Заклятая невеста (СИ) - Эльденберт Марина - Страница 54

То есть Льера.

— Она сама… — элленари попятился. — Ваше аэльвэрство, вы сами видели: она не возражала. Она…

— Что с ней? — яростью в этом голосе хлестнуло даже меня.

— А…ахантария, — сдавленно пробормотал Нияр, отступая. — Ирэя распорядилась…

Договорить он не успел: шипящая удавка глубинной тьмы захлестнула его шею, впиваясь в кожу с невиданной мощью. Смерть ударила в нее с силой, от которой холодом полоснуло пространство. Лицо элленари стремительно почернело, не только лицо, но и руки, одежда, он весь, чтобы спустя миг рассыпаться тленом. Я смотрела, как в воздухе кружатся серебристые хлопья — единственное, что от него осталось. В следующий миг Льер уже шагнул ко мне.

Вспышка портала — и мы оказались в комнате, лицо Золтера стремительно менялось, за несколько ударов сердца в ладонь волосы почернели, впитывая ночную синеву. Я смотрела ему в лицо, чувствуя, как кожа горит под платьем, как с каждым вздохом становится все тяжелее просто смотреть.

Потянулась, чтобы коснуться ладонью его лица, повторить знакомый узор на скуле, но Льер перехватил мою руку. Одно прикосновение — и от меня почти ничего не осталось, я падала в глубину его глаз, сгорая от желания почувствовать его губы на своих. Если бы он меня не удерживал, поцеловала бы сама, но он удерживал. Не позволяя прикоснуться к себе, и лицо его словно продолжало меняться: плотно сжатые губы, дрожащие крылья носа. Нет, он оставался собой, и в минуту, когда я это поняла, Льер меня все-таки поцеловал. Просто рывком подался вперед, сокращая расстояние между нами.

Удар сердца вышел невыносимо долгим, гораздо более долгим, чем предыдущие.

Скольжение губ по губам отозвалось во мне стоном — глубоким и низким, от которого по телу прокатилась новая волна жара. От него или от прикосновения сильных пальцев к щеке, от глухого и хриплого:

— Лавиния…

Платье все-таки сползло вниз, обнажая ставшую чувствительной кожу, но этого я уже почти не почувствовала. Зато почувствовала касание жесткой ткани к груди. Всхлипнула, когда он подхватил меня на руки, и второй раз — когда спиной коснулась ледяной ткани покрывала.

— Тс-с-с, — Льер дотронулся до моих губ, — тихо.

И я, сходя с ума от этого прикосновения, раскрыла рот, позволяя пальцам скользнуть глубже. Не то рычание, не то сдавленный стон, отозвались во мне каким-то странным животным наслаждением. Почти болезненным, поэтому когда он убрал руку, протестующе всхлипнула и широко распахнула глаза.

Его сейчас напоминали провалы: глубокие и бесконечные, в которых смутно читалось… что-то, но я не хотела ничего читать. Я хотела его, целиком, без остатка, хотела чувствовать его в себе, чувствовать, чувствовать, чувствовать… Всей кожей, всем телом, внутри и снаружи.

Поэтому вскрикнула, когда его пальцы скользнули вниз. Не только пальцы, когда он коснулся меня губами, я выгнулась на покрывалах, сминая холодную ткань дрожащими руками. Сумасшедшие, острые прикосновения отзывались внутри болезненно-сладкими, тянущими ощущениями. Движения ладони и языка, поначалу неспешные, с каждым мгновением становились все более резкими, жесткими, обжигающими.

До той минуты, пока его пальцы не скользнули внутрь, и тогда я закричала.

Выгибаясь, комкая покрывало, стягивая его под себя. Содрогаясь от яркого болезненного наслаждения, чувствуя, как сильные ладони скользят по моим бедрам. Льер приподнялся, вглядываясь в мое лицо, а после одним движением притянул к себе, укрывая всем телом, обнимая, впитывая каждую частичку моей дрожи.

Это было последнее, что я запомнила, потому что после головокружительно-сладкой истомы упала в его руки. И в глубокую, непроглядную темноту.

