Ангел-наблюдатель (СИ) - Буря Ирина - Страница 45

— Не-а, — уверенно замотал он головой, — не все их прячут. Толя, например, громко думает, и Дара тоже.

Я только усмехнулась, хотя меня в очередной раз покоробило от такой фамильярности в разговоре об отце. Анатолий, похоже, и к Игорьку свои психологические трюки применяет — вот тот и решил, что мысли его читает. А упоминание о Даринке меня и вовсе не удивило — дети всегда друг друга с полслова понимают, и то, что Игорек так крепко с ней подружился, меня только радовало. Она и чуть постарше, и сразу видно, что родители ею тоже серьезно занимаются, не пускают ее развитие на самотек — самая подходящая ему компания в садике будет, чтобы не набрался чего-то плохого от других детей, а вместе с ней к новым знаниям тянулся.

Кстати, и недели не прошло после его дня рождения, как я обнаружила, что эта умница не просто так с Игорьком книжки рассматривала. Однажды вечером, когда я читала ему перед сном, он вдруг задержал мою руку, уже начавшую переворачивать страницу, и ткнул пальцем в большую букву «А» в начале сказки и назвал ее. Неуверенно, правда, и вопросительно при этом на меня глянул, но я прямо остолбенела. Для проверки я спросила его, есть ли еще такие буквы на той странице, и он нашел их — хотя и только заглавные, в начале предложений.

— Кто же тебе эту букву показал? — удивилась я.

— Дара, — последовал совершенно неожиданный для меня ответ.

— А какие буквы она тебе еще показывала? — недоверчиво спросила я.

— Другие, — небрежно махнул он рукой, — только я забыл.

— А хочешь, мы с тобой эти другие буквы тоже выучим? — предложила я. — А ты потом Даринке покажешь, что совсем ничего не забыл.

Он с энтузиазмом закивал головой, и взялись мы с тех пор за азбуку. Буквы он запомнил довольно быстро — и легко находил их в книжках, и сам писал, вернее, скорее рисовал — а вот потом застрял. Никак они у него в слоги не складывались. Сколько я с ним ни билась — и Таня с Анатолием по выходным с ним занимались, и даже Сергей Иванович подключился — все равно он произносил буквы отдельно, и все тут.

Что ему мешало, я поняла, когда он сам увидел, как буквы соединять. Однажды мы с ним писали по буквам слово «Зима», и у него случайно все буквы друг на друга наехали — и не успела я ему сказать, что так писать нельзя, как он вдруг взял и произнес написанное слово, и даже не по слогам, а все целиком.

— Как же они у тебя сложились? — с любопытством спросила я.

— Так они же все вместе, — удивленно глянул он на меня.

И тут до меня и дошло — это же он опять не приемлет расхождения с реальностью: язык у него просто не может соединить буквы, если глаза видят их отдельно стоящими. Пришлось объяснить ему, что в книжках принято печатать буквы отдельно, но рядышком, а вот когда человек пишет, то он их сразу все вместе в слова соединяет. Эта идея ему намного больше понравилась, и мы принялись за прописные буквы.

Цифры мы, конечно, тоже учили, но тут все пошло намного проще — складывание или вычитание вполне можно проиллюстрировать совершенно реалистичным добавлением или убиранием кубиков. Легкость, с которой Игорек осваивал основы арифметики, привела Сергея Ивановича в совершеннейший восторг, и он гордо взял на себя эту часть наших занятий. Единственное, что поначалу ставило Игорька в тупик — это цифра 0.

— Ноль — это ничего? — спрашивал он, недоуменно хмурясь, Сергея Ивановича.

— Ничего, — кивал тот.

— Но он все-таки есть? — допытывался Игорек.

— Ну, конечно! — пожимал плечами Сергей Иванович.

— А как может быть ничего? — удивленно раскрывал глаза Игорек.

— А если ты от двух кубиков отнимешь два кубика, что останется? — Сергей Иванович поставил перед ним на пол наглядный материал.

Игорек схватил их по одному в руку, быстро завел руки с кубиками за спину и озадаченно уставился на пол перед собой.

— Ничего, — задумчиво протянул он.

Не знаю, то ли эти разговоры привели к тому, что переполошило всю нашу семью где-то зимой, то ли то, что принял Игорек, наконец, существование абстракции в нашей жизни, а может, его и к этой идее Даринка подтолкнула. Но только выяснилось, что у него вдруг появился воображаемый друг — никому, разумеется, кроме него, не видимый.

