Тайна трех смертей (Избранные сочинения. Том I ) - Оссендовский Антоний - Страница 18

Проснулся я часа через два и проснулся потому, что «Бентовино» дрожал, как в лихорадке. Я понял, что мы стоим на мелком месте и винт выгребает, что есть мочи. Я, в чем был, выскочил на палубу и увидел, что всего в нескольких саженях от нас горят на баканах красные сигналы, а из труб парохода валят клубы черного дыма.

— Кто приказал сняться с якоря? — крикнул я своему старшему помощнику, стараясь перекричать шум волн и вой ветра, свистящего и гудящего среди такелажа.

— Я не снимался! — ответил он, и в его голосе я ясно различил ноту страха.

Но для разговора у нас не было времени. Ветром и волнами «Бентовино» относило на мель, к дельте, где нас ожидала крупная авария и даже, быть может, настоящая катастрофа.

Мы дали самый полный ход и, поднимая со дна, вместе с пеной, песок и водоросли, медленно начали выходить на фарватер.

Когда уже мы вывели пароход на надежную глубину и были далеко от красных сигналов, я приказал подобрать якоря.

Лебедка с визгом и грохотом рванула цепь, и она с лязгом, с размаха проскочив в клюзеля, грохнулась на палубу.

— Командор, командор! — кричали итальянские матросы. — Кто-то перепилил цепи!..

И действительно, ровные, блестящие разрезы, сделанные чем-то невероятно твердым и острым, виднелись на якорных цепях.

Для меня было ясно, что надпись на борту «Бентовино» и эти свежие разрезы на цепях — дело одной и той же руки…

Но кто бы это мог быть?

Мы с Сусловым ломали себе голову, но придумать ничего не могли.

Это понятно: ведь, и вы, сударь, ничего не можете сказать, не правда ли?

На другой день водолазы с трудом отыскали место нашей прежней стоянки и даже нашли наши якоря. К ним мы привязались уже канатами и с утра принялись за работу. Это была интересная штука, и я никогда, ни раньше, ни позже, не видал ничего похожего на этот способ.

Какой-то американец Гастингс изобрел его, как мне объяснил тогда Суслов.

Дело в том, что в железном ящике, склепанном со всех сторон, оставили небольшое отверстие внизу и через него загрузили несколько крупных партий какого-то белого порошка в стеклянных банках. Внутри ящика, наполненного водой, их разбили. Порошок, как только он попал в воду, закипел и начал выделять газ. Вода из ящика вытеснялась через нижнее отверстие, и кессон всплывал.

Уже можно было разглядеть в воде его очертания…

Мне даже сейчас как-то не по себе, сударь, честное слово!.. Я вам уже говорил, сударь, что сквозь воду можно было различить уже очертания железного ящика. Мы все знали, что это значит. Кессон наполнялся газом и всплывал. Теперь он, следовательно, уже натянул все тросы, подведенные под чайку, а в следующий миг он должен был поднять ее со дна.

Но как раз в это время вскинулся высокий столб пара, дыма и воды, мелькнули в воздухе обломки железных листов, со свистом, как бичи, взвились обрывки стальных тросов; на одно мгновение зачернел среди пены и дождя брызг водолаз, а вслед за этим все это упало обратно в море. Однако, поток воды и несколько тяжелых кусков железа ударились о борт моего старика «Бентовино», сорвали обшивку и сломали грот-мачту.

Это, конечно, даже для моего парохода была, к счастью, пустячная авария, и не в этом была беда.

Худо было, сударь, то, что двое водолазов, работа нескольких дней и столько материала даром пропали.

Но Суслов и Свальбини были упрямыми малыми. Знаете ли, сударь, что на все мои покачивания головой и намеки ответил Суслов?

Он сказал, спокойно хлопнув меня по плечу:

— Жизнь усложняется, дорогой капитан, и борьба сделалась законом. Вот и мы свели счеты в борьбе с врагом, называемым случаем. Он нас победил, потому что у него оказались сообщники. Наши водолазы, которых за это черт унес на дно, напустили, вероятно, в кессон воздуха, а потом неосторожно обращались со своими электрическими фонарями. Где-нибудь получилось соединение и взрыв. Но ничего! Теперь победим мы…

Вот какой человек был этот гигант с мечтательными глазами. Я знал, что ни в чем не повинны были погибшие водолазы, и убеждала меня в этом еще не стертая надпись на борту «Бентовино».

