Дом Аниты - Лурье Борис - Страница 28

42. Госпожа Корова

Не могу больше гнать от себя это наваждение. Оно возвращается вновь и вновь, как я ни стараюсь подавить его, вычистить из своего разума.

Когда мы заняты, я не думаю. Когда я исполняю свои обязанности, мысли у меня не витают. Физическая усталость овладевает мною, особенно после дойки.

Но когда я отдохнул и сижу в нашей комнате на подушке, прислонившись к стене, я замечаю за собой, что не в силах играть в карты или непринужденно болтать. Меньше всего я способен сосредоточиться на чтении и лекциях, на усвоении учебных материалов, которые постоянно таскает мне Госпожа Анита.

Разум мой настигло проклятие, и перед глазами у меня стоит одно: голова Аниты на теле коровы. Толстой, пятнистой бело-коричневой коровы с лоснящейся шерстью — она отгоняет мух взмахами хвоста, на ходу довольно покачивает выменем.

Я вижу прекрасное задумчивое лицо своей Госпожи — ее аристократические точеные черты резко контрастируют с толстым, мясистым коровьим телом.

В видении моем остальные Хозяйки повсюду следуют телятами за Коровой-Матерью. Их преображение не кажется мне столь кощунственным, ибо они — весьма расплывчатые и ребячливые создания, воображать их головы на телячьих телах естественно. (Объект Джуди не возникает в моих видениях в животном образе. Неподвижная, скованная черной кожей скульптура — видимо, я считаю ее полумертвой. Хотя облик ее меняется день ото дня.)

Корова Анита радостно бегает по лугам, с грустным лицом жует траву, жует и жует, утоляя бездонный голод.

Корова Анита лежит на траве, отрыгивает непереваренную жвачку, снова проглатывает, поглощает четырьмя своими желудками и снова переваривает с закрытым ртом.

Я бьюсь головой об стенку, чтобы избавиться от видения, а корова Анита улыбается, наблюдая мои затруднения. Голова у меня раскалывается, а корова Анита предоставляет мне в одиночку сражаться с чудовищным наваждением.

Корова Анита купается. Корова Анита мочится. Корова Анита раздвигает ноги, испражняется, роняя уродливую бурую массу в свежую зеленую траву и пачкая задние ноги.

Корову Аниту доят — вот именно, ее доит старая крестьянка, явившаяся, похоже, из моих детских воспоминаний. Старуха доит, а корова Анита лениво брыкается задней ногой, оборачивается с улыбкой и в экстазе показывает грязной крестьянке толстый язык.

Неведомо почему от таких видений мой пенис твердеет. Когда струя молока из вымени коровы Аниты бьет особенно сильно, я готов кончить — еще один грех, помимо уже свершенного греха, этого кощунственного видения.

При эрекции я чувствую, что я выше моей Госпожи, которую превратил в парнокопытную дойную скотину.

Но прямо перед эякуляцией я очень больно бью себя по члену. И предотвращаю семяизвержение.

Видение ненадолго покидает меня. Но боль проходит, и оно возвращается.

В минуты сомнений, когда я не занят службой, я поднимаюсь на крышу и оттуда созерцаю Нью-Йорк. Там я думаю о том, как мне повезло: я свободен от повседневной жизни. Я ничего не знаю о будничных проблемах этого ужасного города. Как же я счастлив быть вдали от всего этого, как счастлив, что избран посвятить свою жизнь истинному призванию — истинному служению{103}.

Здесь я и нахожусь сейчас. В отчаянии я сбежал на крышу.

Вот он, Нью-Йорк, — задыхается под гнетом свинцового неба. Сегодня хорошие мысли не посещают меня. А видение коровы Аниты не оставляет.

Анита пасется на краю крыши, лицо пустое, она совершенно поглощена пищей. Госпожи-телята слабоумно скачут вокруг. Я соображаю, что в своей коровьей жадности и глупости они могут свалиться с крыши. И тогда я спущусь по лестнице, сниму полосатую служебную форму и выйду к жителям большого города, разделю их хлопоты и заботы.

И едва я додумываю эту мысль, меня, словно кирпичом, брошенным рукой Бога, ударяет по голове{104}.

Утром я просыпаюсь на асфальтовой крыше с ужаснейшей головной болью. Я еле успеваю спуститься к утренней линейке, к ежеутренней дойке.

