Дом Аниты - Лурье Борис - Страница 43

— Мы принимаем все, что нам помогает: в этом смысле мы эклектики. Мы верны только ДЕЙСТВИЮ!..{163} Мы не одобряем разделение общества на Хозяев и рабов. Все мы друзья! Я тоже была рабыней, как вам хорошо известно. Но если существование рабов и Хозяев служит Действию, мы должны принять его безоговорочно!.. Поэтому, где бы вы ни находились — в этом прогрессивном Заведении или в других, разбросанных по всему городу, — не забывайте, что нерешительность — это яд! Бесполезная мысль — это болезнь! Действие способно свернуть горы!.. Какие же горы нам сворачивать, друзья мои?

Мы, разумеется, не знали.

— Наступит день, когда вы узнаете! Посему мы должны готовиться — однажды мы выступим в поход!

Как же нам повезло с этой новой, уверенной в себе Хозяйкой, которая без малейших сомнений указывала нам путь. Обходилась с нами почти как с равными — как с товарищами по команде.

Сколь просты и проникновенно глубоки были ее речи! Они пробивали насквозь праздные разросшиеся ткани, пронизывали нас до костей. Они молодили: у нас появились смысл и цель в жизни. Они проясняли грустные взгляды, и наши глаза вновь сверкали.

С блеском божественного гения Джуди разрешила все людские противоречия. Слуги и Хозяйки хором восклицали:

— Друг Джуди! Укажи нам путь! Путь к Действию, путь к успеху! Путь к осуществлению, путь к славе! Друг Джуди, вместе мы выстоим, а порознь падем! Да здравствует Жизнь! Да здравствует Друг Джуди!

Бет Симпсон подскочила в экстазе и, разорвав рубашку, выставила груди. В волнении она объявила:

— Я отдам молоко на Благое Дело! Отдам молоко рабам!

Тана Луиза радостно возвестила:

— Отныне я не откажу в наказании ни одному рабу, который того пожелает! Мы должны выступить вместе с Народом!

Она достала плеть и в шутку нас отхлестала. Ногам все равно было больно, и мы весело запрыгали.

Тут вмешалась Джуди:

— И, завершая этот субботний сбор, я хочу сделать последнее заявление. Друзья, помните о врагах! У нас лишь один враг — АНАРХИЯ! Анархия — коварная гадина, что рядится в одежды человеческого сострадания и равенства. Она ведет к худшему виду угнетения — самовосхвалению власть имущих! Анархия — это гниль, ГНИЛЬ! Из нее сотканы как безжалостные диктаторы, так и кровожадные толпы плебеев!.. Аристократы в бессилии пестуют анархию. Не поддавайтесь на их льстивые и тлетворные речи. Будьте сильными и прагматичными, объединитесь во имя всеобщего блага… Прощайте, друзья, и до следующего субботнего созыва!

— Джуди, Друг Джуди! Госпожа Джуди! — восклицали мы, а Джуди смахивала короткую челку со лба и поспешно уходила.

В конце этих собраний каждая Госпожа выбирала слугу для интимного танца. Свет приглушали, и наши тела терлись друг о друга, медленно дразня и сексуально возбуждая, что порой, по распоряжению дам, завершалось настоящим семяизвержением.

Так что в тот вечер мы танцевали, мы танцевали и терлись друг о друга, мы танцевали танго, и музыкальные аккорды подстегивали нас. Нас увлекали за собой мелодия и партнерши, а затем танец окончился, и мы, слуги, повалились на пол. Мы обнимали Хозяек за ноги и держались крепко, словно моряки в океане — за обломки кораблекрушения.

60. Сожжение Нью-Йорка

Покуда я жив, да и на смертном одре не забуду я того прекрасного вечера — нашего «бегства из Египта».

Небо и сам воздух над Манхэттеном пропитались алой кровью{164}. По центру небес красовался огромный охристо-желтый диск — предположительно, солнце. В полшестого вечера он застыл там, где должен быть в полдень — в зените, чего ему совсем не полагалось. На Лонг-Айлендском шоссе в это время, по идее, час пик, бетон плавится с адским восторгом, автомобили текут сплошным потоком до самого аэропорта Айдлуайлд{165}.

