Натуралист на мушке, или групповой портрет с природой - Даррелл Джеральд - Страница 15

• Предыдущая
• 15/44
• Следующая

Группы юных самцов заставляют самку резко всплывать вверх, так что она выметывает икру, которую они тут же оплодотворяют. Естественно, ничего хорошего из этого не получается, и это с полным правом можно назвать стрельбой из пушки по воробьям. Чтобы иметь право приглашать к себе дам, молодой губан должен выбрать себе участок и уметь его защищать, а для этого нужно вначале подрасти, сменить цвет и получить собственную жилплощадь.

А теперь посмотрим, как ведет себя самка губана. Несомненно, количество икринок и соответственно полученных из этих икринок мальков довольно мало по сравнению с тем, которое в состоянии оплодотворить взрослый самец. Что же делает самка? Нечто, на наш взгляд, фантастическое и совершенно обычное для губанов: она меняет пол, то есть из желтой самки превращается в огромного, мощного синего самца, способного захватить и защищать собственный участок. Все это она проделывает необычайно ловко и вскоре ежедневно «спаривается» с десятками других самок. Это, на мой взгляд, полная и неоспоримая победа обитателей подводного царства в борьбе за женское равноправие. В общем, любовь в мире губанов — это некое магическое действо, разобраться в котором натуралисту-любителю поначалу очень сложно.

Мы отсняли для нашей программы и защиту приусадебного участка помацентровыми, и невероятную половую жизнь синеголовых губанов, и многое-многое другое. Однажды Аластер так увлекся, что начал руководить подводными съемками, забыв, что трубка акваланга — не мегафон; в результате он чуть не утонул. В целом же съемки этой серии прошли без особых происшествий и фильм получился удачным.

Нашей следующей съемочной площадкой должен был стать остров Барро-Колорадо, а так как мы с Ли знали, что для сбора группы потребуется несколько дней, то решили провести их на островах Сан-Блас. Редко где в наши дни встретишь столь первозданную идиллию. Одно лишь омрачало жизнь — предстоящий разговор с хозяином отеля, Израилом. Мне не часто приходилось выяснять отношения с хозяевами отелей, но на сей раз я имел достаточно оснований. В конце концов, мы не возражали против песка на полу и того, что сами стелили себе постели — в том случае, когда удавалось найти белье; мы не сетовали, когда в душе вдруг резко прекращалась подача морской воды из-за того, что трубы были наглухо забиты креветками; мы не возмущались, когда из-за отсутствия двух шурупов наш унитаз взбрыкивал, словно необъезженная лошадь, грозя сломать тонкую бамбуковую перегородку и низвергнуть нас прямо в морскую пучину. Напротив, мы готовы были закрыть глаза на все эти мелкие неудобства, очарованные прелестью острова. То, что не укладывалось ни в какие рамки, было наше питание. К завтраку, состоящему из кофе, тостов, джема и кукурузных хлопьев, у нас не было никаких претензий, зато остальные трапезы наполняли нас отчаянием. Решив быть твердым, но справедливым, я отправился к Израилу.

— Израил, — с приветливой улыбкой обратился я к нашему хозяину, — я хотел бы поговорить с вами о нашем питании.

— А? — спросил Израил. В разговоре с ним приходилось соблюдать большую осторожность, так как его знания и навыки английского языка были на самом примитивном уровне, и поэтому всякое привнесенное в его жизнь новое понятие могло сделать его речь столь же невразумительной, как у Аластера.

— Пища, — сказал я. — Завтрак очень хорош.

Он расцвел.

— Завтрак хорошо, а?

— Очень хорош. Но мы находимся здесь уже две недели, Израил, вы понимаете? Две недели.

— Да, две недели, — согласился он.

— А что мы едим каждый день во время ленча и обеда? — спросил я.

Он подумал.

— Омар, — ответил он.

— Вот именно, — сказал я. — Омар, каждый день омар. Омар на ленч, омар на обед.

— Вы любить омар, — обиженно проговорил он.

— Раньше любил, — поправил я его. — Но теперь мне хотелось бы попробовать что-нибудь другое.

— Вы хотеть что-нибудь другое? — переспросил он, чтобы убедиться.

— Ну конечно. Например, осьминога.

— Вы хотеть осьминог?

