Немного ненависти - Аберкромби Джо - Страница 7

– Нет никакой справедливости, да? Ни для него, ни для меня. Есть только мир, который отворачивается и смотрит в сторону и которому наплевать на нас обоих.

– С какой стати должно быть иначе?

– Я убила того парня. – У Рикке задергалась ступня, потом подергивание превратилось в судорогу, охватившую всю ногу, а затем от судороги затряслось все ее тело. – Как ни крути, как ни поворачивай… это просто неправильно!

Она почувствовала твердую руку Изерн на своем плече – и была благодарна ей за это.

– Если убийство людей начнет казаться тебе правильным, это будет значить, что у тебя настоящие проблемы. Чувство вины может быть горьким, но тебе стоило бы радоваться, что ты его испытываешь.

– Радоваться?

– Чувство вины – это роскошь, доступная для тех, кто пока еще дышит и не испытывает невыносимой боли, холода или голода, притягивающих все их скудное внимание. Так что, девочка, если твоя основная беда – это чувство вины… – Рикке увидела, как в сгущающейся тьме блеснули ее зубы. – Вряд ли у тебя все так уж плохо!

Горянка шлепнула Рикке по ляжке и хрипло расхохоталась, как настоящая ведьма. Возможно, во всем этом и действительно было какое-то колдовство, потому что Рикке выдавила из себя первую улыбку за пару дней, и это позволило ей почувствовать себя хотя бы капельку лучше. Улыбка – твой лучший щит, ее отец всегда так говорил.

– Почему ты просто не бросила меня? – спросила она у Изерн.

– Я дала слово твоему папаше.

– Верно, но ведь все говорят, что ты самая вероломная стерва на всем Севере.

– Кому как не тебе знать, чего стоит то, что «все говорят». По правде, я держу слово только по отношению к тем, кто мне нравится. Меня считают вероломной, потому что здесь, на равнине, таких людей всего семеро. – Изерн подняла татуированную руку, сжав ее в вибрирующий от напряжения кулак. – Но для этих семи я – скала!

Рикке сглотнула.

– Так, значит, я тебе нравлюсь?

– Х-хе! – Изерн разжала синий от татуировок кулак и встряхнула пальцами так, что захрустели костяшки. – Насчет тебя я пока не уверена, но мне нравится твой отец, и я дала ему свое слово. Что попытаюсь положить конец твоим припадкам и выманить твой Долгий Взгляд наружу. И что ты еще будешь дышать, когда я верну тебя ему. И хотя в дело вмешались мелкие неурядицы типа вторжения врагов, из-за которого ему пришлось бежать из Уфриса, но что касается меня, обязательство по-прежнему в силе, куда бы ни загнал его Стур Сумрак со своими ублюдками.

Ее поблескивающие глаза уставились на Рикке, хитрые, как у лисы, обнаружившей курятник без присмотра.

– Впрочем, должна признаться, есть у меня и своя корысть в этом деле. Что для тебя даже неплохо, поскольку своекорыстные мотивы – единственные, которым стоит доверять.

– И в чем же твоя корысть?

Изерн распахнула глаза так широко, что они практически вывалились на ее грязное лицо.

– Потому что я знаю, что нас ждет другой, лучший Север. Свободный от лап Скейла Железнорукого и от того, кто тянет его за ниточки, то есть Кальдера Черного – и даже от того, кто тянет за ниточки его! Север, где каждый будет свободен выбирать собственный путь!

Изерн вплотную наклонилась к ней в темноте:

– И твой Долгий Взгляд укажет к нему дорогу.

Искры дождем сыпались в ночь, жар настойчиво толкал в улыбающееся лицо Савин. В проем высокой распахнутой двери виднелись напряженные тела, работающие механизмы, демонически освещенные сиянием расплавленного металла. Грохот молотов, лязг цепей, шипение пара, крики и ругательства рабочих… Музыка делающихся денег.

Поскольку шестая часть литейных мастерских на Горной улице принадлежала ей.