Мы тащились на конной повозке рабби Бухенвальда, но вокруг не было никакого движения. На шоссе — больше никакого транспорта, кроме нашей медлительной подводы, которую вел Большой Иван. Повозка рабби Бухенвальда? Уже не помню. Все это в мертвом прошлом, которое, впрочем, живее настоящего.

Госпожа Джуди куталась в одеяло, прячась от красного воздуха, жара и прочего. Толку было мало. Мы, слуги, жались друг к другу по той же причине и впридачу от страха. Иван (или, возможно, поводья держал сам Бухенвальд), похоже, не тревожился и не был взвинчен. Как будто повозка с насмерть перепуганными беженцами — обычное явление на Лонг-Айлендском шоссе.

Густой, как кровь, воздух не смущал нашего спасителя — то ли Ивана, то ли Бухенвальда. А вот тощая серая кляча из гетто кашляла, надрывая легкие, но упорно плелась дальше, как и положено кляче из гетто.

Множество машин нашли пристанище на обочинах шоссе — стояли мертвые либо спящие. Помню еще одну картину: мертвый слон валялся на дороге, задрав хобот. Наверное, пытался в последний раз протрубить перед отсутствующей публикой.

Местами шоссе покрывали колонии змей всех размеров — они сплошь покраснели. Также много было красных черепах. Поразительно, сколько всяких тварей скрывалось внутри мегаполиса — они выползали из-под земли и тут же падали замертво.

Кляча из гетто в отвращении наступала на змей и черепах, пачкая копыта. Возница ее подгонял. Небесный диск не двигался с места, стал пурпурным, и тогда еще больше стемнело.

Аэропорт Айдлуайлд был почти пуст. Носильщики удобно разлеглись под стенкой международных вылетов. Спали — а может, умерли.

Длинные коридоры кишели красными летучими мышами. Они тоже пришли к выводу, что лучше улететь в Израиль.

Работало только окошко компании «Эль Аль», персонал которой был представлен лишь одной нервной израильской девушкой.

Правоверные иудеи в гробовой тишине стояли в очереди к стойке регистрации. Эти недобитки ставили чемоданы и узелки на весы и не спорили, если приходилось платить за перевес багажа. После регистрации они стремглав бежали к выходу на посадку.

На улице воздух краснел все гуще. В аэропорту он тоже краснел и густел, словно борщ.

Капитан воздушного судна сам проверил наши радужные билеты. Провести пассажиров через электронную рентгеновскую рамку он забыл (хотя ООП и их приспешники регулярно захватывали самолеты{166}). Мы помчались в «Боинг», словно сам дьявол наступал нам на пятки, а двигатели уже негромко гудели в миноре. Мы и не оглянулись, не помахали на прощанье ангелу, что умчал нас прочь от арены разрушения, — не то Ивану, не то Бухенвальду.

Они даже забыли включить надпись «Пристегните ремни». Вместо привычных объявлений о мерах безопасности сообщили, что «ввиду беспрецедентных красных воздушных течений» наш маршрут будет благоразумно проложен на запад, к Чикаго, а затем на север, в Канаду, до самого Монреаля. Придется сделать этот значительный крюк, прежде чем мы сможем пролететь над Атлантикой. Далее в объявлении говорилось, что «мы должны прибыть в…», после чего диктор запнулся и вставил пару слов на иврите.

Матушки-стюардессы средних лет были растрепаны, перепуганы и казались еще старше своего возраста. Куда же подевались молодые и привлекательные бортпроводники «Эль Аль»? Стюардессы орали на истерической смеси иврита, английского и идиша, но обо всем позаботились. Едва последний бородатый хасид ступил на борт, самолет тронулся с места. Немного проехав, он притормозил, и я увидел, как кто-то снаружи проверил закрылки. Затем, больше не теряя ни секунды, мы разогнались и взлетели.

Реактивные двигатели с трудом качали красную кровь. Они фыркали, но продолжали работать. Уже взлетев, самолет пару раз опускался, зависая всего в паре футов над взлетной полосой. Наступила гробовая тишина, снова послышалось фырканье, и мы начали набирать высоту.

При условии, что найдется место, где воздух не такой красный и густой, мы сможем приземлиться и дозаправиться. В объявлении не говорилось об этом прямо, но прозвучало что-то типа: «При условии, что найдется место, где мы сможем совершить посадку на пути в Тель-Авив».

Позднее объявили, что в Тель-Авив мы прилетим поздно, «если прилетим вообще».