Десять тысяч небес над тобой (ЛП) - Грэй Клаудия - Страница 18

Это означает, что Пол должен быть физиком, по крайней мере учёным. Мама и папа, должно быть, слышали о нём, или услышат. Может, я попрошу их узнать о нём. Какое оправдание я могу придумать для этого? Надо придумать что-то.

Странно, что есть статьи о технологиях, о том, как военные расширяют использование беспроводного интернета, строят беспилотники для боевых действий, улучшают спутниковую навигацию, чтобы лучше направлять войска. Всё это звучит совершенно современно.

Тео читает статью через моё плечо и шепчет:

— Почему их телефоны до сих пор подключены к стене?

По той же причине почему они выращивают собственные овощи. По той же причине яйца нормированы и бумага слишком тонкая. Эта война требует каждого человека, каждый ресурс. Они добились тех же успехов, что и мы, но эти технологии зарезервированы для военного использования.

Мои родители имеют доступ к этому, они занимаются Жар-птицей. А это значит, что в этом мире мои родители делают то же самое, что Ватт Конли: они пытаются найти технологии, которые позволят им доминировать. Управлять. Выигрывать.

Я думаю, что Конли делает это только ради прибыли. Мои родители же просто пытаются удержать свою страну от уничтожения. Совершенно разные мотивы.

Большой взрыв сотрясает комнату и несколько человек стонут в ужасе. Тряхнуло не так уж сильно, больше похоже на одно из тех землетрясений, которые вряд ли заметишь, пока всё не закончится. Самолёты не слишком близко к нам. Пока.

Я пытаюсь представить, что там происходит. В моей голове появляются кадры из плохих фильмов или старых кинохроник о Второй мировой войне, ни одна из них не помогает мне представить это. Я понимаю, что дрожу только тогда, когда Тео обнимает меня крепче. Закрыв глаза, я кладу лоб на его плечо и делаю медленный, глубокий вдох.

Ещё один взрыв громче и ближе. Цементная пыль падает с потолка бункера, а удар сотрясает нас настолько, что некоторые люди падают на пол. Тео удерживает нас на ногах, но едва-едва.

Где Пол сейчас? Что, если он не ученый? Пол в этом мире может быть солдатом. Он может быть в этой же битве и его жизнь может быть в опасности даже сейчас.

Если он будет убит с частью души моего Пола внутри, этот осколок будет навсегда потерян. Я никогда не смогу воссоздать его душу, пробудить его. Это тоже самое, как если бы он умер…

То, что я слышу меньше всего похоже на взрыв, больше похоже, что звук захватывает весь мир. Пол под нашими ногами бьётся в конвульсиях. Я оказываюсь в горизонтальном положении, прежде чем я могу это осознать, я оказываюсь одна в клубке бешеных, дезориентированных людей. Я изо всех сил пытаюсь встать, держась за Тео, потоки воды бьют по моим ногам. Должно быть что-то сломалось. Я представляю, как вся комната заполняется, а все мы изо всех сил пытаемся плыть и дышать последним дюймом воздуха.

Но вода течёт не так быстро. Несмотря на то, что большая часть толпы всё ещё плачет или визжит, я могу сказать, что убежище остаётся более или менее нетронутым. Это было близко, но на данный момент мы в порядке.

Тео смотрит на меня.

— Ты уверена, что нам следует тут оставаться?

— Мы должны! — шепчу я.

— Маргарет, мы не спасём Пола, если умрём здесь.

— Держи одну руку на своей Жар-птице. Мы не уйдём, пока не будем вынуждены. До последней секунды. Хорошо?

— Да. Понял.

Потом сквозь цемент я слышу самолёты. Звук мог доноситься до нас, только если бомбардировщики были прямо над головой.

Я оборачиваюсь к Тео, его глаза встречаются с моими. Он сжимает мою руку крепче и говорит:

— На всякий случай — я люблю тебя.

И мир становится белым и исчезает.

Все те фильмы, где вы видите, как герои круто уходят в то время как здания взрываются прямо за их спинами? Это полная чушь.

Когда что-то взрывается рядом с тобой, стена горячего воздуха бьёт тебя как камень. Твои барабанные перепонки, кажется, разрушаются, словно бомба взорвалась у тебя в голове, ты не слышишь ничего, кроме унылого рёва и звона. Взрыв сбивает тебя, иссушает твою кожу.