— Да.

— Слушаюсь. Я давать вам осьминог, — пожав плечами, сказал он.

И в течение следующих пяти дней дважды в сутки нам подавали осьминога.

В день нашего отъезда, когда мы сидели в саду отеля за прощальной трапезой, перед нами неожиданно возник Израил. Обычно невозмутимый, он казался необычайно взволнованным и обрушил на меня потоки малопонятных английских фраз, все время показывая на только что прибывшее каноэ, где сидели несколько ярких и красочных, словно ворох орхидей, женщин и детей, с которыми он оживленно переругивался. Сообразив, что не мы были причиной столь бурного гнева, я попросил его говорить помедленнее и только тогда смог уловить смысл рассказа.

Вчера с соседнего острова, лежащего примерно в миле от нас, приплыл на своем каноэ индеец, чтобы отметить какое-то событие. Поздно вечером, где-то около десяти, он, изрядно выпив, с трудом отправился восвояси. Дома он так и не появился. На рассвете его жена, посадив в каноэ свою мать и детей, отправилась на поиски мужа. Все, что они нашли, — плывущее вдоль рифа пустое каноэ. Тогда они прибыли сюда, чтобы сказать Израилу, что он и есть истинный убийца, потому что продал тому спиртное, и что его святая обязанность отправиться вместе с ними на поиски трупа. Вполне понятно, Израил желал знать, не поможем ли мы ему в этом малоприятном деле.

Большинство женщин от такой просьбы тут же упали бы в обморок, но моя жена была не робкого десятка.

— Как интересно! — сказала она. — Давай поедем. У нас ведь есть время.

— В общем, да, — ответил я. — К тому же для разнообразия будет приятно напоследок поплавать с утопленником.

Когда мы садились в каноэ, в отеле появилась еще одна гостья и подошла к нам. Это была томная пышная дама с блестящими черными волосами, лоснящимся загорелым телом и полным ртом ослепительно-белых зубов. От нее на целую милю разносился запах лосьона для загара, а при ходьбе она мелодично позвякивала висевшими на ней в умопомрачительном количестве золотыми украшениями. Было непонятно, каким ветром занесло эту особу в столь дикие места. Она выглядела бы куда более к месту на Лазурном берегу или на пляже Копакабаны. Белое бикини, в котором она выступала, было столь крошечным, что она вполне могла обойтись без него.

— Извините, пожалуйста, — начала она, продемонстрировав в улыбке великолепный ряд зубов, — вы собираетесь ехать купаться?

— M-м… в некотором смысле да, — ответил я.

— А вы не будете возражать, если я к вам присоединюсь? — игриво спросила она.

— Ну что вы, — с жаром ответил я, — но должен вас предупредить, что мы отправляемся на поиски трупа.

— Так, значит, вы не против, — склонив голову набок, уточнила она.

— Если вы не против, то мы и подавно, — галантно ответил я.

Она вошла в лодку, звеня словно музыкальная шкатулка, и мы чуть не задохнулись от аромата «Шанель Э 5», помноженного на запах лосьона для загара.

Израил направил лодку к малоизвестной нам части рифа, где было найдено каноэ. Семья погибшего была уже там; они плавали вдоль берега, с надеждой вглядываясь в прозрачную глубину. Израил предложил разделиться — нам с Ли обследовать одну сторону рифа, а ему другую. Мисс Копакабана, элегантно скользнув в воду, уже плавала поблизости, выглядя на удивление не к месту.

— Поможете Израилу или останетесь с нами? — спросил я.

— Я поплыву с вами, — ответила она, одарив меня многообещающим взглядом.

Итак, мы отправились втроем. Через десять минут все встретились у коралловых зарослей. Ли ничего не нашла, я тоже. Встав в воде вертикально, я обратился к мисс Копакабана.

— А вы что-нибудь видели? — спросил я.

— А что я должна была видеть? — поинтересовалась она.

— Труп, — ответил я.

— Что?

— Труп. Ну, мертвое тело.

— Мертвое тело? — взвизгнула она. — Какое мертвое тело?

— То, которое мы ищем, — раздраженно сказал я. — Я ведь вам говорил.

— О, Madre de Dios*! Мертвец? Здесь, на рифе?

• Предыдущая
• 15/44
• Следующая