Пробуждение началось с ласкового прикосновения: это прикосновение было тем самым, от которого у меня всегда заходилось сердце. Жизнь тянется к солнцу, поэтому я редко просила служанок задернуть на ночь портьеры. Почти каждое утро для меня начиналось с первой утренней ласки, со скольжения солнечного света по коже, даже зимой. Подушка пахла цветами, и мне не хотелось открывать глаза: такой теплой и мягкой она была. Покрывало, напротив, холодило горячую после сна кожу, и я посильнее завернулась в него, улыбаясь. Давно у меня не было такого хорошего настроения, как сегодня. Давно я не чувствовала себя настолько живой, настолько наполненной магией, что все внутри звенело от счастья.

Пожалуй, надо будет сказать Луизе, что я не прочь выбраться в Лигенбург, только бы погода не подвела. Но судя по солнышку, весна все-таки вернулась в Энгерию, а значит…

— Аэльвэйн Лавиния.

Я моргнула и широко распахнула глаза.

Лизея стояла рядом с моей кроватью и держала поднос. На нем, вопреки обычаю, дымился в чашке какой-то резко пахнущий отвар. Лицо элленари светилось от радости, и как я поняла, не только от радости, но и от… солнца. Оно разогревало иней ее волос, бликами отражалось от сияющей пудры на коже.

Рывком отбросила покрывало, спрыгнула на пол и бросилась к окну. Занавеси были прикрыты неплотно, и я раздвинула их, чтобы увидеть залитое ослепительным солнечным светом море. Оно простиралось до самого горизонта, играя всеми красками синевы, в горах, обычно запечатанных серой туманной дымкой, сейчас сверкала зелень молодой листвы. Небо было высоким и чистым, без единого облачка, а еще не было ни одной молнии.

Не в силах поверить в то, что вижу, повернулась к Лизее.

Она по-прежнему стояла с подносом, а потом, внезапно опомнившись, поставила его на столик.

— Это для вас, моя королева.

Что?!

Я перевела взгляд на руку, на которой сиял… брачный браслет. Узора, который на меня нанес Золтер, не было, хотя я могла поклясться, что предплечье под ним горит.

— Восстанавливающее силы горячее зелье, — она кивнула на чашку. — Поможет прийти в себя и взбодрит. Отдыхайте, а я пока принесу завтрак. Сегодня у вас очень важный день.

Элленари снова склонилась и вышла, я же смотрела ей вслед, пытаясь осознать происходящее. То, что творилось за окном, ничем не напоминало знакомый мне Аурихэйм, но то, что творилось в этой комнате… Я обвела взглядом спальню. К черному и серебру в интерьере примешивались белый и кремовый. Нет, это определенно не были мои комнаты, хотя на кушетке в изножье свернулся разомлевший на солнышке бъйрэнгал. Заметив мой взгляд, котенок завалился на спину кверху пузом, облизнулся и продолжил спать. Судя по всему, Лизея его уже покормила и сводила на прогулку.

Решительно не понимая, что происходит, я мысленно вернулась ко вчерашнему вечеру, словно вымаранному из памяти с помощью магической кисти. Сначала я выбирала платье, чтобы вернуть Ирэе долг, потом наряжалась. Потом Лизея пожелала мне удачи и сказала, что роакариз, нити которого были вплетены в мои волосы, ее приносит. Потом была встреча с Ирэей, короткий разговор с Льером и обжигающая ревность, когда я осознала, что он ушел с темноволосой элленари.

При мысли об этом даже сейчас застучало в висках, а потом…

Потом я вспомнила.

Шарящие по моему телу руки Нияра, и как я сгорала от жажды прикосновений элленари, задранная юбка, сбивающееся дыхание. Яростный взгляд Льера, оседающий над дальним коридором пепел: единственное, что осталось от поданного Ирэи.

Наверное, на этом с воспоминаниями стоило остановиться, но я не смогла. Они хлынули на меня удушающе-жаркой волной, прокатившись от щек до кончиков пальцев. Я подняла руки: свободные от запирающих магию браслетов запястья показались чужими. Не моими. Не могла я вчера тянуться этой самой ладонью к лицу Льера, чтобы коснуться — порочно и откровенно, впитывая жар его кожи. Не могла выгибаться от бесстыжих ласк, сгорая в одном-единственном желании: раствориться в них, в его руках, в его власти.

Не могла, но выгибалась, сходя с ума от наслаждения.

Как именно, я сейчас помнила слишком хорошо, и то, как кричала под ним — тоже.

Осознание этого заставило меня замереть в подобии ступора, наверное, я бы так и стояла невесть сколько времени, если бы не открылась дверь.