Мне удается подняться на локтях, поверх большинства оглушенных людей, лежащих вокруг меня. Дым держится в воздухе, и я смотрю вверх, чтобы увидеть открытое ночное небо, окаймлённое обломками, которые, должно быть, были зданием, в котором мы прятались. Наверху мерцает огонь, но здесь ничего не горит. Мои ладони жжёт, они в царапинах и крови, но я не думаю, что сильно ранена. Рядом со мной лежит на спине Тео, задыхаясь от дыма, он хватается за живот. Рядом я вижу маму, сидящую прямо и трясущую головой, как будто она пытается очистить уши от звона. Папа стряхивает каменную пыль с волос.

Когда воздух немного рассеивается, я вижу, что у людей на другой стороне комнаты сорвана кожа, неестественно согнуты конечности и они в крови. Как много крови.

— Нам нужна помощь! — кричит кто-то. Не то чтобы я имела представление о том, как справляться с чрезвычайными ситуациями, но невозможно смотреть на это и не чувствовать необходимости что-то делать. К тому моменту, когда я достигаю некоторых раненых, несколько медсестёр и один врач уже работают, чтобы им помочь, поэтому я присоединяюсь к ним и следую их примеру. Следующие несколько минут как в тумане: разрывание на части одежды, чтобы использовать в качестве повязки, ведь перевязка людей в любой позе позволит им защитить сломанные конечности и испытать наименьшую боль. У пожилой женщины, кажется, сердечный приступ, но без лекарств, которые я могла бы ей дать и без скорой помощи, всё, что я могу сделать, это сидеть рядом и говорить с ней.

— Дышите медленно и глубоко. Постарайтесь успокоиться.

Она посмотрела на меня как на полную дуру. Да, я понимаю, что успокоиться, когда над головой кружат бомбардировщики, невозможно. Но мы должны попытаться.

Когда она настолько пришла в себя, насколько возможно, я оглядываюсь и обнаруживаю Тео, стоящего позади меня.

— Что я могу сделать? — спросил он сквозь шум и треск пламени над головой.

Конечно, он может чем-то помочь, но состояние раненных и паникующих людей напоминает мне картины Хиронимуса Боша: нелепые и гротескные. Кто может сказать что мы должны или не должны делать?

— Просто держись.

В воздухе раздаётся свист, я слышу, как падает другая бомба. Мы с Тео в панике смотрим друг на друга, и я сжимаю его руку. Но следующий удар происходит дальше. А потом ещё дальше. Мы дышим немного легче, и окружающие нас люди, заметно расслабляются. Тео бормочет:

— Это значит, что мы пережили это?

— Надеюсь.

Только тогда я понимаю, что мы всё ещё держимся за руки, и я отпускаю его. Мы не смотрим друг другу в глаза

Рядом с нами маленькая девочка спрашивает свою маму:

— Это всё?

— Мы скоро всё узнаем, — говорит женщина. — Подожди и увидишь.

Из-за странных взглядов, которыми награждают её окружающие, я могу сказать, не всё так оптимистично, как она говорит, но я не слышу бомб и воспринимаю это как положительный знак.

Я продолжаю делать всё, что в моих силах, а это не так уж и много. Спустя час, доктор, который взял на себя руководство, говорит мне, чтобы я успокоилась на несколько минут. Вздохнув, я прислоняюсь к стене и кладу руки в карманы.

В моем левом кармане что-то лежит. Я вытаскиваю и вижу, что это фотография, на обороте которой написаны слова: «Со всей любовью, навечно.»

Я переворачиваю фото, чтобы увидеть Тео в форме, улыбающегося мне.

— Что это? — спрашивает Тео со своего места отдыха. Он даже не бросает взгляд, он просто пытается поддержать разговор.

— Ничего, — я убираю фото в карман.

Нас держат в напряжении ещё несколько часов. К этому времени всё мое тело затекает, я проголодалась, и солнечный свет снаружи настолько ярок, что, кажется, может сжечь мои глаза. Оказавшись на улице, я спотыкаюсь, щурясь на сцены, развернувшиеся вокруг нас. Большая часть окрестностей выглядит так же — за исключением районов, которые были мгновенно и полностью уничтожены. Там, где были здания, сейчас тлеют дыры. Вдалеке я вижу дым от нескольких новых пожаров.