Смерть, о которой ты рассказал - Дар Фредерик - Страница 20

• Предыдущая
• 20/24
• Следующая

Я сел напротив, взяв ее руки в свои. Они были холодные. Указательным пальцем я попытался нащупать на запястье ее пульс, но не смог.

— Мина, — заявил я, — любой другой человек уже давно оповестил бы полицию. Если я этого не сделал, то только потому, что люблю тебя.

Она удивленно приподняла брови.

— Да, несмотря на то, что ты сделала, я тебя люблю и мне не стыдно в этом признаться. И эту любовь, хочешь ты или нет, тебе придется разделить со мной. Ты примешь свой настоящий облик, и мы будем жить вместе. Ты забудешь ничтожество, которое любила.

Она покачала головой.

— Поль, поскольку мы в твоих руках, я тебе подчинюсь, но не надейся, что ты заставишь меня забыть Доминика.

Ярость, как приступ лихорадки, охватила меня. Я сжал ее руки так, что она вскрикнула от боли.

— Ты забудешь его, Мина. Это всего лишь жалкий трус. Такая женщина, как ты, должна испытывать к подобному ничтожеству лишь презрение.

Она снисходительно улыбнулась.

— Ты плохо знаешь женщин, Поль. Ведь мне в нем нравится именно слабость. Это она покорила меня. Это из-за нее я решила завладеть твоими деньгами. Когда я познакомилась с Доми, он подыхал с голоду и не знал, как противостоять судьбе. Его детство…

— Оставь, Мина. Мне наплевать на его детство. Я знаю, что он сын сумасшедшей, и, приняв во внимание все смягчающие обстоятельства, дал ему уйти. Она вырвала свои холодные руки.

— Ты мне отвратителен. Поль! Я заколебался.

— Прекрати, Мина, не доводи меня. Ты…

— Что я?

— Ты пожалеешь!

— И все-таки я тебе скажу, раз мы расставляем все точки над "i". Ты мне противен, как никакой другой мужчина! От твоей кожи меня тошнит. Ты — жалкий, неудачливый дурак! Да-да, именно дурак! Ты нас раскрыл, но все равно остался в дураках. И я хочу, чтобы ты об этом знал. Одинокий человек всегда безнравственен. Ты считаешь себя сильным, потому что можешь избить Доминика, но настоящая сила не в этом. Хочешь, я скажу тебе, Поль, в чем она? Сила в красоте, изяществе. Ты, ты.., неуклюж, неотесан, у тебя одни мускулы! А он…

Ее голос затих, слезы заблестели в глазах.

— У него, Поль, есть самый редкий талант — красота. Когда он двигается, то кажется, что он танцует; когда мы занимаемся любовью, то я умираю от счастья, потому что, кроме физического наслаждения, испытываю душевную радость. Это прекрасно, понимаешь? Грациозно…

Я ударил ее по лицу. Она хотела увернуться, и удар пришелся по носу. Он начал кровоточить, но Мина не пошевелилась. Кровь струйкой стекала по лицу и, огибая рот, капала с подбородка.

— Вытри, ради Бога, кровь, Мина!

Она не сделала ни малейшего движения. Схватив салфетку, я окунул ее в кувшин с водой и сам, запрокинув ей голову, приложил к носу. Вскоре кровотечение прекратилось. Нижняя часть ее лица была испачкана, выглядела она ужасно.

— Иди умойся.

Она подчинилась. Я проводил ее до ванной и стал наблюдать за ней.

— Мина!

— Да?

— Что бы ты ни говорила, ничто не изменит моего решения. Выбирай: или тюрьма с ним, или жизнь со мной. Ты, конечно, можешь меня убить, но мне на это наплевать. Единственное, что для меня что-то значит, — это ты. Только ты. Ты стала смыслом моей жизни, говоря словами Вейе де Шомьера. Ты говоришь, что ты презираешь меня? Что ж, я согласен. Я же смирился с мыслью, что ты — преступница, что ты хотела меня убить! Ты правильно заметила, Мина: я одинок, совсем одинок… Не выдержав нервного напряжения, я заорал:

— Я один! Совсем один!

Рыдая, я упал на колени на керамический пол в ванной. Она подошла ко мне… Сквозь слезы я увидел ее точеные ноги, плотно облегающую бедра юбку, под которой угадывалось голое тело. Она взяла мою голову и прижала к своему теплому животу.

— Бедный Поль, — вздохнула она, — мой бедный Поль!

Ночь мы провели, не раздеваясь, на моей кровати. Она рассказывала о своей настоящей жизни. Ее звали Женевьева Пардон. Она была дочерью коммерсанта из Лиля. Ее родители были людьми строгих правил, и стремление дочери к свободе шокировало их. Они избавились от нее, отправив в Париж. Вскоре до них дошли слухи, что она ведет так называемый беспорядочный образ жизни, и двери дома навсегда закрылись для нее.

