Бедабеда - Трауб Маша - Страница 4

Так происходило и раньше, во время соревнований. В какой-то момент наступал ступор, накатывал ком и сражал всю команду. Мила очень боялась именно этого состояния, когда невозможно что-либо контролировать. Кажется, ты все делаешь правильно, а ничего не выходит, и вдруг становится безразлично, что произойдет дальше. У всех этот момент наступает по-разному и проявляется тоже по-разному. У той же Светки всегда перед игрой начинался понос. Она бежала в туалет, держась за живот, и приступы повторялись снова и снова. Светка не ела, не пила перед соревнованиями, но ничего не помогало – живот крутило. Нинка же перед ответственными матчами и ела, и пила, и хоть бы одна напасть ее взяла. А с жуткого похмелья Нинка вообще играла красиво – Димдимыч аж рот открывал от восторга. Она двигалась медленно, плавно, мяч подавала с затяжкой, лениво. Комбинации тоже выстраивала вроде как примитивные на первый взгляд, ученические, но прекрасные в своей точности. А Мила впадала в ступор ближе к концу игры. У нее был особый случай – она отбивала, подавала, но на площадке не присутствовала. И за игрой наблюдала будто со стороны и сверху. И только Нинка могла всех вывести из ступора. Один раз она заперла туалет, и Светка вышла на площадку с мыслью, что обосрется. Так и сообщила.

– Ну, класс! – рассмеялась Нинка. – Если не выиграем, то хоть поржем.

А Милу в какой-то момент Нинка ущипнула за ляжку. И та вдруг очнулась, вернулась к действительности. Так что с тех пор нога Милы была в синяках, но она была благодарна подруге за найденный способ. Светке требовался закрытый туалет, а ей – щипок за ляжку.

В холле частной клиники, где работала Нинка, Мила тоже чувствовала такие щипки, чтобы вернуться к реальности. Вот подруга завела в кабинет молодую женщину, и та пробыла в кабинете ровно полтора часа. Нинка к ней так и не зашла. Но женщина вышла довольная и свежая.

– А эта женщина из первого кабинета? – уточнила Людмила Никандровна диагноз.

– Ребенку два месяца, свекровь – монстр, приходит отоспаться, – ответила подруга.

У Нинки всегда было много чокнутых на приеме, не меньше, а то и больше, чем у Людмилы Никандровны.

Например, женщина явно за семьдесят. Все лицо в глубоких морщинах, как печеное яблоко, а руки – молодые, без единого пигментного пятнышка.

– А с ней что? – спрашивала Людмила Никандровна.

– Муж ее руки любит. Он давно ослеп и чувствует только руки. Она приходит ко мне, чтобы муж думал, будто она молодая и он еще молодой. Этим его и держит. Ей восемьдесят шесть. Мужу будет девяносто. Он трогает ее руки, целует их, прижимает к лицу. Ей это важно.

– Они, наверное, больше пятидесяти лет вместе? Удивительно.

– Да они поженились пять лет назад. Встретились в парке. И не спрашивай, как он ее увидел. Не знаю. Там все дети, внуки и даже правнуки на ушах стоят, не успокоятся. А этим молодым хоть бы что. Он не видит, но чувствует. Ее руки.

Был случай, когда одна из пациенток привела к Нинке свою дочь, которая давила прыщи, жаловалась на обилие родинок, хотела исправить нос, казавшийся ей слишком курносым, и уши – девочка считала себя лопоухой. И Нинка объявила, что прием на сегодня окончен. Уж извините. Сложный случай.

Следующие три часа она читала девочке-подростку лекцию, показывая на плакатах схемы, тыча в учебник по дерматологии и объясняя все про хрящи, кости, наркоз, хирургические инструменты, включая пилу и молоток. Девчушка сидела насупившись и бубнила, что уже все решила и ее никто не переубедит. И тогда Нинка попросила маму сложной барышни выйти из кабинета, откуда вскоре послышался трехэтажный мат. Врач орала, что завтра же вместо новых сисек, носа, ушей и прочих частей тела девочка увидит больницу. Самую обычную. Но если захочет, то они еще и в психиатрическую на экскурсию заглянут, и в пластическую хирургию, а потом еще и физдиспансер. «Нина Михайловна, делайте с ней, что хотите. Я больше не могу», – всхлипнула мама девочки.

