Слуга трех господ (Воспоминания о войне) - Жукович Василий Николаевич - Страница 14

Не обнаружив в Гатчинском дворце бывшего временного правителя, казаки возмутились и стали кричать на Краснова, что, дав возможность Керенскому бежать, он предал их, и за это его нужно арестовать. Чем бы этот конфликт между казаками и командармом закончился, неизвестно. Скорее всего, казаки арестовали бы Краснова, а возможно, и расстреляли. Но тут случилось непредвиденное. В Гатчину стали входить большевистские войска. Первым пришел лейб-гвардии Финляндский полк. Вслед за Финляндским полком в Гатчину вошли матросы, а за ними красногвардейцы. В массе этих войск казаки совершенно растворились и оказались в плену у большевиков, вырваться из которого уже не было никакой возможности. В такой обстановке казакам стало не до внутренних разборок. Теперь нужно было думать, как вырваться из окружения большевистских войск и уйти на Дон. Казаки поняли, что в одиночку сделать это невозможно. Вырваться из Гатчины можно было только организованно и под руководством такого опытного командира, как Краснов. И не ошиблись. Через несколько дней Краснову удалось без боя вывести казаков своей армии из Гатчины и отправить их в Великие Луки. Пока армия Краснова находилась в Гатчине, несмотря на наличие войск с разными взглядами на создавшуюся в стране обстановку, эксцессов почти не было. Если где-то матросы и пытались приставать к казакам и офицерам, то матрос Дыбенко останавливал их, и конфликт на этом заканчивался. А в конце дня к Краснову пришли матрос Дыбенко и подпоручик гвардейского полка Тарасов, которые предупредили его, что на следующий день к 10 часам утра он должен явиться в Смольный, чтобы решить дальнейшую судьбу казаков.

— Отказываться от этой поездки я Вам не советую, — сказал Дыбенко, — потому что в противном случае придется Вас арестовать и доставить туда под конвоем, а всех ваших казаков разоружить. Так не лучше ли Вам, генерал, отправиться с нами добровольно.

После такой постановки вопроса Краснову ничего другого не осталось, как согласиться с предложением Дыбенко. Только он попросил взять с собой своего адъютанта Чеботарева и начальника штаба корпуса Деменева. Дыбенко возражать не стал, и на этом разговор закончился. И утром на второй день Краснов, Чеботарев, Деменев и Тарасов отправились в Петроград. По пути под Пулково машину обстреляли красногвардейцы. Но, слава богу, никто не пострадал, и машина благополучно приехала в Петроград. Приехавших офицеров сопроводили в Смольный и завели в комнату, у дверей которой стоял караул из двух матросов. В комнате уже находилось несколько человек, и некоторые из них были знакомы Краснову.

— Это арест? — спросил Краснов у Тарасова.

— Нет, это временное задержание до выяснения, кто может Вас принять, — ответил тот и ушел.

Вернулся Тарасов вместе с каким-то матросом только к вечеру и, сказав Краснову, что этот матрос будет его допрашивать, снова ушел. А пришедший с Тарасовым матрос дал Краснову бумагу, чернила и ручку и попросил его написать, по чьему приказу казаки наступали на Петроград и как бежал из Гатчинского дворца Керенский. Краснов и Деменев письменно ответили на заданные вопросы и отдали бумагу матросу.

— Теперь мы свободны? — спросил Краснов.

Но матрос, ничего не ответив, ушел. А Краснов, Деменев и Чеботарев вместе с остальными арестованными остались коротать ночь в заточении и неизвестности об их дальнейшей судьбе. Ночью некоторых арестованных куда-то вызывали, после чего одних отпускали, а другие возвращались обратно. К полуночи в комнате остались всего восемь человек. Утром Краснова, Деменева и Чеботарева привели в комнату, где за столом сидел человек с погонами прапорщика, который представился Н.В. Крыленко, и сказал:

— Ваше превосходительство, у нас возникли разногласия с казачьим комитетом по поводу пушек, которые мы должны забрать у казаков и отправить на фронт. Но казаки не отдают их, поэтому я прошу Вас, ваше превосходительство, приказать артиллеристам сдать пушки.

