Десять негритят / And Then There Were None - Кристи Агата - Страница 10

Филипп Ломбард ухмыльнулся:

– Все верно. Я их бросил! Из чувства самосохранения. Мы заблудились в буше. Я и еще пара парней взяли оставшийся провиант и смылись.

Генерал Макартур сурово вопросил:

– Вы бросили своих людей? Оставили их умирать с голоду?

– Да, – ответил Ломбард. – Я поступил не как пукка сахиб, конечно. Но долг перед самим собой – первейший долг всякого человека. К тому же дикари не боятся умирать. Для них это не то же самое, что для нас, европейцев.

Вера отняла от лица ладони и спросила, глядя на него в упор:

– И вы бросили их – умирать?

– Я бросил их умирать, – ответил Ломбард.

И его веселые глаза глянули в ее, испуганные.

Энтони Марстон озадаченно сказал:

– Я тут подумал – Джон и Люси Комбз… Должно быть, это те двое ребятишек, которых я сбил под Кембриджем. Чертовски не повезло.

– Кому, им или вам? – ядовито спросил судья Уоргрейв.

– Вообще-то я имел в виду себя… – ответил Энтони, – хотя, конечно, вы правы, сэр… не повезло им. Но это была чистая случайность. Они просто взяли и выскочили на дорогу из-за какого-то дома. Меня тогда на год лишили прав. Дьявольски неудобно.

Доктор Армстронг пылко воскликнул:

– Нельзя, нельзя так гонять! Молодые люди вроде вас представляют угрозу для общества.

Энтони пожал плечами и ответил:

– Машины будут ездить все быстрее. Хотя в Англии дороги безнадежны. Здесь и разогнаться-то негде.

Он рассеянно огляделся в поисках своего стакана, увидел его, взял и отошел к другому столу, где стояли виски и содовая. Уже оттуда бросил через плечо:

– Все равно суд признал, что это была не моя вина. Несчастный случай!

Слуга, Роджерс, уже давно нервно облизывал губы и ломал пальцы. Теперь он тихим подобострастным голосом произнес:

– Позвольте и мне сказать несколько слов, господа.

– Валяйте, Роджерс, – подбодрил его Ломбард.

Тот кашлянул и снова провел языком по сухим губам.

– Тут, сэр, шла речь обо мне и миссис Роджерс. И о мисс Брейди. Это все неправда, сэр. Мы с женой были с мисс Брейди до самого конца. Она страдала нездоровьем и раньше, еще до нас. А в ту ночь, сэр, – в ночь, когда ей стало плохо, – была гроза. Телефон испортился. Мы не смогли вызвать врача. Я сам пошел за ним, пешком. Но он пришел слишком поздно. Мы сделали для нее все, что могли. Мы были ей преданы. Кто угодно вам подтвердит. Никто никогда не сказал о нас дурного слова. Ни единого слова.

Ломбард задумчиво глядел на дергающееся лицо слуги, его сухие губы, напуганные глаза. Вспомнил про упавший с грохотом поднос. И подумал: «Да неужели?» – но вслух ничего не сказал.

Заговорил Блор – нагловато-добродушно, как принято у полицейских:

– Получили что-нибудь после ее смерти, а?

Роджерс вытянулся и сухо произнес:

– Мисс Брейди оставила нам небольшое наследство в благодарность за долгую службу. И что в этом дурного?

– А вы-то сами, мистер Блор? – встрял Ломбард.

– Что – я?

– Ваше имя тоже было в списке.

Блор побагровел.

– Вы про Ландора? Случай с ограблением банка – Лондонский коммерческий…

Судья Уоргрейв оживился:

– Я помню это дело. Судья, правда, был другой, но я его помню. Ландора осудили на основании ваших показаний. Ведь это вы расследовали то ограбление?

– Я, – подтвердил Блор.

– Ландор получил пожизненный срок и год спустя умер в Дартмуре. Он был слабого здоровья.

– Он был бандит, – отрезал Блор. – Это он уложил ночного сторожа. Там все свидетельствовало против него, с самого начала.

Уоргрейв медленно проговорил:

– Кажется, вы еще получили благодарность за умелое ведение дела.

