Дом Аниты - Лурье Борис - Страница 14

— Жид{35}. — Она высовывает завиток язычка. — Хуй. — Язык показывается снова, слюна капает из уголков рта. — Жид. — Язык выгибается локоном. — Хуй. — Она облизывает нижнюю губу. — Жид. Хуй.

Слюна стекает по ее подбородку, платиновые волосы разлетаются. Одна рука перестает хлопать по заднице, три или четыре пальца заходят во влагалище, глубоко, до предела. Схватив узелок в верхней части пизды, она слегка наклоняется вперед.

Это знак: мне надлежит замереть у нее за спиной, зажать коленями возвышение, на котором она стоит, и широко раскрытым ртом прижаться к ее анусу.

Моя рука охватывает ее талию, лежит у нее на животе. Я приклеен к ее заднице, она меня удушает. Потом она приподнимает задницу — здесь начинается ее пизда. Я же стою — рот раскрыт, сосу, запрокинувшись, — давлю ей на живот, дабы помочь ей освободиться от драгоценной сладкой помадки. Выходит с трудом. Резкий удар в мой пах, она запрокидывается назад, и мы едва не теряем равновесие.

Ее слова летят на меня с потоком слюны:

— Хуй-жид-ешь-ешь-ешь. — Она выпускает газы мне в рот, и они выходят наверху через ноздри. Я как можно шире раздвигаю ее ягодицы, и оно выскальзывает в меня, мне в горло. Слишком много, не проглотить.

Я падаю навзничь. Она спускается с возвышения и яростно подтирается, елозя пиздой по волосам у меня на груди. Я задыхаюсь, выскальзываю из-под нее, бегу в уборную и становлюсь на колени перед унитазом. Меня выворачивает.

Теперь назад в комнату, где моя Хозяйка растянулась на полу в мирном блаженстве. Она переворачивается на живот, поднимается на колени подставляет себя для помывки, и я начинаю нежно вылизывать ее языком.

13. Электрическая вагина

— Еще, Бобби, — говорит Анита. И я прикладываю электрическую вагину к своему пенису. Я сижу нагишом в углу спальни.

«Б-р-р-р-р», — жужжит мотор, масло, смешанное с кислотой, бурлит вокруг пениса, дьявольская механика пульсирует до боли умно{36}. Я уже отдохнул. Но еще минута — и я сорвусь. Ворох эмоций за пределами чувств.

Моя Госпожа сидит в кресле напротив под ярким светом прожектора, разглядывая себя в накрененное зеркало в углу.

Она красавица — кожаные сапоги, грудь наружу, чулки с подвязками и черный корсет. Она дико размалевана: лицо напудрено до мертвенной белизны, беспросветный провал губ, темная тушь вокруг глаз, красная — в уголках и по кромкам век. Она разрисовала и соски — черный по краям, красный в центре. На голове — жгучий оранжево-красный парик.

Ногу она перекинула через подлокотник, и я вижу ее влагалище в складках обвисшей плоти. Она трогает себя в такт моим электроиндуцированным судорогам. Вместо члена она иногда вставляет во влагалище рукоять длинного хлыста, потом сдвигает прожектор, освещая себя под разными углами, чтобы я лучше ее рассмотрел. Уменьшая контраст, она включает второй прожектор. Я опускаюсь на корточки. Болезненное давление электрической вагины на член становится невыносимым.

Машина останавливается каждые пять минут. Чтобы дьявольская штуковина заработала снова, надо включить ее заново. Но я не останавливаюсь, пока не прикажут.

— Баста, — говорит Хозяйка.

Я знаю, что сейчас произойдет. Как в хорошо отрепетированной сцене, я отнимаю от пениса инфернальную машину и ковыляю к моей Хозяйке. Я ложусь на живот, потом — на бок.

Ее сапог наступает на мое бедное мясо, на мой сморщенный член.

Я немного отодвигаюсь назад, не вынимая пениса из-под сапога. Моя Хозяйка стреляет горячим потоком мочи, целясь мне в голову, затем в грудь.

Иногда она любит поболтать со мной цивилизованно. Она прищелкивает языком, показывает мне его между словами — словами любви и сострадания.

В такие минуты она сидит в кресле, полностью одетая, с красиво уложенными волосами — никакого утрированного макияжа, ничего подобного. Мне позволено голышом лежать на кровати.

