Ангел-мститель (СИ) - Буря Ирина - Страница 53

Татьяна помолчала какое-то время, хлопая глазами.

Я тоже ничего не говорил, чтобы до нее, как следует, дошло, чего только можно ожидать от Марины.

Татьяна вдруг прыснула.

— Что смешного? — опешил я.

— Да, Марина, если уж берется за дело, то с размахом, — с восхищением в голосе произнесла Татьяна. — Хотела бы я послушать, как она с ней говорила… И, между прочим, и этот твой пример только в ее пользу говорит — ведь удалось же ей нас с бабушкой помирить. Ненарочито и ко всеобщему удовольствию.

— Ко всеобщему удовольствию?! — взорвался я. — Кто теперь ежедневно по магазинам бегает — Марина? Кто к высокому с прекрасным приобщается в приказном порядке — опять она? Кто Галю с Тошей нашел, куда пристроить, пока ее мать от Марининых гениальных идей вылечиваться будет? А если бы не было у тебя свободной квартиры? А если бы нам с тобой некуда переехать было? К себе бы Марина их пригласила пожить?

— Но ведь люди для того и дружат, — с искренним удивлением ответила мне Татьяна, — чтобы выручать друг друга…

Я понял, что больше мне с ней говорить не о чем. Когда улучшить Татьянину жизнь пытаются ее родители или я — это она называет вмешательством и неуважением к ее мнению. Когда тем же самым занимается Марина — речь сразу же заходит о сплошном взаимопонимании и взаимовыручке. И не важно, что взаимо относится к разгребанию последствий Марининой самоуверенности.

Но должен же кто-то остановить эту авантюристку от борьбы за справедливость, пока она во что-то более серьезное не вляпалась!

Ни с Татьяной, ни с Мариной спорить я больше не буду. А вот разговор со Стасом откладывать больше нельзя.

Глава 7. В работе нужно уметь видеть перспективу

Нельзя сказать, что приглашение зайти в кабинет к начальнику являлось для нее необыкновенной редкостью. Там она получала объем работ на ближайшее время, там же выслушивала распоряжения о том, что плановую работу нужно временно отложить и в максимально сжатые сроки провести измерения вот этих образцов, туда же она приносила результаты этих самых измерений.

Самодуром его назвать было нельзя, но за трудовой дисциплиной следил он неукоснительно и фамильярности с подчиненными не допускал. В журнале учета прихода на работу и ухода с нее его подчиненные могли расписываться друг за друга только во время его отпуска и командировок. Ровно в девять часов материально ответственная заносила этот журнал ему в кабинет, и опоздавшие, бочком заходившие туда, чтобы подписью отметить свое появление на рабочем месте, сразу же попадали на ковер.

А уж если кому случалось попасться отделу кадров, вышедшему на очередной рейд поимки нарушителей трудовой дисциплины, то одним громогласным разносом дело не заканчивалось. По пальцам можно было пересчитать случаи, когда начальник соглашался подписать объяснительную записку, в которой провинившийся клятвенно уверял начальника отдела кадров, что не опоздал, а задержался в местной командировке, в которой пребывал с самого раннего утра. Обычно самое незначительное опоздание влекло за собой незамедлительные меры. Проштрафившемуся сотруднику объявляли выговор в приказе, а в случае, если он попадал на карандаш больше трех раз в месяц, лишали премии.

Всем этим рейдам, однако, никак не удавалось превратить трудовой коллектив НИИ, в котором работала та, которую позже назвали Мариной, в образцовый. Никак не хотели его работники понять, почему они не могут, опоздав на четверть часа, просто уйти с работы на те же пятнадцать минут позже, выполнив весь запланированный объем работ. Учреждение было солидным, с несколькими корпусами, разбросанными на довольно большой территории, обнесенной единым забором. И дырок, через которые можно было проникнуть на рабочее место, было в нем отнюдь не меньше, чем в заборе фруктового сада возле ее дома.