Блор угрюмо ответил:

– Повышение.

И хрипло добавил:

– Я исполнял свой долг.

Ломбард неожиданно звонко рассмеялся и сказал:

– Надо же, какие здесь собрались исполнительные и законопослушные граждане! Все, кроме меня. А что у вас, доктор? Маленькая профессиональная ошибочка? Подпольная операция, наверное?

Эмили Брент взглянула на него с нескрываемым раздражением и немного отодвинулась.

Доктор Армстронг, полностью владея собой, лишь добродушно покачал головой.

– Я и сам теряюсь в догадках, – сказал он. – То имя, которое было названо вместе с моим, ничего мне не говорит. Как там ее – Клиз? Клоз? Никогда я не лечил такую женщину, да и чтобы кто-нибудь из моих пациентов умирал, тоже не припомню. Совершеннейшая загадка. Хотя, конечно, это было давно… Может, это кто-то из тех, кого я оперировал в больнице. Люди часто слишком поздно обращаются к врачам. А когда пациент умирает, всю вину сваливают на хирурга.

Он вздохнул и покачал головой.

А сам подумал:

В комнате воцарилось молчание. Все смотрели на Эмили Брент, кто прямо, кто исподтишка. Она не сразу поняла, чего от нее ждут. А когда поняла, брови полезли на ее низенький лоб.

– Вы ждете от меня каких-то слов? – заговорила женщина. – Но мне нечего сказать.

– Так уж и нечего, мисс Брент? – повторил судья.

– Нечего.

Уоргрейв поджал губы. Огладил лицо. И тихо продолжил:

– Вы отказываетесь от защиты?

Мисс Брент холодно ответила:

– Мне не нужна защита. Я всегда поступала только по велению совести. Мне не в чем себя упрекнуть.

Такой ответ никого не удовлетворил. Но Эмили Брент была не из тех, кого заботит общественное мнение. Она и глазом не моргнула.

Судья кашлянул раз, затем другой и сказал:

– На этом мы вынуждены прервать наше расследование. Скажите, Роджерс, кто еще есть на острове, кроме нас, вас и вашей жены?

– Никого, сэр. Совсем никого.

– Вы уверены?

– Конечно, сэр.

Уоргрейв продолжал:

– Мне пока не ясна цель, с которой наш анонимный хозяин собрал нас здесь. Однако, по моему мнению, этот человек, кем бы он ни был, не нормален в самом общепринятом смысле этого слова. Он может оказаться опасен. Поэтому в наших интересах как можно скорее покинуть этот дом. Предлагаю сделать это сегодня.

– Прошу прощения, сэр, – сказал Роджерс, – но на острове нет лодки.

– Нет лодки?

– Нет, сэр.

– Как же вы поддерживаете связь с сушей?

– Фред Нарракотт приплывает сюда каждое утро, сэр. Привозит хлеб, молоко, почту, берет заказы.

– Тогда, по моему мнению, нам всем следует уехать завтра утром, на лодке этого Нарракотта, – заключил Уоргрейв.

Раздался одобрительный хор, из которого выбивался лишь один голос. Энтони Марстон не был согласен с большинством.

– Неспортивно как-то, – сказал он. – Надо бы разведать, в чем тут дело, а уж потом ехать, нет? Жалко бросать такой детектив. Триллер прямо.

Судья кисло заметил:

– В моем возрасте триллеры, как вы изволите выражаться, уже не доставляют никакого удовольствия.

Энтони насмешливо ответил:

– Закон убивает радость жизни! Я – за преступление! За него и выпью.

Он поднес к губам свой стакан и залпом выпил его содержимое. Может быть, чуть поспешнее, чем следовало бы. Марстон поперхнулся – и сильно. Его лицо исказилось, побагровело. Хватая ртом воздух, он сполз со стула на пол, выронив из рук стакан.

Это произошло так неожиданно и быстро, что у всех захватило дух. Все стояли и беспомощно смотрели на тело на полу.

Первым к упавшему подскочил Армстронг и опустился рядом с ним на колени. И почти сразу поднял изумленные глаза.