Бриг «Ужас» (Избранные сочинения. Том II) - Оссендовский Антоний - Страница 3

Переход от Петербурга до Архангельска сделали быстро. Заходили только в Тромзе, где у английской компании «Джон Смойл энд Берри» запаслись кардифским углем, нагрузив им все трюмы и боковые обшивочные камеры.

Последняя остановка «Грифа» была в Варде, где должны были принять на борт двух норвежских боцманов, знакомых с северными водами. В Варде в это время года на рейде обычно бывает совсем пустынно, так как шхуны, паровые баркасы и даже шлюпки, которые поустойчивее, уходят на лов, пользуясь тем, что сельдь появляется всего в десяти милях от материка.

Когда же «Гриф» от мыса Норд-Капа взял курс на Варде, начали попадаться сначала отдельные шхуны, а затем и целые флотилии мелких судов.

— Это только после отчаянного шторма шхуны сходятся, подсчитывая свои потери, — заметил командир парохода. — Но ни барометр, ни телеграф не указывали на такой шторм!

Когда же «Гриф» был уже в виду Варде, все так и ахнули.

— Да нам здесь и не протолкаться! — крикнул капитан Любимов.

И действительно, весь рейд был занят стоящими на якорях или у бочек шхунами, паровыми баркасами и широкими, как лохани, парусниками старого типа. В открытом море, цепляясь за брошенные якоря, трепались рыбачьи суда со свернутыми и покрытыми клеенкой парусами и одинокими фигурами вахтенных у штурвалов.

— Ума не приложу! — разводил руками командир. — Что-то стряслось у них, верно!..

Только Сванборг печально покачивал седой головой и, поворачиваясь к Туманову, сказал:

— Верно, опять эта болезнь напала на рыбу. Боже мой! Снова целые округа будут голодать!

Пока высказывались различные догадки, «Гриф» тихим ходом вошел на рейд и, бросив якорь у правого входного створа, подал сигнал сиреной.

Вскоре подошла шестивесельная шлюпка, и из нее поднялись на палубу шкиперы, старые морские волки.

На них набросились с расспросами о причине такого сбора судов в Варде.

— Беда! — сказали они. — Миллионы рыб всплыли на поверхность моря. Десятки миль водного пространства покрыты гниющей треской и сельдью. Никто не знает, что за причина, но бедствие ужасно, голод и крахи неминуемы. Уже две богатейшие фирмы прекратили вчера платежи. Хуже же всего то, что большинство рыбаков разорено навсегда. Их деревянные суда превратились в какую-то бурую, зловонную слизь. Они гниют, распадаются и заражают все кругом этой проклятой болезнью! Половина команд хворает — их свезли вот на то судно. Оно прислано правительством для карантина.

Рассказывающий об этом шкипер указал пальцем в юго-западный угол рейда, где виднелось большое белое судно с черным флагом на грот-мачте.

— Умирают уж люди!.. — добавил другой шкипер и вздохнул.

— Что за напасть такая? — воскликнул командир «Грифа». — Да ведь раньше я об этом никогда не слыхал! Чтобы в одну кампанию судно могло сгнить — да где это видано?

Не сходя на берег, командир по беспроволочному телеграфу снесся с властями в Варде и, не получив от них никаких новостей, вышел в море.

В Архангельске простояли пять дней, грузили провизию, ездовых собак и скот и при свежем восточном ветре на всех парах пересекли Белое море по курсу на мыс св. Нос.

Около южной оконечности острова Колгуева, по приказанию Туманова, на «Грифе» были остановлены машины и спущены шлюпки с различными приборами. Все чаще и чаще попадались большие скопища уснувшей рыбы. Когда несколько штук было доставлено на палубу, Сванборг и Туманов осмотрели их. Трупы были покрыты беловатой слизью и легким, едва заметным пухом плесневого налета.

— Это пласмодий… — сказал Туманов, взглянув на своего ученого друга.

— Не думаю… — попробовал было возразить скандинавский ботаник.

Академик однако сразу же прервал его и заметил:

— Троньте рукой эту рыбу! Вы чувствуете — она горяча? Это только пласмодий с такой быстротой пожирает свою жертву и, переваривая ее, выделяет столько теплоты.

Экспедиция занялась вопросом, на какую глубину опускаются зародыши плесени, в какой степени развития они находятся и сколько их.