Мина (я продолжал звать ее так) выкручивалась в жизни сама. После многочисленных приключений она встретила Доминика Гризара, и между ними сразу вспыхнула большая любовь.

Эта часть ее рассказа причиняла мне боль, но она говорила об этом спокойно, бесстрастно, и я дослушал до конца.

— Нам надоело нищенствовать, понимаешь? Доми не способен ни на что, а я не хотела покидать его ради какой-нибудь службы. И вот однажды мы решились на дело. Вначале подумали о шантаже. Я должна была соблазнить какого-нибудь богатого типа, добиться от него компрометирующих писем, а если понадобится, то попытаться сделать пикантные фотографии и потом…

Я не выдержал и прервал ее.

— Мина, неужели ты до такой степени стерва? Она покачала головой.

— Ты ничего не понимаешь, Поль.

— Ладно, продолжай…

— Однажды в ресторане Доми прочитал твое объявление в газете, забытой на столике каким-то посетителем. Смеясь, он показал его мне: «Смотри, вот тип, играющий в оригинала. Этот бедняга надеется найти жемчужину в мусорке брачных объявлений и для этого разыгрывает из себя дешевого умника».

Я прикусил губу. Мина, улыбаясь, смотрела на меня.

— Доми прав, Поль. Твои мозги большего не стоят. Мы разработали хитроумный план, о котором ты теперь знаешь. Признайся, что он нам почти удался.

— Все провалилось только из-за него, — согласился я. — И это еще раз подтверждает, что он ни на что не годен. Мина легла на спину, вытянув руки вдоль туловища.

— Да, он мальчишка. И за это я его люблю. Ненавижу сильных и грубых. А он всегда будет мальчишкой и поэтому, Поль, я всегда буду его любить.

Теперь ее слова вызвали во мне не ярость, а скорее скрытую боль.

— Хорошо, Мина, ты всегда будешь его любить… Мы замолчали. Я погасил лампу, и мы лежали в темноте, прижавшись друг к другу, как две побитые собаки. Я рассматривал лунную дорожку на потолке. Она была такого же цвета, как лицо Бланшена. Да, это был такой же зеленовато-желтый нездоровый цвет.

Бланшен… Я очень надеялся на него.

Первой проснулась Мина. Она вскочила с постели, и я услышал, как она сбежала по лестнице. Это окончательно разбудило меня. Я тут же встал и пошел за ней, зная, что она хочет сделать, и собираясь ей помешать. Когда я распахнул дверь гостиной, она уже держала в руке трубку. Я вошел внезапно, но она даже не вздрогнула, увидев меня, и не стала сопротивляться, когда я отнял у нее трубку. Подняв аппарат, я стукнул им о мраморный столик так, что он разлетелся на куски.

— Мина, — сказал я, — кажется, я тебя предупредил, чтобы ты забыла о нем. С ним покончено! Ты поняла? Покончено. Единственное место, где у тебя есть шанс увидеть его, это зал суда.

Она покачала головой.

— Хорошо, Поль. Только должна тебя предупредить, что буду очень тяжелой заключенной. Она была спокойна. Я погладил ее по щеке.

— Не сомневаюсь. Но и я тебя предупреждаю, что буду очень терпеливым тюремщиком.

После этого мы вместе приготовили завтрак. Я больше не боялся, что она меня отравит, и понимал, что угрозы ее не испугали, но и меня смерть больше не страшила. Лучше принять ее из рук Мины, чем умереть в результате слепого случая.

— Итак, — спросила она, — какая программа?

— Мы едем в Орлеан.

— Ты хочешь еще раз изменить завещание?

— Нет, Мина, я хочу изменить твое лицо, а точнее — вернуть тебе твой настоящий облик. Больше всего на свете мне не хватает твоих двадцати лет. Кстати, сколько тебе?

— Двадцать шесть.

Я стал изучать се лицо. Даже без очков оно сохраняло какую-то суровость.

— Приготовься.

— Как хочешь…

Я привел ее к лучшему парикмахеру Орлеана и, ко всеобщему изумлению, остался ждать прямо в салоне. Я хотел во что бы то ни стало помешать ей позвонить своему кретину. Что за притягательная сила была в нем? Он был молод и экстравагантен, вот и все. Она сама наделила его достоинствами, которых у него не было. Теперь я понимал, как был прав, обратясь к Бланшену. Только смерть избавит меня от Доминика. Я хотел, чтобы это случилось как можно быстрее.

• Предыдущая
• 20/24
• Следующая