Она заполняет мой кулак вазелином — я никогда не соглашаюсь сходить за ним сам, это испортило бы весь эффект, — она ухмыляется, вываливает язык, кривит губы, и из ее рта вылетают добрые, милые пустяки. Например:

— Хороший хуй. Хороший мальчик.

И добавляет:

— Но он никогда не войдет в мою пизду. Это не для тебя, не для тебя, не для тебя…

Это меня возбуждает{37}, и я дрочу быстрее — фистинг продолжается{38}.

— Куда ты торопишься, Бобби? Не так быстро, — приказывает она, и я вынужден притормозить.

Затем:

— О-о-о, у меня под платьем есть одна маленькая штучка. Но ты ее никогда не увидишь, не потрогаешь, не проникнешь в нее…

И затем:

— Хуй!

Сердце мое бьется быстрее, рука движется быстрее, и я продолжаю, пока не прикажут остановиться — тогда я останавливаюсь.

И тут моя Госпожа заводит разговор о Женском Освобождении; потом рассказывает об анархизме, о знакомых богачах, о том, что в лучших домах практикуется лесбийство, о том, какая у нее красивая жопа, как она измордует меня туфлей, если я плохо себя поведу, и так далее{39}.

Потом она говорит:

— Продолжай, Бобби! — и умолкает. Гробовая тишина — ни язык, ни губы не двигаются. А я отчаянно работаю над своим членом, пока наконец не содрогаюсь и не кончаю.

Она же сидит, точно изваяние, и внимательно смотрит.

14. Маленькая смерть

Если несколько дней подряд я, прилежный раб, делаю все, чего захочет моя Хозяйка, меня ожидает награда.

Есть одна особая, интимная награда — ее получаешь наедине с Анитой. Это несколько почти оргиастических переживаний одновременно — все они необычайно животворные, но смертельно опасные. Мы называем такие ощущения маленькая смерть, и они включает в себя самые насущные потребности человечества — еду, секс и власть{40}.

Моя Госпожа ценит этот опыт, быть может, даже больше, чем я. Она испытывает тройное возбуждение. Само по себе оно противоречиво. Первое включает в себя приземленную потребность насыщения, пожирания и заполнения пустот; второе — трансцендентное эротическое переживание и, наконец, третье — садомазохистская радость от причинения боли.

Но для начала я должен приготовить хорошее блюдо. Подобными глупостями Анита никогда не занимается, это ниже ее достоинства. И правильно — это работа для слуг. Для меня же нет ничего легче, ведь я превосходный повар, можно сказать, маэстро.

На мне лежит эстетическая ответственность за наряд Хозяйки. Пока я выбираю ей наряд и одеваю ее, она совершенно пассивна.

Я занимаюсь и макияжем — применяю консервативную белую пудру, лишь слегка трогаю ее скулы розовым, чтобы создать впечатление, будто ее слегка лихорадит. Помада не нужна — губы просто смазаны маслом. Я ополаскиваю ей рот соленой водой — нужно уничтожить бактерии и инфекцию.

Церемония мытья сложна. Ее ноги я омываю языком и затем смазываю маслом каждый палец.

Ее вагина требует особой подготовки. Я омываю ее водой и мягким мылом, затем размягчаю — постепенно наношу мазь с различными химикатами. Под конец процедуры ее влагалище чувствительно, но по-прежнему пассивно. Теперь ее скрывает ткань, которой я пеленаю все ее тело. Трение не должно возбудить влагалище до начала процедуры.

В течение нескольких часов до трапезы Хозяйка отдыхает и слушает приятную музыку — ничего волнующего, глубокого, грустного или чрезмерно веселого. (Подойдет добротная запись эстрадного оркестра.) Госпоже следует не утруждать себя упражнениями и вообще избегать физической нагрузки.

Ей нельзя надевать ни корсет, ни обтягивающую одежду, которая может сковать движения. Она плюхнется в удобное кресло, как набитый мешок. Предпочтительно, чтобы ее отнесли или подкатили к столу, где на белом льне разложены серебряные приборы.

В этот вечер она в строгом черном вечернем платье. Я провожаю ее к столу. Еда расставлена так, что моей Госпоже требуется минимум усилий, чтобы дотянуться до любых блюд.

Поскольку мое почетное место — под столом, Хозяйка обслуживает себя сама. Она расслабилась и начинает медленно есть. Я беседую с пальцами ее ног, ласкаю их руками и губами. Щекотка, усиленная маслом, посылает по ее телу приятные волны.