуса, пока он склоняется ко мне. Я сильнее прижимаю колени к груди. Я смотрю на свои колени — мимоходом отмечая, что они все в синяках, — но главное — не смотреть на него.

— Ты сломаешься в конце концов, и ты знаешь это, — шепчет он мне. — Все ломаются.

Я не обращаю на него внимания, он протягивает мне зеркало.

— Посмотрите на себя, мисс Грэйнджер.

Я вижу свое бледное, словно восковое лицо, капилляры белков полопались, а под глазами залегли фиолетовые тени. М-да, раньше я выглядела лучше. Кровь и грязь были размазаны по лицу, а мои вьющиеся волосы теперь не торчали в разные стороны, а наоборот, висели сосульками, покрытые потом и грязью.

— Я полагаю, Вам никогда не нравилась Ваша внешность, не так ли? — голос Люциуса холоден и суров. — Должен сказать, что не осуждаю Вас. Вы действительно не красавица.

Слова ударили меня подобно пощечине. Я никогда не была довольна своей внешностью. Но как-то раньше не замечала того, что вижу в зеркале. А теперь он откровенно сказал мне об этом. Он находит меня отвратительно безобразной.

Почему тебя так волнует, что он думает о твоей внешности?

Мне все равно! Пусть подавится своим проклятым высоким положением в обществе и своим высокомерием, и дорогими шмотками, и… и…

Мое лицо.

Оно меняется.

Мои… мои зубы. Мои передние зубы растут! Они становятся все длиннее и длиннее, и не успеваю я оглянуться, как становлюсь похожей на бобра.

Я всхлипываю, и в этот момент чувствую, как дрожь пробежала от висков к затылку. Я инстинктивно провожу рукой по голове, и мои волосы осыпаются сквозь пальцы на пол.

Я всхлипываю вновь, хватаясь за затылок, но коричневые локоны остаются у меня в руках. Несколько секунд — и я абсолютно лысая.

Вот и все. Я не выдерживаю. Я захлебываюсь рыданиями. Закрываю глаза руками, не в силах больше видеть свое отражение.

Я слышу, как он встает и отходит от меня. Я съеживаюсь у стены, держась за свою лысую голову и всхлипывая сквозь свои новые зубы.

Беллатрикс смеется.

Что она видит здесь смешного?

— Бесподобно! — она едва может говорить от смеха. — О, Боже, я сейчас умру от смеха!

Теперь я действительно плачу. Я издаю вопль, в который вкладываю всю свою боль и унижение и ненависть, сильнее сжимая голову.

— Мисс Грэйнджер, — Люциусу приходится кричать, чтобы я услышала его сквозь собственные рыдания и смех Беллатрикс, — Вам не обязательно оставаться в таком виде. Стоит Вам только сказать то, что мне… нам нужно, как я тут же верну Вашу внешность. Одно Ваше слово.

— Неуфели? — с трудом выговариваю я: зубы очень мешают. — Думаетсе, меня сволнует моя внефность…

Я попыталась это произнести. Но, очевидно, не преуспела в этом. Каждое слово давалось мне очень сложно, потому что из-за передних зубов я сильно шепелявила, а рот обильно наполнялся слюной.

Я слышу, как Беллатрикс и Долохов визжат от смеха. На глаза наворачивается новый поток слез, и я обхватываю себя за голову, качаясь из стороны в сторону, и всхлипываю: мощные, наполненные болью судорожные и прерывистые вздохи, сотрясают все мое существо.

Я чудовище!

— О, это уже слишком! — говорит Беллатрикс, едва сдерживая смех. — Ты и раньше не была красавицей, но, Господи, сейчас ты выглядишь просто отвратительно.

Я ненавижу ее. НЕНАВИЖУ!

— Остафь меня ф покое, ты бессердечная сука! — кричу я.

Некоторое время, я все еще держу руками голову, пытаясь подавить рыдания, и не сразу понимаю, что они прекратили смеяться.

Я поднимаю на них глаза. Они улыбаются.

— Думаешь, ты храбрая? — Спрашивает Люциус, ухмыляясь. — Думаешь, ты сильная? Но я не верю в это. Ты — фальшивка! Я вижу страх и боль, застывшие на твоем отвратительном лице. Как долго ты собираешься продолжать этот фарс?

— Это я — бессердечная сука?! — улыбаясь, вопрошает Беллатрикс, и ее глаза недобро сверкают. — О, поверь мне, я еще даже не начала. Сейчас, девочка моя, ты узнаешь, насколько бессердечной я могу быть.

Она медленно поднимает палочку.

— Круцио!

О, милостивый Боже, это хуже. Это гораздо хуже! Тупая, всепоглощающая и ослепляющая боль. Я сейчас умру…

Боль уходит. Я падаю на бок, тихо поскуливая.

— Не хочешь продолжить, Антонин?

— О, нет, пожалуйста!

Но они не слышат меня. Они слишком увлечены собой.

Низкий голос Долохова прорезал тишину.