Чаганов: Москва-37 (СИ) - Кротов Сергей Владимирович - Страница 67

– Знакомся, Алексей, – широким жестом указывает на поднявшегося из кресла солидного мужчину лет пятидесяти: небольшая острая бородка, усы, зачёсанные назад густые волосы. – профессор Иван Иванович Сидорин, мой старый знакомый.

«Сидорин, Сидорин»…

В чагановской памяти о нём ничего, значит не встречались, начинаю прокручивать свою, значительно более объёмную.

– Очень приятно, – делаю два шага к профессору и пожимаю протянутую руку. – Чаганов, ученик, то есть, бывший студент Валентина Петровича.

«Дзинь… из какого-то старого советского справочника сноска: Иван Иванович Сидорин – металлург, один из создателей кольчугалюминия, советского дюраля, соратник Туполева. Неужели Туполева арестовали? Только недавно его видел на аэродроме в Щёлково на проводах в полёт экипажа Чкалова»?

Вологдин хмыкает, оценив мою оговорку, но прячет улыбку в усах.

– Иван Иварович – технический директор ВИАМ…

«Слыхал о таком: Всесоюзный Институт Авиационных Материалов».

– … присядем. – Хозяин кабинета приглашает к окну за небольшой круглый столик.

– Нашему институту уже пять, – вступает Сидорин, слегка волнуясь. – а вот с оборудованием не очень хорошо. Я говорю об индукционной печке. Валентин Петрович рассказал, что завод «Электрик» изготовил для вас такую. Я пробовал разместить заказ, но завод ими перегружен, раньше чем через четыре года не обещают…

«1941 год»…

– Понимаете, товарищ Чаганов, – Сидорин нервно теребит свою бородку. – тут ещё такое дело: если вы нам её и уступите, то заплатить мы сможем только в следующем году. В главке пообещали рассмотреть вопрос выделения средств из фондов третьей пятилетки.

«Понятно, так есть хочется, что переночевать негде»…

Два пожилых мужчины с надеждой смотрят на меня.

«Хм, а где же вы раньше были? Институту пять лет, а вы только сейчас созрели… Печка наша – особенная: приспособлена под зонную плавку, её поддон может плавно перемещаться».

– Иван Иванович, мы заказали не обычную печь, а…

– Я знаю, Валентин Петрович рассказал, – кивает Сидорин. – мы именно такую и хотим.

«Хотят они… вот откажу и получится, что я стою на пути прогресса советского авиастроения… Соглашусь – Лосев меня убьёт. Хотя с другой стороны, такая печка подходит только для плавки металлов – низкочастотная, 60 килогерц. Скоро прийдут генераторные лампы и мы сможем легко собрать на них мегагерцовые – для плавки полупроводников».

– Хорошо, – улыбаюсь я. – забирайте… в аренду на десять лет. Пойдёт так?

Москва, Садово – Черногрязская ул., д.6.

Остехбюро.

26 июня 1937 года, 10:40

«Фу-у-х»…

Третий день, как раб на галерах, пытаюсь разобраться в деятельности этого детища Бекаури, разросшегося на настоящий момент до трёх тысяч человек только технических специалистов. Это – учёные, инженеры, техники и высококвалифицированные рабочие; корабли, танки и самолёты; полигоны и аэродромы; опытные заводы и конструкторские бюро. Как совершенно справедливо отмечает в недавнем отчёте рукововодитель группы военного контроля: «… современная структура Остехбюро НКОП совершенно не соответствует масштабу этого учреждения и не обеспечивает ни планово – технического руководства, ни контроля за выполняющимися работами. Руководитель Остехбюро т. Бекаури, концентрируя в своих руках всю деятельность учреждения, руководит им методами, подходящими для небольшой личной лаборатории»…

«Интересная складывается картина: энергичный изобретатель мечется по своим многочисленным объектам, фантанирует идеями, раздаёт задания, а потом забывает проверить их исполнение».

Бекаури арестован, вместе с ним за решёткой оказались ведущие конструкторы радиоуправляемых миниподлодок и сбрасываемых с парашютом мин и торпед.