Делая промеры и производя многочисленные пробы, «Гриф» медленно подвигался в сторону Югорского Шара.

— Вы утверждаете, что это пласмодий? — спросил однажды вечером, подойдя к Туманову, Сванборг. — Но ведь пласмодий, это — простейшее существо, от которого путем дальнейшего развития появились и другие организмы, и давно уже в своей первоначальной форме вымерло на нашей планете?

— Так думали, — сказал академик. — Мне удалось найти его зародыши в трещинах самых старых каменных углей, добываемых с большой глубины. Там, в недрах земли, они притаились и пережили тысячелетия. Я их призвал к жизни, изучил их страшную силу, заставил размножаться с необычайной быстротой и мечтал…

— Мечтали? — спросил Сванборг. — О чем?

— О счастии человеческом… — вздохнув, ответил ученый. — О том, чтобы заставить пласмодий из врага превратиться в друга. Я хотел… Не пусть лучше расскажет вам об этом профессор Самойлов. Он так много работал с покоренным пласмодием.

Все собрались около молодого ученого.

— Если поместить в земле отбросы городов, трупы животных или растений, каменный уголь, опилки или валежник, — начал свой рассказ Самойлов, — и засеять в такой земле зародыши пласмодия, то он, пожирая эти остатки, согревает почву и удобряет ее. В северных широтах, благодаря работе пласмодия, могут расти и зреть такие растения, родина которых знойная Индия; можно снимать по три урожая в год, а одно зерно пшеницы даст колос в 350 зерен.

— Почему же ученые ничего об этом не знали? — с недоумением в голосе спросил Сванборг. — Ведь это — величайшее открытие века!

— Да, — согласился с ним Самойлов и, нагнувшись к самому уху скандинавского ученого, начал шептать: — Это величайшее открытие моего учителя, мечтавшего об облегчении суровой жизни на земле, сделалось кошмаром его жизни. Я боюсь рассказывать, боюсь, чтобы Туманов не услышал.

Сванборг взял молодого профессора под руку и увел его на ют. Здесь они оперлись о борт парохода, и Самойлов рассказал мрачную историю возрождения пласмодия и открытия способов его применения для земледелия.

— Когда Туманов добыл зародыши пласмодия и получил первые колонии этого полугриба, полуплесени, — мы устроили огород на небольшом академическом дворике, мы перерыли в одном углу землю, перемешали ее со всяким сором, опилками и обрывками коры, сложенными дворниками около поленниц дров. Когда затем были приготовлены грядки, мы засеяли на них зародыши пласмодия. Ожидали мы с большой тревогой, бегали на наш огород чуть ли не каждую минуту. А надо вам сказать, что на дворе был декабрь, и морозы стояли ужасные. Один из ассистентов, Яков Силин, вбежал однажды к нам и крикнул: «Пар идет от гряд!»

Мы бросились на двор и увидели, что от гряд действительно поднимается густой пар и опадает на землю тяжелой изморосью. Мы измерили температуру земли: она оказалась нагретой до 30 градусов. Туманов нам сказал тогда:

«Я не ошибся. В наших руках находится пласмодий, ужасный гриб, пожравший в прежние геологические эпохи гигантские леса, покрывавшие почти всю нашу планету. Это он подтачивал стволы плаунов и гигантских древовидных папоротников, а они падали в реки и озера, сносились водой в глубокие долины и, покрываясь слоем песка и глины, медленно сгорали, превращаясь в каменный уголь. Теперь мы посеем на наших грядах рожь и горох!»

Мы очень удивились, так как думали, что посеянные зерна немедленно будут съедены пласмодием. Однако Туманов велел нам перерыть еще всю землю и, бросив щепотку какой-то соли, полил гряды водой.

«Теперь, — сказал он, — пласмодий впадет в состояние бездеятельности. Он будет лишь переваривать поглощенную им пищу, удобрять и нагревать землю».

Так и случилось! — воскликнул Самойлов. — Через десять дней в 25-градусный мороз из земли поползла трава. Ее бил и сушил мороз, но зеленые части растений неудержимо тянулись кверху. Тогда мы покрыли наши гряды рогожами, и этого было достаточно для того, чтобы рожь заколосилась, горошек быстро отцвел и дал стручки…