Дом Аниты - Лурье Борис - Страница 30

Внутри я вижу множество вещей. Лес — сплошь стволы и ветви, но нет листьев. В этом темном лесу возникает такое, до чего не добраться лучам солнца. Я вижу города, дома, комнаты и людей, которых никогда раньше не видел.

Предо мною молочно-белый сокровенный мир, и он больше меня. Я сосу кроваво-красные соски, а что-то железной хваткой держит мой маленький член. Может, рука служанки?{105}

Комната по-прежнему совершенно бела — да, бела и без мебели, кроме стола, на котором лежу я.

Анита соскальзывает с табурета и нежно разгибает мои пальцы, сжимающие окровавленный член. Она слизывает кровь с моей руки. Затем нагибается и лижет рану, глотает мою кровь{106}. Потом закрывает рану и начинает говорить, как в трансе, точно пьяна вином моего тела{107}.

Она рассказывает мне о детстве — сцены, каких я никогда не знал, давным-давно забыл, вновь оживают в театре моего разума, и мой внутренний взор проницает темный лес Аниты.

Сквозь закрытые окна и мокрый холод я слышу крики, свист и шаги множества ног по деревянным тротуарам. Идет война… повсюду падают бомбы, но мне не страшно. Я спрятан между двумя женскими грудями. Но внезапно меня роняют, я лежу на земле, и огромная женщина затыкает мне рот до удушья, моим лицом трет свою мокрую едко пахнущую вагину.

Нам велят танцевать, и все повинуются, кроме меня. Я отказываюсь. Я знаю, что за это меня могут расстрелять{108}. Но меня прощают — за этим упражнением униженно наблюдает Анита, — я храбр по ее просьбе.

В лесу я всего лишь младенец, голый младенец в снегу. Теперь я окружен стаей голодных волков, они надвигаются — и тут ко мне подходит Волчица, зубами поднимает меня из жгуче-холодного снега и отбрасывает в сторону. Вылизывает меня, прижимает к своему теплому животу. Трется об меня сосцами, и волчья стая уходит{109}. Я сосу молоко Волчицы, а она вылизывает, ласкает и согревает меня.

Но затем я снова падаю — в лес смертельной болезни. Силы покидают меня, и я знаю, что исцеления не будет. Все зараженные этой болезнью умирают.

Но Анита с небес вновь защищает меня. Текут мои жизненные соки, и болезнь изгнана из тела. Лес Аниты горит вокруг меня факелом, но посреди него я в полной безопасности, цел и невредим под теплым животом Волчицы.

Моя Госпожа Анита кричит:

— Убей змею! — лаская мой окровавленный член, склоняя к нему губы в ожидании струи спермы. — Не бойся — убей змею! Убей ее! УБЕЙ!

Я поднимаюсь со стола — я будто парю, — машу руками, кричу и режу Змея на куски. Каждый кусок извивается и ползает как живой в поле кроваво-красных цветов… и я, победитель, Господин, разряжаюсь струей крови и спермы в открытый рот Богини.

Волчица прижалась ко мне и тычется мокрым носом в ноги, а иногда их лижет. Шерстка Аниты на коже — райское ощущение. Я крепко сплю.

Возникая из северного тумана, группы мужчин маршируют устало, как фарфоровые фигуры. Время от времени они исчезают в тумане. Они идут и идут, сквозь грязь и снова грязь, вдоль бесконечных рядов проволочных заграждений. Они спотыкаются, эти уставшие колонны. Они натыкаются друг на друга. Их деревянные башмаки застревают в грязи.

Одна фигура отстает и падает. Сначала ее пытаются взбодрить, чтобы она продолжила марш. Но не выходит, и тогда волки окружают упавшего и рвут зубами его фарфоровую плоть, любезно пожирая без остатка. Чтобы нечему было гнить в грязи.

Моя Волчица всегда со мной. Она отыскивает меня среди плетущихся фигур, ластится, лижет меня, ободрительно тявкает, велит идти дальше и не спотыкаться.

Ночью, когда мы садимся передохнуть в грязи, прижимаясь друг к другу, как пчелы в улье, Анита снова находит меня, где бы я в этом улье ни оказался{110}. Она ложится на мое лицо и пихает набухший молочный сосок в мой изголодавшийся рот, пока я не высасываю ее досуха.

Она хорошо откормлена, моя Волчица. Ей еще предстоит пожрать столько павших фигур. Она откормленная и теплая, ее сосцы полны молока — и все для меня.

Она накрывает меня собой, согревая, и рычит на моих спутников, когда те посреди ночного кошмара толкают меня.