«Как бы самому не оказаться в подобной ситуации: с фантанированием идей у меня всё в порядке, как и с пусканием разработок на самотёк. Помогает наверное то, что масштабы моей деятельности более скромные»…

В памяти всплывает концовка статьи из перестороечного «Огонька»: «Владимиру Ивановичу Бекаури за короткое время удалось собрать коллектив талантливых конструкторов, чьи смелые идеи обогнали время на десятилетия. Можно только предположить, какие смелые конструкторские решения были бы реализованы этим коллективом, не оборвись их жизни так жестоко».

«Бекаури, Курчевский… список можно продолжить. Чаганову уж точно не следует стесняться чрезмерной смелости своих решений, они точно будут не сильно выделяться на общем фоне наших инноваторов».

Встаю размяться, ноги тонут в старинном персидском ковре, лежащем посреди огромного кабинета на втором этаже одного из самых красивых зданий Москвы, бывшего особняка фон Дервиза.

«Бекаури неплохо здесь устроился»…

За каменными воротами и такой же оградой на удалении от улицы в глубине двора скрывается серое двухэтажное здание в стиле эклектики, украшенное скульптурами в духе итальянского Возрождения. Главная лестница, полностью выполненная из белого мрамора, красивейшие витражи из цветного стекла на окнах, на стенах великолепные гобелены, паркет из красного дерева, живописные панно на потолке, люстры из богемского хрусталя и всюду на этой красоте – герб Дервизов, чем-то напоминающий герб СССР с пятиконечной звездой в центре.

У любого человека, посетившего штаб Остехбюро, который расположился в таком великолепном здании, должна возникнуть мысль, что эта организация успешна и что её заслуги по достоинству отмечены властями. Так и было в течении пятнадцати лет, во время которых «империя» Бекаури росла и развивалась. Всё изменилось в прошлом году, когда она лишилась двух основных своих покровителей: Орджоникидзе и Тухачевского. Последовавшие за этим проверки по линии НКВД привели к разделу Наркомата тяжёлой промышленности, та же участь ждала и Остехбюро. Именно поэтому меня, только что вернувшегося из Ленинграда, вызвал Ворошилов и предложил войти в курс дела и подготовить наши предложения по разделу богатого наследства рухнувшей «империи».

Зазвонил телефон. Узнаю характерный прозвон «вертушки».

– Чаганов слушает. – Представляюсь на всякий случай, по ней ещё продолжают звонить в поисках Бекаури.

– Поскрёбышев. Вас вызывает товарищ Сталин. Высылаю машину. – Раздались короткие гудки.

«Ни одного лишнего слова».

– Повторюсь, позиция Народного Комиссариата оборонной промышленности следующая, – Моисей Рухимович, моложавый плотный мужчина лет пятидесяти в полувоенном френче защитного цвета, совершенно спокоен, он десятки раз бывал в этом кабинете и многократно докладывал Сталину по разным вопросам. – разделить Остехбюро на три части – авиационную, морскую и сухопутную, образовав три НИИ – номер 22, 36, 20 и передать их со всем имуществом в соответствующие главки нашего наркомата: первый, второй и третий. Сухопутную часть, НИИ-20 передать в третий главк, в танковый.

– Товарищ Будённый, есть возражения? – Сталин останавливается напротив маршала, сидящего за столом для заседаний у стены.

– Никак нет, – тот расправляет плечи. – каждый стало быть в своей стихии будет обитать.

– Борис Михайлович? – Вождь переводит взгляд на недавно назначенного начальника Генерального штаба командарма 1-го ранга Шапошникова, сидящего рядом.

– Возражений нет, товарищ Сталин.

– У вас, товарищ Ворошилов? – Хозяин кабинета возвращается к своему письменному столу, составляющему вместе со столом для заседаний букву «Т».

– Есть у нас кое-какие соображения, Чаганов доложит.

Мы с Рухимовичем сидим с другой стороны стола, лицом к военным и спиной к Сталину. Я пытаюсь подняться, но вождь опускает мне руки на плечи, не давая встать.

– Докладывайти сидя, товарищ Чаганов.

– Наркомат внутренних дел не согласен с таким механическим разделением, – начинаю я волнуясь, но видя перед собой заинтересованные лица, понемногу успокаиваюсь. – дело в том, что радиоинженеры Остехбюро занимались волновым управлением во всех трёх стихиях. Поэтому, мы предлагаем этих людей не разделять, а собрать их всех в одном НИИ, например, номер 20… «И полностью зарубить эту тему, нацелив почти сотню инженеров на что-нибудь дельное… пока, впрочем, об этом промолчу».