Последняя банши. Красная свадьба (СИ) - Полынь Кира Евгеневна - Страница 1

Не об этой ли чистоте души говорят жрецы храма Темной Матери? Когда совершенно чистое и обнаженное нутро вынуждено вести горькое существование в жалком, потрепанном теле. Не об этой ли легкости речь, когда приходит смирение с неизбежным концом, и ты с улыбкой на губах ждешь прихода палача, что тяжелой рукой вознесет тебя к предкам? Где это тонкая грань между сражением и поражением? Когда приходит осознание проигрыша, как быстро волна смирения погребет тебя под собой?

Кусочек яркого голубого неба мелькал в малюсеньком окошке, которое, так же как и все вокруг было «украшено» песчаной сталью, отрезая возможность полюбоваться небосводом цвета лазури. Руки, уже несколько дней вытянутые над головой, практически не приносили боли, за исключением того, что я их совершенно не чувствовала. Уставшие ноги не держали тело, и спина, вытянутая как струна, стала деревянной от одной позы.

Голое тело обдуваемое прохладой темного помещения темницы, не позволяло провалиться в небытие раз за разом напоминая что я еще жива и муки мои не закончены.

Он приходил раз в день. Стоял у решетки темницы и смотрел внимательно, разделывая меня на куски. Первые дни я молчала, потом от одиночества прорезался голос и я начала задавать вопросы, ответы на которые мне естественно никто не давал. Великий наблюдал за каждым моим движением, с удовольствием смотря, как я пытаюсь потянуть затекшие мышцы, как безвольно от усталости весит моя голова и только приступы неконтролируемого смеха позволяли мне запрокинуть ее назад.

Чего хотело это чудовище? Что он пытался увидеть в моих муках? Я спрашивала у него это раз за разом, крича об его сумасшествии, начиная сомневаться в трезвости своего рассудка. Он молчал, продолжая с упоением препарировать меня своими строгими, карими глазами.

Меня кормили. Обычной едой. Три раза в день, растягивая мои минуты существования, которое не были похоже на жизнь. Огромного размера верзила, силой открывал мне рот, заставляя глотать теплый суп. И все так же молча. Он сводил меня с ума. Целенаправленно, жестко, заставляя биться в отчаянье, загнанной птицей.

Я сбилась со счета, сколько дней длилась моя пытка. Мне до одури надоело считать пролетающих мимо моего окошка птиц, которых за все это время накопилось не более двадцати. Время тянулось бесконечной петлей, затягиваясь на моей шее.

— Только в сказках любят за упрямство. — Голос раздался совсем близко, с громким треском разбивая хрупкую защиту моего разума.

Он медленно открывал дверь, ведущую в камеру, вынуждая меня рассеянно следить за каждым его движением, не веря своим глазам. Остановившись в шаге от меня, он убрал руки за спину, сцепляя их в замок, в очередной раз выражая свою брезгливость в отношении меня и чуть склонил голову в бок, рыская взглядом по напряженному лицу.

— Я хорошо подготовил почву твоего послушания, или нет? — Вопрос, ставивший в тупик, стрелой пробил тишину, вынуждая меня хаотично соображать, разбрасываясь вариантами ответов.

Стоило только согласиться, и пришлось бы признать покорность перед ним, ласковой собачкой прижимаясь к ногам, лишь бы не попасть вновь в этот одиночный каземат. Стоит подать только голос против, как пытка продолжится, и такая крохотная возможность спастись рассыплется прахом прямо в ладони. Видимо весь мыслительный процесс был ярко выражен на моем лице, так как мужчина хмыкнул и острая, словно бритва, ухмылка, разрезала его плотно сжатые губы.

Я впервые увидела выбивающуюся из привычной маски безразличия или брезгливости, эмоцию и нахмурила брови.

— Ты проглотила язык? — Он слегка наклонился ко мне, всматриваясь в черты лица, как будто так найти ответы стало бы проще. — Ничего. Придет время, и ты приклонишься передо мной.

— Никогда! — Гаркнула я словно ворона, но судя по мелькнувшим в глазах молниям, он все расслышал.

