Невеста смерти (СИ) - Скрипник Людмила - Страница 64

Зато граждане Рима реагировали на закрытые до глаз лица спекулаториев с самыми смешанными чувствами — от животного ужаса до насмешки, которую, впрочем, не решались высказать вслух. Лишь однажды у Гайи, так и не осознав, что перед ней такая же женщина, поинтересовалась сердобольная жительница инсулы, стоящая в толпе зевак, сдерживаемой выстроившимися плотной цепью урбанариями — чтобы никто из мирных сограждан не пострадал, пока внутри здания несколько обезумевших от страха, накачанных дурью по самые уши злочинников удерживали в заложниках совершенно случайно оказавшуюся под рукой мать с двумя детьми.

Гайя тогда была злая до глубин души тем, что по ее недосмотру ребята промедлил таки, не успели упредить негодяев и взять их до того, как они, подстегивемые погоней, ворвутся в незапертую дверь одной из нескольких съемных комнат, расположенных на том же этаже, что и лавка частного юриста, за умеренную плату составлявшего любые заявления в суд для тех, кто не был сведущ в законах. Но, видать, помимо такой неплохой в целом деятельности, кому-то еще, кроме оспаривающих скудное наследство вдов или закрепляющих свои права вольноотпущенников, помогал этот ученый муж — как-то же оказались у него, как после выяснилось, не только сами злодеи, которые могли и правда зайти к любому юристу, прочитав его объявления на альбуме возле Бычьего рынка. У горе-юриста нашли и поддельные пергаменты о предоставлении свободы хорошо зарекомендовавшим якобы себе прилежной многолетней работой рабам разного пола и происхождения. Впрочем, происхождение в основном было из южных провинций, и префект тогда все качал головой: «Ну надо же, откуда, оказывается, самых трудолюбивых рабов в Рим везут! А я и не знал!».

Центурион стояла и ломала голову, как лучше им попасть в ту злосчастную комнату на высоком втором этаже инсулы, с третьего этажа которой начинались сплошные ветхие латанные и по несколько раз оштукатуренные плетеные стены, а два нижних были добротными, каменными, построенными из хорошего кирпича на розовой пуццолане. Она боялась, что пусти она ребят с крыши — и стена может просто рухнуть под их сильными, активно двигающимися телами, погубив штурмующих и дав поганцам шанс обраться безнаказанно в той завесе известковой пыли и шума валящихся деревяшек пополам с ломтями штукатурки. А заходить снизу — это фактически отдать себя на расстрел — потому что гады были вооружены небольшими луками, которые использовали сирийские кавалеристы, и прикрывались толстыми оконными проемами с деревянными ставнями.

И вот в тот самый момент, когда она в уме решала сложную задачу, ценой ошибки в которой могли быть жизни ее ребят — полнеющая женщина, уже заскучавшая от того, что вроде напряжение есть, а ничего не происходит, в кокетливо накинутом на голову пестром покрывале, обмахивающаяся двумя руками от жары, вдруг решила поинтересоваться у Гайи:

— Как же жарко! И как же ты дышишь, солдатик, если все лицо черной тряпкой закрыто?

— Как все. Вдох, выдох, — спокойно проговорила Гайя и ошарашила встречным вопросом собеседницу, только начавшую осознавать, что голос-то у «солдатика» странный. — А ты?

Женщина забыла думать о тембре голоса этого необычно хрупкого и тонкого в талии молодого офицера с большими серо-коричневыми глазами в прорези черной ткани — задумалась о том, как дышит и замолчала.

К слову сказать, поганцев они тогда все же взяли. Да, один из ребят, помоложе и погорячее, все же подставился под шальную стрелу в узком коридоре инсулы, но не остановился, не дрогнул и ворвался в дверь, валя своим тело в отчаянном прыжке обоих гадов на пол, в то время как его товарищи, воспользовавшись позаимствованной у вигилов узкой легкой приставной лестницей, взлетели один за другим с окно вертикально по стене. И надо ли говорить, что Гайя перемахнула подоконник первой, успев выбить ногой из руки злочинника лук с уже натянутой тетивой.

И вот теперь она сидела, вытянув гудящие от усталости ноги в обычных форменных кальцеях, едва успев умыться и расчесать свалявшиеся после целого дня под черной повязкой волосы.