— Нет, — сказал Краснов, — такого приказа я им не отдам, а сами артиллеристы, пока живы, никогда и никому свои пушки не отдадут.

Получив от генерала отказ сдать казацкие пушки, Крыленко пригласил в свою комнату солдатские и казацкие комитеты, которые долго обсуждали этот вопрос и в конце концов обоюдно решили оставить пушки казакам. А когда вопрос с пушками был решен, то Краснов напомнил Крыленко, что его обещали отпустить через час, а держат в этом гадюшнике уже целые сутки. На что Крыленко ответил, что прибывших вместе с ним офицеров он может отпустить хоть сейчас, а его, Краснова, до прояснения сути дела он отпустить не может. Но и здесь держать его нет подходящих условий. Поэтому Крыленко посоветовал Краснову поселиться где-нибудь в Петрограде, а его офицеры могут ехать в Гатчину или остаться вместе с ним.

— У меня в Петрограде есть квартира, и мы все вместе можем поселиться там, — ответил Краснов.

— Прекрасно, — сказал Крыленко, — назовите адрес, и вас отвезут на вашу квартиру. Но прежде чем отправить вас туда, я должен взять с вас подписку о невыезде из города и о неприменении оружия против советской власти.

Краснов, Деменев и Чеботарев написали такие расписки и отдали Крыленко, который, внимательно прочитав их, сказал:

— Хорошо, господа офицеры, советская власть вам верит и надеется, что свое офицерское слово вы сдержите.

После чего спросил:

— У вас ко мне есть еще какие-нибудь вопросы?

— Да, — сказал Краснов. — Я прошу Вас разрешить моему адъютанту Чеботареву съездить в Гатчину за моей женой и привезти ее в петроградскую квартиру.

Крыленко разрешил, и Чеботарев уехал в Гатчину, а Краснова и Деменева отправили обратно в комнату для арестованных. Вечером пришел Тарасов и сказал, что машина для их отправки на квартиру подана и ждет у подъезда. Но когда Краснов с Деменевым, в сопровождении Тарасова, вышел из арестантской комнаты, то солдаты и красногвардейцы окружили их и не хотели выпускать из здания Смольного. Одни кричали, что нужно расстрелять генерала на месте, другие — что его нужно отправить в военный трибунал. Чем все закончилось бы, неизвестно. Скорее всего, генерала Краснова расстреляли бы без суда и следствия здесь же во дворе Смольного, а вместе с ним и полковника Деменева. Но Краснову с Деменевым и на этот раз повезло. Неожиданно к ним подошла группа матросов во главе с боцманом огромного роста и богатырского телосложения, который сказал кричащим солдатам и красногвардейцам, что они генерала и полковника переводят в другое, более подходящее для их содержания помещение, и повели их по коридору. Затем открыли дверь одной из комнат и попросили офицеров пройти в нее. А когда они вместе с матросами зашли туда, то оказалось, что из этой маленькой комнаты есть выход из здания Смольного, через который матросы вывели офицеров во двор и посадили в машину «скорой помощи», а затем в сопровождении Тарасова и шести гвардейских матросов поехали в город. Когда машина выехала за территорию Смольного, боцман сказал:

— Простите, ваше превосходительство, так-то оно будет спокойней. А то как бы чего плохого не случилось.

А затем спросил:

— Куда Вас отвезти?

Генерал назвал адрес, и офицеров отвезли на квартиру Краснова.

Живя в петроградской квартире, Краснов с Деменевым пользовались полной свободой. Поэтому Краснову удалось через Донской казачий комитет добиться отправки эшелонов с казаками своей армии в Великие Луки, куда стекались войска, не признавшие советскую власть. Вместе с войсками в Великие Луки отправился и штаб 3-го Конного корпуса, в наличии которого было два миллиона рублей денег, вагон нового обмундирования, два вагона продуктов и различного имущества, несколько машин и большое количество лошадей.