Та, которую позже назвали Мариной, опаздывала редко. Детей муж в школу отвозил, и времени, чтобы спокойно собраться, у него всегда хватало. Но случалось. То троллейбус, идущий к метро, окажется переполненным — никак в него не втолкнешься; то, выйдя из метро, обнаружишь, что автобус из-под носа ушел. Она терпеть не могла такие дни — опаздывая, она обычно так нервничала, что в первые полчаса рабочего дня нечего было и думать о том, чтобы за приборы садиться — руки тряслись. Задерживаться после работы она не могла, поэтому приходилось жертвовать обеденным перерывом — проблемы городского транспорта никого не интересовали.

Как назло, на понедельник и пришелся один из таких дней. Запыхавшись, она влетела в кабинет начальника, чтобы расписаться, прямо с порога виновато забормотав:

— Владимир Геннадьевич, простите, пожалуйста. Автобус поломался — две остановки пришлось пешком бежать…

— Да ну? — скептически отозвался начальник ее лаборатории.

— Честное слово! — отчаянно воскликнула она. — Там со мной еще двое из отдела акустики ехали — мы вместе потом бежали…

Он задумался, прищурившись.

— На проходной кто-то из кадровиков стоял? — ворчливо спросил он.

— Нет-нет, сегодня никого не было, — быстро ответила она, в надежде, что успеет отдышаться в течение краткого — по случаю оставшегося незамеченным преступления — разноса.

— Ладно, ЧП у кого угодно может случиться, — буркнул начальник, и продолжил более деловым тоном: — У меня к тебе другой разговор есть.

От неожиданности она растерялась.

— Я слушаю Вас, — осторожно сказала она, нервно теребя в руках сумку и мучительно стараясь припомнить, какие еще прегрешения могут за ней числиться.

— Нет, ты сначала распишись, пойди вещи на месте оставь, а минут через… — он глянул на часы, — пятнадцать зайдешь ко мне.

Она коротко кивнула, неловко черкнула в единственной пустующей клеточке графы прибытия на работу и вышла, все еще не веря в свою удачу.

Через пару минут, однако, когда она разделась и присела на стул у своего стола, чтобы собраться с мыслями, удивление ее сменилось настороженностью. Что же это она так легко отделалась? Опоздания сходили у них с рук только особо перспективным сотрудникам — тем, которые уже вышли на защиту диссертации, или тем, кто мог принести солидные хоздоговора. Она прекрасно отдавала себе отчет в том, что не относится ни к тем, ни к другим.

В самом начале трудовой деятельности, впрочем, в ней видели молодого специалиста, подающего весьма большие надежды. Лучшая выпускница потока, и не просто с красным дипломом, а с таким, в котором ни одной четверки не было, и замужем к тому же — значит, не станет время тратить на всякие увлечения. Прямо бери и приставляй ее к какой-нибудь многообещающей разработке — через пару лет диссертацию напишет. Как она узнала несколько позже, из-за нее даже спор вышел между двумя отделами, в которых уже давненько молодых кандидатов не появлялось.

Первым делом ей, разумеется, объяснили, что полученные ею в институте знания носят слишком общий характер, и сейчас ей придется сосредоточиться на более узком направлении, но зато изучить его досконально — и вширь, и вглубь. Учиться она всегда любила, и, набрав кучу книг по своей новой специальности, с восторгом углубилась в них, выныривая лишь для того, чтобы набраться практических навыков работы на всяких экзотических приборах.

Она даже домой сначала книги брала, но там работать над ними почему-то уже не получалось. Это ведь раньше, когда она жила с одной матерью, возвращавшейся с работы довольно поздно, у нее было время и домом заниматься, и своей учебой. Сейчас же у нее был молодой муж, который требовал заботы и внимания. В те дни, когда он не задерживался на работе, по вечерам он обязательно делился с ней всеми новостями своей как заводской, так и общественной деятельности. И засиживаться над книгами до полуночи ей не позволял.

Но все же через пару месяцев она уже начала потихоньку представлять себе, чем занимается ее отдел, и даже позволяла себе временами — робко-робко — высказывать свои соображения по результатам измерений. Старшие товарищи переглядывались, но обрывали ее мягко — большей частью указывая ей на все еще остающиеся белые пятна в ее познаниях. После чего она опять зарывалась в книги, упорно стремясь добраться до дна пучины информации.