Рисовать Игорек любил, как все дети. И, конечно же, он любил рисовать себя — обязательно с кем-нибудь. Я не очень вникала в эти его рисунки — его на них только по росту отличить можно было, а все остальные на одно лицо были. Но однажды он изобразил себя, отдельно Танюшу с Анатолием, отдельно нас с Сергеем Ивановичем — и вдруг я заметила, что в углу рисунка находится еще кто-то.

— Игорек, а это кто? — удивленно спросила я.

— Это — Бука, — небрежно ответил он, вовсю трудясь над следующим рисунком.

— Какой Бука? — оторопела я.

— А такой, он у нас в доме живет, — пробормотал он, высунув от усердия язык.

— И где же он у нас живет? — улыбнулась я детской фантазии.

— Не знаю, — пожал плечами он. — Наверно, где-то в норке. Он только иногда оттуда вылезает и в углу сидит.

— А сейчас тоже сидит? — решила подыграть ему я.

— Не-а, — уверено покачал головой он, протягивая мне следующий рисунок, на котором были изображены два маленьких человечка и два больших — в разных углах.

— А это кто? — озадаченно нахмурилась я.

— Это я и Дара, — принялся он тыкать пальцем в фигурки, — а это — мой Бука, а это — ее.

— А! — рассмеялась я. — У Даринки тоже Бука есть?

— Ага, — довольно кивнул он. — Только у нее… другой.

— Какой другой? — Мне показалось, что я поняла: один из них придумал себе этого Буку, а второй — и себе туда же, и начали они подстегивать друг друга в своих выдумках.

— Мой… — На мгновенье он задумался, — … твердый, как каменный. И колючий. А у Дары раньше тоже был твердый, а теперь… мохнатый, как плюшевый.

Я снова рассмеялась. Но Таня, услышав мой рассказ о том, что Игорек дорос уже до создания своих собственных сказок, пришла в самый настоящий ужас. Честно говоря, мне хотелось напомнить ей, что она и сама в детстве постоянно в облаках витала, но, в отличие от Игорька, никогда не рассказывала, что там видела, но в ее голосе звучала такая тревога, что мне пришлось пообещать ей, что я постараюсь разубедить Игорька в реальности его Буки.

— Игорек, а ты своего Буку видишь? — спросила я его на следующий день.

— Не-а, — охотно ответил он. — Он не любит, когда на него смотрят.

— А откуда же ты знаешь, где он? — продолжила я.

— Не знаю, — снова пожал он плечами. — Просто знаю.

— А помнишь, мы с тобой про эльфов говорили? — напомнила ему я. — Ты ведь мне сам сказал, что если я их никогда не видела, значит, не могу знать, что они есть.

— Так то эльфы, — протянул он. — Они есть, только не у нас, а в сказках.

— Значит, Буки тоже у нас нет, — настаивала я, — если его не видно?

Он задумчиво наморщил лоб, и вдруг метнулся к краю дивана и присел за ним.

— Ты меня видишь? — спросил он меня оттуда.

— Нет, — улыбнулась я.

— Но я же есть! — торжествующе завопил он.

— Так ты ведь говоришь! — уже откровенно рассмеялась я, и вдруг насторожилась. — Твой Бука же с тобой не разговаривает, правда?

— Хорошо, — произнес он, подумав, и затих.

Через несколько минут я занервничала — что он там делает?

— Игорь, — позвала я его, — ну-ка вылезай оттуда!

Над подлокотником дивана показалось его расплывшееся в победной улыбке лицо.

— Ага! — почти пропел он. — Меня и не видно, и не слышно, а ты все равно знаешь, что я там!

Так и пришлось мне доложить Танюше в пятницу, когда они с Анатолием за Игорьком приехали, что его фантазии на твердой логике базируются, сбить его с которой мне не удалось. А как по мне, так и незачем — обычное здоровое детское воображение, которое в учебе, например, ему только поможет.

Но родители его, как выяснилось, рассудили иначе. Все выходные, наверно, с ним разговаривали, а Анатолий и навыки свои психологические, небось, использовал — но только с тех пор перестал Игорек и мне про своего Буку рассказывать, и на картинках его рисовать. А вот вечерами, когда он ложился спать, я частенько под его дверью слышала, что он тихонько с кем-то разговаривает. И если я заглядывала к нему, чтобы спросить, не хочется ли ему чего-нибудь, он делал вид, что уже заснул.