Один из шести огромных корпусов был ее владением. Две из двенадцати высоко вздымающихся труб. Одна из каждой шестерки новых машин, вращающихся внутри, одна шестая огромных куч угля, наваленных во дворе, каждое шестое из сотен поблескивающих оконных стекол, смотрящих на улицу. Не говоря уже об одной шестой части постоянно увеличивающихся прибылей: поток серебра, способный затмить Королевский монетный двор.

– Лучше не задерживаться здесь, миледи, – вполголоса посоветовала Зури. Огни литейной блеснули в ее глазах, когда она оглядела темнеющую улицу.

Как всегда, она была права. Большинству знакомых Савин молодых леди сделалось бы дурно от одной мысли о посещении этой части Адуи без сопровождения отряда солдат. Однако те, кто хочет занимать высшие позиции в обществе, не должны гнушаться время от времени погружаться и в глубины, когда есть шанс найти среди отбросов нечто блестящее.

– Тогда пойдем, – отозвалась Савин.

Ее каблуки зачавкали по грязи вслед за фонарем, прыгающим в руке мальчишки-проводника, который вел их по лабиринту тесных улочек. Узкие дома, по самые крыши забитые народом, опирались друг на друга, между ними протянулась паутина веревок, с которых свешивалось хлопающее белье, внизу грохотали груженые телеги, окатывая стены грязью. В некоторых местах целые кварталы были снесены, чтобы дать место новым фабрикам и мануфактурам; в других змеились кривые переулки, провонявшие угольным и древесным дымом, засорившейся канализацией или полным отсутствием таковой. Это был район города, переполненный населением, кипевший бурной деятельностью – но самое главное, его распирало от денег, которые отсюда можно было извлечь.

Савин ни в коем случае не была единственной, кто это понимал. Сегодня был день выдачи жалованья, и вокруг складов и кузниц кишмя кишели самопровозглашенные торговцы в надежде облегчить карманы работяг, высыпавших на улицы после смены. Торговали всем – предметами повседневной необходимости, мелкими удовольствиями, хоть самими собой, лишь бы удалось найти покупателя.

Были здесь и другие, готовые очистить чужие карманы более непосредственными способами. В толпе сновали маленькие оборванные карманники. В темных закоулках таились грабители. На углах околачивались громилы, жаждущие собрать дань в пользу одного из многочисленных местных ростовщиков.

Возможно, здесь были свои риски и опасности, но Савин всегда нравилось возбуждение азартной игры, особенно если она сама играла краплеными картами. Она давно поняла, что по меньшей мере половина любого дела зависит от того, как его представить. Веди себя как жертва – и очень скоро станешь ею. Покажи, что ты тут главная, – и люди будут из кожи вон лезть, чтобы тебе угодить.

Поэтому она шла с уверенным видом, головокружительно одетая по последней моде, не опуская взгляда ни перед кем. Она держалась прямо, как палка, – впрочем, Зури, затянувшая перед выходом ее корсет, не оставила ей другого выбора. Она шла так, словно улица принадлежала ей. Фактически, ей действительно принадлежали пять полуразвалившихся домов дальше по улице, набитых по самые гнилые балки гуркскими беженцами, которые платили ей вдвойне против обычной аренды.

С одной стороны Савин чувствовала непоколебимую поддержку шедшей рядом Зури, с другой стороны поддержкой являлся ее мастерски сработанный короткий клинок. Множество молодых леди начали напоказ носить клинки с тех пор, как Финри дан Брок произвела сенсацию, явившись ко двору вооруженной. Савин обнаружила, что когда у тебя под рукой находятся несколько дюймов заостренного металла, это дает огромную уверенность в своих силах.

Мальчишка-проводник остановился перед особенно запущенным зданием и поднял свой факел повыше, осветив облупившийся знак над входной дверью.

– Вам точно сюда? – спросил он.

Савин подобрала юбки, присела перед ним на корточки и заглянула в его чумазое лицо. Может быть, он наносит на него грязь специально, так же как ее горничные пудрят свои щеки, чтобы вызывать у людей необходимую степень сочувствия? В конце концов, чисто вымытые дети не нуждаются в подаяниях.

– Нам сюда. Прими нашу сердечную благодарность за твои услуги.

Зури украдкой сунула монету в затянутую перчаткой ладонь Савин, чтобы та могла вручить ее мальчику.