Через сутки мы вернулись уже обратно, закупив в Одессе новый запас железных листов и заклепок. Мы нашли свою шлюпку с 4 матросами. Их основательно болтало, потому что зыбь стояла серьезная.

Мои матросы очень обрадовались нам и рассказали, что кружившие около них баркасы во время нашего отсутствия вели себя крайне подозрительно.

Они поставили все паруса, и притом такие, каких никто из моих матросов не видал. Кливера и бом-кливера были такие широкие, что полоскались в воде, а из-за выдвинутых далеко за борт косых фока и грота нельзя было рассмотреть, что делали люди с баркасов.

Когда мне об этом рассказывал старый боцман, видавший виды, я понял, сударь, что он хочет мне рассказать кое-что наедине.

В моей каюте он разговорился и, не боясь показаться трусом и смешным, уверял меня, что люди с баркасов спускались в воду и долго не возвращались обратно.

Я, конечно, не удивился, так как и раньше предполагал неладное.

Когда я сообщил содержание доклада боцмана Суслову и Свальбини, итальянский инженер энергично махнул рукой и сказал мне:

— Командор отрядит вельбот с несколькими молодцами и прогонит баркасы подальше от «Бентовино».

— Простите, сударь! — ответил я тогда. — Но мы находимся в русских водах, и за всякое нарушение законов страны отвечу я! Поэтому я вовсе не намерен вступать в пререкания с командой баркасов и лишь могу посоветовать вам торопиться с вашей работой и быть начеку.

Когда склепали новый кессон и хотели послать водолазов загружать его порошком, выделяющим газ, я сказал, что следует Свальбини или Суслову самим спуститься с водолазами и последить за правильностью работы.

Мне, сударь, просто было жаль этих молодчиков. Если бы вы только видели, как они работали. Сами клепали, шпаклевали и подчеканивали железные листы… Лучше всякого рабочего трудились!

Спустился с ними и я. Не люблю я, сударь, походить на краба, ползающего по дну, не годится это нашему брату-моряку, но из жалости сделал это.

Думаю, народ молодой, чего-нибудь не подметит и опять, глядишь, — неудача. Пока они возились около кессона, я бродил вокруг затонувшей чайки. Удивило меня сразу то обстоятельство, что, хотя прошло несколько дней, раскопанное дно вовсе не было занесено илом. А ведь это (я не знаю, сударь, известно ли вам?) делается очень быстро, особенно если вблизи находится река. Отойдя дальше, я бродил среди холмистого дна, пугая рыб и крабов, и хотел уже вернуться к своим, но внимание мое было привлечено каким-то блестящим предметом. Я подошел и увидел круглый шар, от которого уходили и терялись вдали провода, обмотанные резиной и просмоленной лентой.

Я уже повернулся и пошел за Сусловым, чтобы показать ему мою находку, но в то же время что-то серое, почти не отличающееся по окраске от морского дна, шевельнулось за большим, обросшим водорослями камнем. Остановившись, я пристально начал смотреть в ту сторону, и мне показалось, что я вижу скафандр притаившегося водолаза. В ту же минуту меня схватили сзади за плечи и начали валить.

Вы видите, сударь, что я стар, и это, к сожалению, правда! Но тогда я был еще в силе. У меня, сударь, были дюжие руки, а голова в самые рискованные моменты работала быстро и точно, как морской хронометр. Вскоре на дне лежал один из напавших на меня водолазов. Его я оглушил здоровенным ударом железной палкой по скафандру. Другой же водолаз, а также тот, который прятался за камнем, опередив меня, бежали к кессону.

Предчувствуя беду, погнался за ними и я, сударь, так как видел, что один тянет за собой провода и высоко поднял над головой блестящий шар.

Однако, бегущих заметил Свальбини и тотчас же бросился им навстречу, а за ним, славно гигантская акула, метнулась могучая фигура Суслова.

Один из нападавших подмял под себя худого, как вяленая рыба, Свальбини и не давал ему подняться, а другой, ускользнув от Суслова, пробежал несколько шагов и метнул свой шар в сторону кессона. Не доплыв до него, шар взорвался.