Нинка повела девочку, как и обещала, по всем больницам. Та хмыкала, равнодушно реагировала на окровавленные бинты, перевязанные лица. Но именно в физдиспансере ее подкосило – она увидела ноги фигуристок, гимнасток и других спортсменов. Молодые, красивые ноги, изувеченные кровавыми мозолями, травмами, непроходящими синяками, сорванными подчистую ногтями. Девочки ее возраста при ней сдирали приросшие к пальцам пластыри, отрывали куски ногтей. Она увидела перебинтованные груди девочек, синюшные полосы от бинтов, торчащие ребра и ужас в глазах при виде весов. После этого барышня решила, что у нее все отлично – и уши, и нос. И вообще жизнь прекрасна.

Нинка могла справиться с кем угодно, но с Настей не получилось. Людмила Никандровна часто задавала себе этот вопрос – почему не вышло с ее дочерью?

– Скажи, когда ты заметила? – спросила она как-то подругу.

– Что заметила?

– Ты понимаешь, о чем я. Настю…

– Давно…

– Почему мне не сказала?

– А ты сама не догадываешься? Как я могла сказать? Это твоя дочь, а ты – моя подруга, лучшая, как сестра. Я не хотела тебя потерять.

– Я не видела, долго не видела. Не хотела.

– Это нормально для матери.

– Не нормально для матери-психиатра!

– Мил, ну вспомни, что говорил Димдимыч. Можно сыграть на пороках, на недостатках техники, на ситуации, наконец. На удаче, репутации. Но вам оно надо? Играть нужно на собственных данных и талантах. Все остальное – фуфло. Вот так и с твоей Настей. Что бы я ни сказала, оказалось бы фуфлом. Ты должна была сама понять и признать.

Людмила Никандровна усилием воли взяла себя в руки и очнулась. Стоило ей дотронуться до ноги, она будто просыпалась и сосредоточивалась. Нинка ее давно не щипала, но мышца все помнила. Людмила Никандровна еще раз посмотрела на Анну и опять задалась вопросом: «Зачем Нинка ее к ней отправила?» Максимум – тоска заела, бытовуха. Или у мужа – кризис среднего возраста. Переоценка ценностей. Обычный страх, что жизнь проходит мимо. Людмила Никандровна продолжала размышлять, но Анна не подходила ни под один из традиционных типов ее пациентов. Людмила Никандровна даже начала злиться на Нинку – ну зачем тратить время? И ее, и этой женщины? Что Нинка вообще в ней разглядела странного? Обычная милая домохозяйка. Только от нее сама Людмила Никандровна впала в ступор, разболталась, как студентка-первокурсница, и провалила прием. Но дело даже не в этом. Диагноза нет. Женщина здорова. Тогда зачем Нинка так за нее просила?

Обычно все пациенты называли Людмилу Никандровну Людмилой Николаевной. Пару раз она была Никитишной, раза четыре как минимум Александровной и один раз Никаноровной. Пациенты не проявляли интереса к отчеству врача. Это нормально. Они могли запомнить Марьиванну, а на большее оказывались не готовы. Люди приходили со своими проблемами, а замысловатое отчество врача – еще одна проблема. Зачем его запоминать? Но Анна заметила:

– У вас необычное отчество.

– Да, папу звали Никандр, но он терпеть не мог свое имя, поэтому его все звали Коля.

– Наверняка вас тоже часто называют Николаевной. Не обижаетесь?

– Да нет.

– А меня мама называла Нюшей или Нютой. Я специально делала вид, что не слышу. Меня даже от Анютки трясти начинало. Почему нельзя называть ребенка полным именем? У нас была девочка в школе, ее звали Анна-Мария. Представляете? Так ее как только не звали – то Аня, то Маша. Наша классная издевалась над ней, называя Марией-Антуанеттой. Девочки отказывались с ней дружить. Ее мама ходила к директору и настаивала, чтобы дочь называли полным именем, а не Аней или Машей. Я завидовала этой девочке, точнее тому, что у нее такая смелая мама – не боится ходить к директору и отстаивать право дочери на полное имя. Моя мама считала, что та выпендривается. Даже сейчас она иногда называет меня Нютой. Неприятие собственного имени – это ведь тоже своего рода диагноз?

– Ну не то чтобы сразу диагноз, – рассмеялась Людмила Никандровна. – Сейчас вообще сплошное раздолье в именах. Даже у меня глаз начинает дергаться. Я вожу внучку на развивающие занятия, так там ни одной девочки с простым именем нет. Элина, Алина, Арина, Ариадна и Адриана, две Миланы, Марта. Две Евы и даже одна Сюзанна. Да что далеко ходить – мою внучку зовут Марьяна. Не Мария, а именно Марьяна – дочь тоже самовыразилась. А я на правах бабушки ласково зову ее Марьяша. А у вас есть дети?