43. Мыши, мужчины и хозяйки

Госпожа Анита ко мне все добрее, и я спрашиваю себя, чем это заслужил. В глубине души я знаю, что согрешил многократно — в чувствах, в мыслях, а порой и в поступках.

А вот Госпожа Бет Симпсон прекрасно сознает мои недостатки. Ее отношение ко мне не смягчилось ни на йоту. Всякий раз, сталкиваясь со мной в коридорах Дома или во время службы, она с великим наслаждением избивает и унижает меня — каждая пощечина, отвешенная ее голой рукой, отзывается во мне многочасовыми плодотворными воспоминаниями.

Она интуитивно не доверяет мужчинам, в том числе рабам и слугам, зная, что все они по природе своей низменны, отвратительны и пригодны только для рабства, ибо к их телу присобачен этот проклятый отросток.

Бет Симпсон не принадлежит к числу мыслителей или аналитиков, однако тут абсолютно права. Она блондинка, спортивная и мужеподобная, типичная американка, нередко шутлива и дружелюбна — не со слугами, естественно, — но подвержена частым приступам импульсивной ярости.

Бет открыто издевается над нашим интеллектуальным воспитанием — элементом философии Госпожи Аниты. Бет списывает образовательные усилия Госпожи Аниты на деформацию буржуазного мышления: мол, образование слуг — симптом деградации и слабости.

Она поклоняется лишь немногим идолам — простым, незатейливым палачам с несложным разумом, но с твердой и ясной убежденностью в собственном физическом и сексуальном превосходстве. Людям, которые не знают ни сомнений, ни сожалений, а мышление полагают ненужным и даже нездоровым.

Тем не менее, насильники, убийцы, надзиратели и им подобные предметы ее восхищения — все равно попросту обычные мужчины. По своей врожденной неполноценности ее кумирам никогда не завершить нелегкий труд — окончательное подчинение недоразвитых низших классов. Мы знаем, что на такой титанический подвиг способны только женщины.

Наша Госпожа Тана Луиза — другой типаж. Мрачная и гневная, она похожа на наступательное орудие — вся сплошь из тяжелых мускулов. У Таны Луизы особое происхождение — латиноамериканка с испанскими корнями. Она из тех спортсменов, что не любят бодрящей свежести природы. Предпочитает совершенствоваться в четырех стенах — скажем, в испанском патио, в тени и прохладе.

Нрав у Таны Луизы необузданный — как и Бет Симпсон, она склонна к внезапным вспышкам ярости, однако манера ее регистром ниже, холодна, сдержанна. Ум ее потрясающе силен, но при этом недисциплинирован. Мелочи она принимает за монументальные события зверской важности.

Например: в ее фантазии крохотная беззащитная мышь превращается в страшное чудовище. Мышь становится богом джунглей. Тана Луиза внушает нам, что безвредная мышь — на самом деле могущественное животное, способное с легкостью пожрать сотни котов, львов, тигров и ягуаров.

С горящими яростью глазами она рассказывает нам, что мышь может изгрызть и в конце концов сожрать сотни пенисов под недоверчивым взглядом их беспомощных, завороженных, парализованных ужасом обладателей.

Тем не менее, она для забавы держит белых мышей. Выпустив мышь на волю, Тана Луиза загоняет испуганную тварь в угол и медленно убивает, давя босой ступней.

Писк зверька приводит ее в блаженный транс. Но она заставляет себя выйти из оцепенения и призывает на помощь нас, слуг. Нам надлежит поместить мышь у нее между ногами и впихнуть в вагину.

Этот примитивный ритуал захватывает, гипнотизирует нас. Вскоре снаружи торчит только белый мышиный хвост, и за этот хвост мы двигаем расплющенное тельце туда-сюда в пульсирующей святая святых Таны Луизы. Мышь исходит кровью и другими жидкостями, соки Таны Луизы текут рекой.

Тана Луиза мяукает. Сначала урчит совсем тихо, затем громче. Вскоре она вопит, как похотливая кошка, и громкость нарастает по мере того, как мы быстрее двигаем мышью. Мы состязаемся друг с другом — слуга против слуги, — стараясь больше остальных угодить Госпоже Тане Луизе.