— Так ты догадываешься, почему я тебя сюда пригласила? — повторила она свой вопрос Публию, стоящему перед ней свежим и нарядным.

В отличие от штурмовой группы, успевшей набегаться до ломоты в костях, та группа, в которую она включила Публия, занималась бесконечными рутинными проверками меняльных лавок и частных писцов. Конечно, назвать эту задачу спокойной и безопасной Гайя бы не решилась — и только что удачно завершившаяся операция по поимке сбившегося с пути знатока рисского права тому подтверждение. Но, похоже, у Публия были и свои соображения по этому поводу.

— Молчишь? — взглянула на него прищуренными глазами Гайя. — Хорошо, тогда я поговорю. Ты использовал оперативную информацию для шантажа?

— Прости, командир, но я не понимаю, о чем речь, — постарался сохранить невозмутимость Публий, но его темные блестящие, слегка выпуклые глаза беспокойно забегали.

— Да? — почти рассеянно осведомилась Гайя, давая ему мгновение, чтобы перевести дух.

И тут же пружинисто, но очень плавно вскочила на ноги:

— Я хочу понять, это было случайной ошибкой по недомыслию, жаждой быстрого приработка или это твои взгляды? Скажи, на что ты тратишь свое жалование?

Мужчина замялся, а она подошла к нему вплотную и заглянула в глаза:

— Лично мне, как и многим другим нашим ребятам, вообще некогда это жалование не то что тратить, получить его! Где уж там думать о том, чтобы приторговывать сведениями, добытыми нашими же товарищами. И зачастую заплатившими за них кровью.

Публий приподнял красивую, темную и шелковистую бровь — и она невольно позавидовала ему, внезапно мысленно сравнив свои, рассеченные за годы тренировок по рукопашному бою и реальных рукопашных схваток в нескольких местах, да еще и припаленные с утра на тренировке, когда они учились проходить сквозь дым и пламя, не снижая темпа и не теряя друг друга в едких клубах горящего влажного можжевельника, щедро набросанного приглашенным для такого занятия вигилом.

Вигил, вольноотпущенник-балканец, успевший дослужиться до командира декурии фалькариев, то есть тех, кто первыми идут в огонь с топорами наперевес, находя и обрушивая очаг пожара в горящем здании, откровенно удивился решительности и отваге спекулаториев:

— Ребята, а оно вам надо? Давайте каждый свое делать. Будет гореть, мы же быстро прибываем. Затушим, а там уж и вы пойдете.

— Не совсем так. У вас только ваши топоры, багры, ведра. Вы безупречно готовы к борьбе с вышедшей из-под контроля стихией и готовы спасать попавших в огненную ловушку людей. Но вы же не готовы к тому, что эти люди вместо криков «Спасите, помогите!» начнут в вас стрелять или метать ножи, — доказывала ему Гайя. — Так что мы должны быть готовы действовать сами в любой обстановке.

— Как хотите, — пожал плечами вигил. — Нам не жалко, покажу все как есть. Хотите, и вовсе к нам приходите на тренировки в вигилию, мы же постоянно бегаем. У нас и дом выстроен специально, чтобы на нем учиться по лесницам вверх, по веревкам вниз, да еще и с детьми и старухами на руках.

— Спасибо, — поблагодарила его Гайя. — Это тоже для нас интересно, не можем же мы просто так вот на улице где-нибудь в Целии подойти к дому и сказть: «Вы тут, жители, не волнуйтесь, сохраняйте спокойствие, а мы немножно попрыгаем с вашей крыши».

Вигил хохотнул:

— Ну, мы так иногда и правда делаем. Еще и жителям показываем, куда хоть бежать, если пожар случился ночью.

— Помогает?

— Нет, — честно признался ладно сложенный, но не особенно высокий вигил, на обнаженном плече которого Гайя заметила неровный и уродующий бархатистую смуглую кожу желто-красный след от зажившего ожога, начинавшийся у коротко остриженного затылка и сбегавший под наискось закрывавшую спину тунику.

Вигил перехватил ее взгляд:

— Страшно?

— Нет. Смотреть не страшно. Но вот, наверное, получить такое…