У кошки девять жизней (СИ) - Бэйн Екатерина - Страница 38
- Предыдущая
- 38/67
- Следующая
— Прочь!
Выбежав за дверь, я помчалась по коридору к себе в комнату. Я до сих пор не могла поверить в то, что случилось. Кадо умер. Кадо умер? Нет, это невозможно. Это мне померещилось. Он не мог умереть!
Заперев дверь прямо перед носом недоумевающей и громко возмущающейся Эмили, я упала на постель и закрыла глаза. Я видела перед собой ковер гостиной и Кадо, извивающегося по нему. Это неправда. Это мне приснилось.
Я не спала всю ночь, лежа на кровати не раздеваясь и смотря в потолок. Больше не плакала, но и не думала ни о чем. На меня нашло какое-то оцепенение, я впала в ступор. Время летело незаметно и стояло на месте. Я не обращала внимания на происходящее.
И лишь утром, когда первый солнечный луч заглянул в окно, поняла, что дальше так продолжаться не может. Нужно встряхнуться. Нужно встать, переодеться, умыться и отправиться завтракать, хотя мысли о еде сейчас вызывали во мне отвращение. Но может быть, когда я спущусь вниз, окажется, что все происшедшее вчера было лишь дурным сном.
Надежда умерла в тот самый миг, когда я отперла дверь, услышав за ней бурные рыдания Эмили.
— Бедный песик! — всхлипывала она, — бедняжка Кадо! Ох, какое горе!
Она так переживала, что мне пришлось отпаивать ее водой.
К завтраку я все-таки спустилась, хотя мне почему-то казалось, что увидев пищу, мне станет дурно. Ничуть не бывало. Вид аппетитных кушаний не вызвал никаких эмоций.
Я села на стул, окинула присутствующих взглядом исподлобья, отметила лица, полные сочувствия и стиснула кулаки. Ничто так не расхолаживало, как сострадание. Если они не прекратят так на меня смотреть, я завизжу.
— Как это ужасно, — робко и тихо начала Эвелина.
— Ни слова об этом, — свирепо сказала я, — ясно?
— Хорошо, хорошо, — поспешно закивали все.
Гадкие, отвратительные люди! Чтоб они все провалились!
Весь завтрак я просидела над полной тарелкой, ковыряясь в содержимом вилкой и превратив его в неопределенную массу. В рот не взяла ни кусочка.
Я собиралась выйти в коридор, когда меня остановил герцог.
— Мадам, — начал он, — я хотел бы поговорить с вами в гостиной.
Открыв рот, чтобы ответить резко отрицательно, я передумала. Какая разница! Пусть говорит, что хочет. Наплевать на это. Все равно.
Я молча прошла за ним в гостиную и села в кресло. Герцог долго устраивался на стуле, словно что-то торчало из сиденья, мешая ему в этом. Некоторое время я наблюдала за его потугами, а потом спросила:
— Ну?
— Мне очень жаль, что это случилось, — отозвался он.
— Это все? Я могу идти?
— Нет. Я позвал вас сюда не за этим. То, что случилось, мне очень не нравится.
— Неужели?
— Помолчите и послушайте. То, что произошло, не похоже на внезапно возникшую болезнь. Это похоже на…
— На что? — не выдержала я.
— Подумайте сами. Хватит мне дерзить. Вспомните, что он ел перед смертью.
Я напрягла память, которая, судя по всему, начала мне отказывать. Долго молчала, не в силах ничего припомнить. Но потом меня озарило.
— Пирожные.
— Правильно.
— И что это значит?
— Это значит, что эти пирожные предназначались вам.
— Конечно, они были для меня! Кто в здравом уме будет кормить пса пирожными?
— Вы меня поражаете своей тупостью. Если б он не съел эти пирожные, то их съели бы вы. И умерли бы совершенно так же, как ваш пес.
— Что? — я вытаращила глаза, — вы хотите сказать, что их нельзя было есть?
Герцог на мгновение прикрыл глаза.
— Да, — согласился он, — наконец-то. Их ни в коем случае нельзя было есть.
— Почему?
— Вы уже совсем ничего не соображаете? — вышел он из себя.
По-моему, он совсем обнаглел. Как он со мной разговаривает? И этот человек обвиняет меня в том, что я дерзко с ним разговариваю! Уж кто бы жаловался!
— Это вы ничего не соображаете! — огрызнулась я, — откуда мне знать ваши мысли? Почему эти чертовы пирожные нельзя было есть? Они, что, были отравлены?