Моя военная Анита наряжена в сверкающий мундир, с пистолетом в кобуре и хлыстом в руке. Мы стоим перед ней навытяжку — она инспектирует шеренгу бледных фигур. Некоторым она жестом приказывает шагнуть вперед. Вдоль проволочных заграждений лежат расстрелянные и умирающие.

Хотя мне трудно узнать ее в мундире, она дает мне понять, что помнит меня.

— Шаг вперед, Бобби, — приказывает она. И тихо добавляет: — Ты будешь жить.

Анита выбирает несколько тел из кучи мертвых и полумертвых и велит нам есть их плоть и пить их кровь. Чтобы сила вернулась в наши тела{111}.

Затем она ведет нас в теплый барак, где мы моемся в горячей воде и одеваемся в новые робы и башмаки{112}. Когда мы все чисты, сыты и счастливы, будто заново родились, Анита входит и приказывает нам выстроиться в шеренгу. На нашем родном языке она говорит, что теперь она — одна из нас. Все хорошо! Мы выжили. Мы прошли испытание, и теперь нас ждут великие подвиги.

Торжественно вышагивая впереди, Анита выводит нас из барака. Мы с радостью следуем за ней, проволочные ограждения остаются за спиной. Мы минуем бесконечные леса, отыскиваем грунтовки, проходим через села… затем через разрушенные города и те, которые война обошла стороной.

Люди с удивлением смотрят на наш странный отряд. Они знают, что мы несем давно забытые истории.

Мы поднимаемся в воздух и парим над Европой и над океаном, пока не приземляемся среди небоскребов Нью-Йорка.

Волчица ложится на меня. Ее передние лапы бьют меня по лицу, в опасной близости к глазам. Она облизывает мое лицо и уши, и даже за ушами. Она вылизывает выбритую борозду, которая делит пополам мои обкорнанные волосы. Ее тяжелые, полные молока груди нависают над моим лицом.

Моя Волчица лижет каждую рану, что я получил на службе. Находит на теле их все. Она омывает мой кровоточащий орган своей волчьей слюной.

46. Операция-перформанс № 2: пожирание раба

Капо Альдо вкатывает неподвижный, затянутый в кожу Объект Джуди в Большой Белый зал.

Тана Луиза, Хозяйка Объекта Джуди, стучит по паркету сапогами, утыканными гвоздями: этот злобный лязг следует за ней повсюду. На ней эффектный облегающий наряд из необработанной кожи и черные меховые горжетки от шеи до сапог. Тана Луиза восклицает:

— Хесус! Черт возьми, Хесус!

Вваливается Бет Симпсон, прижимая к перевозбужденной, распаленной вагине бейсбольную биту.

Фриц в деловом костюме даже подскакивает, узнав, что в его секретарских услугах больше не нуждаются. Кажется, он ужасно напуган и в смятении рассыпает свои стенограммы.

Хозяйки и слуги устремляются ко мне.

Тана Луиза переворачивает меня на белом столе, внезапно хватает скальпель, вонзает мне в левую ягодицу и вырезает большой кусок. Она вгрызается в плоть, истерично восклицая:

— Хесус! Хесус! Я ем Хесуса!

Она бросает лакомство Бет Симпсон, та ловит его и нюхает, вдыхая свежие испарения, а затем приседает на полу и выдавливает из мяса свежие соки.

Объект Джуди с огромным трудом, запинаясь и заикаясь, цедит сквозь сшитые губы:

— Мне. Тоже. Мяса. Мяса.

Бет приближается к повозке Джуди и прижимает к ее лицу шмат ягодичного мяса. Еврейка задыхается, ей мешает намордник, и потому она лишь нерешительно покусывает.

Ганс и Альдо дерутся за остатки. Мое ягодичное мясо съедают подчистую.

Я ухитряюсь повернуться набок, чтобы полюбоваться этим занятным зрелищем. Моя кровь лихорадочно пульсирует, когда подходит Анита и склоняется над моей распоротой задницей. Анита целует и гладит ее, потом лижет и с невозмутимым удовольствием жадно глотает мою кровь.

Сквозь утонченный аромат моей Госпожи пробивается, накатывает волнами скверная, мерзкая, кислая вонь кала.

Трое слуг слетели с катушек. Они от души мочатся и испражняются на безупречный паркет и даже катаются в собственном дерьме. Примитивное образование не позволяет им достойно воспринять этот эксперимент — он слишком жесток для их посредственных умишек. Они царапают и кусают друг друга, рвут плоть и одежду.