Вместо того, что пронзить мое тело ножом, что висел у него за поясом, он просто сделал пару шагов назад, позволяя мне в очередной раз насладиться своей беспомощностью.

— Своей непокорностью ты только себе делаешь хуже. — Он повернулся, осмотрел меня ледяным взглядом, от которого хотелось съежиться. — Скажи, ты голодна, банши? — Оказавшись в нескольких сантиметрах от меня, он заглянул мое лицо, так и не прикоснувшись ко мне. — Я могу дать тебе еды. Столько сколько ты захочешь. Или столько, сколько я посчитаю нужным.

— И от чего зависит твое решение? — Я подняла голову, решив, что если мне суждено умереть, так с гордо поднятой головой.

— От того, как быстро ты припадешь на колени.

— Отсосать тебе? — Я рассмеялась, напомнив себе безумную, от которой я сейчас мало чем отличалась.

Он схватил меня за горло, принуждая смотреть в его глаза, что видели много смертей, заставляя разглядывать равнодушие к еще одной жертве, обещая позволить мне насладиться им вдоволь.

— Отсосешь. Если я того захочу. — Он вынул что-то из-за пояса, и ошейник сомкнулся на моей шее. Давно забытое чувство. — Это даст тебе еще немного времени привыкнуть.

— Зачем? — Спросила я, потрескавшимися губами.

— Потому что я так хочу. Можешь считать это прихотью.

— Просто добей.

Великий вернулся к двери, даже не обратив внимания на мою просьбу, заставив слова застыть в воздухе, так ни до кого и не добравшись.

— Август придет через пару часов. И будь хорошей девочкой — не заставляй его злиться.

— Гори в аду! Урод! — Я сыпала угрозами, забившись в криках, но он просто ушел, оставляя меня один на один со своей истерикой.

«Кормилец» и вправду пришел через пару часов. А может и нет. Все смешалось в один бесконечный бред, делая невозможным отчет времени, подкрашивая все возрастающей болью в подвешенном под потолком теле.

Он подвел ложку к моим губам, давая возможность открыть рот самостоятельно, и я смирилась.

— Август. — Позвала я, когда охранник собрался уходить. — Август, скажи мне, сколько я здесь?

Он проигнорировал меня, пропуская мои слова мимо ушей, продолжая складывать посуду на поднос.

— Прошу! Просто скажи, сколько я здесь! — Верзила продолжал молчать, словно его язык давным давно отрезали.

Самый ужасный момент был, когда кто-то уходил. Это означало, что я вновь надолго остаюсь одна. Вот, последний шаг, скрежет замка и опять долгая, мучительная тишина на многие часы. Я проваливалась в сон, но и это не спасало от одиночества. Короткие передышки означали лишь то, что я вновь проснусь, впиваясь взглядом в каменную кладку напротив.

Небо за маленьким окошком приобрело ярко белый цвет, привыкшие к полумраку глаза, стали ужасно чувствительными, делая невозможным короткие слежки за случайными птицами.

Иногда мне казалось, что я плачу, но болезненная агония вырывала эти воспоминания из головы, смешивая все чувства и превращая меня в комок истерики.

Когда он пришел в следующий раз, оставшись стоять за решеткой, как делал это до прошлой встречи, я зашлась диким смехом, не в силах остановиться, задыхаясь от жажды. Я всматривалась в силуэт, но не видела четких черт, вырезав внутри все, кроме пульсирующей ненависти, что ядом разливалась по венам.

Он все-таки сделал шаг, и переступил порог моей камеры, двигаясь медленно, разглядывая и наслаждаясь моим сумасшествием.

— Помнишь, я говорил тебе приклониться?

— Никогда! — Хрипела я.

— Я решил, что это слишком просто. Ты будешь лежать у моих ног, ведьма. — Великий протянул руку, одной схватился за мое лицо, поднимая его к себе, а вторую поднял наверх.

— Никогда… — Шепотом сказала я, прикрывая глаза, пряча дикую надежду на скорую смерть.

— Тогда твое «никогда» наступает прямо сейчас. — Он улыбнулся, вновь не так как это делают другие, разрывая холодным, не изменчивым взглядом. — К ноге, банши! — Торжественно произнес он, и что-то над моей головой звякнуло.