Я спросила это без какой бы то ни было задней мысли, просто так, от злости. И каково же было мое изумление, когда герцог отозвался:
— Да, они были отравлены. Я рад, что вы наконец это поняли. Кто принес их?
— Вы серьезно?
— Кто принес их? — раздельно повторил он.
Казалось, еще секунда — и он меня стукнет.
— Откуда я знаю! Не помню. Кажется, лакей. А какое это имеет значение?
— Это имеет большое значение. И еще мне интересно, кто вас ненавидит до такой степени.
Меня хотели отравить? Меня? Отравить? Какая чушь! Кому это понадобилось меня травить? Кто я такая, наконец, чтобы избавляться от меня столь кардинальным способом?
— Ерунда, — отозвалась я, — никому и в голову не придет это делать.
— Кому-то пришло.
— И кому?
— Вы у меня спрашиваете? Вам лучше знать своих врагов.
— У меня нет ни одного врага. Что я, по-вашему, наследница престола?
— Вы думаете, травят только особ королевской крови? — скептически хмыкнул герцог.
— Еще богатых наследников. Но я не богатая наследница. Можно только посочувствовать тому, кто захочет унаследовать то, что после меня останется.
— Кажется, вы меня не слышите, — задумчиво проговорил он, — вас хотели отравить. Понятно? Это вам понятно?
Мне это было понятно. Непонятно было другое. Зачем? Зачем, во имя всего святого? Кому я нужна до такой степени? Насколько я знаю, никому еще не успела навредить так сильно, чтоб у человека возникло желание меня убить. Неожиданно, интересная мысль пришла мне в голову и я решила ее озвучить.
— Вы думаете, что неизвестный проник в дом, пробрался на кухню, отравил пирожные, зная, что они предназначаются именно мне? Вам не кажется это странным?
— Нет, не кажется, — отрезал герцог, — если предположить, что в доме кто-то подкуплен для этой цели.
— Кто? — поинтересовалась я.
— А вот это мне и предстоит узнать, — мрачно заметил он.
— Будете допрашивать всех подряд? — я скептически хмыкнула.
Можно подумать, этот человек признается в содеянном, как только увидит его грозную физиономию.
— Кстати, — продолжала я развивать свою мысль, — вполне могло случиться так, что отравить хотели не меня, а кого-то другого. Ведь пирожные ели трое.
— Да, но только с вами в последнее время случаются… разные неприятности.
Я возвела глаза к потолку. Ну вот, начинается!
— Вы подозреваете, что все эти случайности неслучайны?
— Перестаньте задавать глупые вопросы! — разозлился герцог в который уже раз, — вы и сами должны понимать это. В вас кто-то стрелял, раз, потом вы упали с лошади, это два, потом картина…
— Помилуйте! — взмолилась я, — картину-то оставьте в покое. Она свалилась сама.
— В моем доме картины никогда не падали.
— Значит, упадут, если их повесили на столь тонкие шнуры.
— Хорошо, — он скрипнул зубами, — ну, а лестница?
— Что лестница? — в том же духе спросила я.
— Кто-то столкнул вас с нее.
— Кто же, например? Там никого не было.
— Вы уверены? А раньше утверждали, что это сделал ваш пес. Значит, там его не было?
— Я его не видела, — я пожала плечами, — просто подумала, что…
— Ясно, — утверждающе кивнул он, — а кто первым нашел вас?
Я напрягла память. Кто нашел меня? Да никто, я сама встала. Потом ко мне подбежал Кадо, виновато виляя хвостом и скуля. Да, там была Луиза. Она еще спросила, жива ли я. Странный вопрос, если подумать, но в этом доме мне его задавали постоянно.
— Там была Луиза, — ответила я, — точно. Она убежала, потому что Кадо зарычал на нее.
— Луиза? — повторил герцог со странным выражением лица.
— Да, Луиза, — я состроила из себя полнейшую невинность.
— Понятно, — он поднялся на ноги, — тогда, вот что. Возвращайтесь в свою комнату и сидите там. Одна никуда не ходите. И не ешьте и не пейте ничего, не согласовав это со мной.
Я хотела спросить, как это он себе представляет. Я что, буду бегать к нему с каждым яблоком и спрашивать, можно это есть или нет? Глупость какая-то. Но спорить не стала, бесполезно. Только задержусь здесь еще часа на два.
- Предыдущая
- 38/67
- Следующая