Но если войскам армии Краснова удалось вырваться из большевистского окружения, выехать из Гатчины и сосредоточиться в более-менее безопасном месте — Великих Луках, то сам командующий этой армией генерал Краснов и начальник штаба полковник Деменев, живя в Петрограде, по-прежнему находились в опасности. Краснов прекрасно понимал, что если в ближайшее время он не уедет из Петрограда, то его тоже арестуют, а вместе с ним могут арестовать Деменева и Чеботарева, которые жили в квартире Красновых. Но выехать из города, так же как и въехать в него, офицерам можно было только по специальным пропускам, выданным советской властью. Но Краснову и его офицерам, находящимся под подпиской о невыезде, рассчитывать на получение таких пропусков не приходилось. Поэтому они пытались получить их нелегально, что тоже было сделать не так-то просто. Но на этот раз Краснова и его офицеров выручили члены казацкого комитета 3-го Конного корпуса, сотник Карташов и подхорунжий Кривцов, которые 6 ноября 1917 года привезли им пропуска на выезд из Петрограда. И на второй день, как только наступили сумерки, Краснов с женой, которую Чеботарев привез из Гатчины в Петроград, Деменев, Кривцов и Чеботарев на штабной машине 3-го Конного корпуса поехали за город. И относительно благополучно выехав из Петрограда, в 10 часов вечера они уже были в Новгороде, где заправили машину горючим и поехали дальше. К утру следующего дня прибыли в Старую Руссу, сели на поезд и через сутки приехали в Великие Луки, где на железнодорожной станции уже стояли эшелоны 10-го Донского казачьего полка, готовые отправиться на Дон. Деменев предложил и Краснову уехать с этим полком на Дон. Но Петр Николаевич не принял это предложение и сказал, что еще не настало время ему уезжать из Великих Лук, потому что свой долг перед 3-м Конным корпусом и армией он исполнил еще не до конца. В сложившейся ситуации он считал, что ему необходимо собрать все части своей армии в Великих Луках и только тогда в полном составе отправить их на Дон в распоряжение войскового атамана А.М. Каледина, который собирал под свое командование части, выступающие против большевиков. Каледин вместе с генералом Корниловым, бежавшим из-под ареста на Дон и вступившим в командование Добровольческой белой армией, вел бои с отрядами Красной гвардии и на корню уничтожал зарождающуюся на Дону советскую власть. Но быстро собрать все казацкие части в Великих Луках и организованно отправить их на Дон Краснову не удалось. И чем дольше казаки находились в этом городе, тем глубже проникала в их сознание большевистская пропаганда, под воздействием которой среди казаков началось массовое организованное дезертирство. Казаки вместе с офицерами уезжали в свои родные края большими группами, сотнями, эскадронами, полками и даже дивизиями с оружием и лошадьми. Но не к Каледину, чтобы сражаться с большевиками за свободу Дона, а домой в свои станицы, к своим семьям, чтобы обрабатывать землю. Первой вышла из повиновения 1-я Донская казачья дивизия, которая 12 ноября 1917 года самовольно стала грузиться в эшелоны для отправки на Дон. За ней стала требовать отправки домой Уссурийская казачья дивизия, которую Краснов тоже планировал отправить на Дон к Каледину. Но солдатский комитет этой дивизии добился у командующего фронтом Крыленко разрешения, и дивизия в первой декаде декабря 1917 года погрузилась в эшелоны и отправилась на Дальний Восток. Ненадолго задержались в Великих Луках и уральские казаки, которые небольшими группами тоже самовольно стали уезжать домой. Небольшая часть казаков перешла на сторону большевиков. Все это привело к тому, что численность армии Краснова таяла с каждым днем, и к середине декабря 1917 года от нее остались только команда штаба 3-го Конного казачьего корпуса и небольшое количество офицеров других частей, не уехавших вместе со своими частями домой. А для оставшихся в Великих Луках красновцев положение с каждым днем становилось все сложнее и сложнее. Солдаты стали убивать офицеров. Поэтому им приходилось переодеваться в гражданскую одежду. Но и это их не спасало. Казаки знали офицеров в лицо и вместе с солдатами по-прежнему расправлялись с ними.