Шаг второй. Баланс сил (СИ) - Демченко Антон - Страница 36

— А зачем, иначе, вам понадобилось удерживать меня от вопросов по поводу проведённого им обследования? — пожав плечами, ответил я.

— Всё равно, не вижу связи, — нахмурился Виталий Родионович.

— Ну… это же просто, — я пощёлкал пальцами. — Моя реакция на его заключение по итогам осмотра была чистым непониманием, хотя никаких специальных врачебных терминов господин доктор не употреблял. Но, все эти "области воздействия", "структурные поражения", "следы Прорыва" и прочее… для меня тёмный лёс. То есть, я понимаю, что речь идёт о неких проблемах, лежащих в ментальной области, но и только. Мою попытку выспросить у доктора объяснения вы пресекли на корню. Следовательно, не желаете, чтобы Всеволод Нискинич оказался в курсе моей "необразованности". Можно было бы предположить, что доктор как-то связан со старыми школами и вашим проектом, касающимся Уральского сдвига, но я не понимаю, зачем вам потребовалось бы вводить коллегу в заблуждение относительно уровня моих знаний и умений. Посему, этот вариант я отбросил, как менее реальный и предположил, что доктор просто слишком болтлив, и информация обо мне, как о пациенте, может разойтись среди его знакомых. А те, в свою очередь, вполне могут оказаться людьми вашего круга. В общем, как-то так…

— М-да, Ерофей… — в изумлении покачав головой, протянул князь. — Ты выдал, конечно! И ведь не сказать, что не угадал, хм… Почти в точку попал, если уж быть совсем точным. Но! Тут есть одна тонкость. О тебе, как о пациенте, Панин будет молчать как рыба. Профессиональная этика. А вот о том, что Всеволоду Нискиничу довелось лечить нового протеже князя Старицкого, его никто не может заставить молчать. Равно, как и озвучивать выводы об этом самом протеже. Заметь, не о диагнозе, не о назначенном лечении и перспективах выздоровления, а о личности. И да, мне бы этого не хотелось, но и прямо запретить я… не могу.

— Вот я и спрашиваю: почему у семьи Старицких такой болтливый и чрезмерно любопытный доктор? — улыбнулся в ответ я, по ходу дела отметив про себя лёгкую заминку в последних словах собеседника. "Не могу" или всё же: "не стремлюсь"?

— Потому, что он не исключение, а правило, — фыркнул князь. — Поверь, будь моя воля, я бы с удовольствием отказался от услуг частно практикующих врачей, да вот беда, других-то у нас и нет.

— А… поликлиники, стационары опять же, которыми меня стращал ваш Панин? — удивился я.

— Только по направлению семейного врача, — развёл руками Старицкий и усмехнулся. — Таковы правила, Ерофей. Привыкай. Это тебе не ТОТ мир. И да, насчёт круга знакомств нашего доктора, ты прав. Он и впрямь имеет значение… лейб-медик, как-никак.

— О… о! — я на миг застыл, переваривая полученную информацию. Два слова, а как меняют смысл! "Лейб-медик" — это благоволение государя, а значит, других докторов вокруг быть не может. "Лейб-медик", и круг знакомств оказывается не просто огромным, но и запредельно высоким. "Лейб-медик", и профессиональная этика клятвы Гиппократа сталкивается с клятвой служения государю, и ответ на вопрос, "какая круче", на мой взгляд, предельно ясен. Гиппократ давно гуляет тенью по Елисейским полям, а правитель-сюзерен, вот он, живой и здоровый. — Официальный шпион, значит…

— Не сказал бы, скорее, неофициальная демонстрация интереса, — усмехнулся князь. — Ненавязчивая.

— Мне это не нравится, — пробормотал я. Ну, в самом деле, какого чёрта могло понадобиться от меня самой большой шишке в этом лесу?! — Что ему от меня надо?

— Государю? Полагаю, ничего конкретного, — усмехнулся князь. — Но знаешь, окажись я на его месте, тоже захотел бы узнать побольше о человеке, сделавшем такие интересные подарки моим любимым племянникам.

— Э?

— Лана и Велимир, ты им подарил пантеру и медведя… Багиру и Балу, помнишь? — Всё так же, не скрывая усмешки, напомнил Старицкий.

— Но… это же ваши внуки, — пробормотал я.

— Открою тебе тайну, Ерофей. У всех внуков природой предусмотрен двойной комплект дедушек и бабушек, не считая иных родственников, — уже откровенно зафыркал князь, но, заметив моё недоумение, сжалился и договорил: — Не тормози, Ероха! Лана и Велимир — младшие дети моей дочери Беляны и её мужа, великого князя Олега Ингварича, старшего брата ныне правящего государя, Ярополка Четвёртого.

— Час от часу не легче, — вздохнул я. — А не проще было устроить незаметную встречу, а не дожидаться такой вот оказии, чтобы "неофициально продемонстрировать интерес"? К чему такие ухищрения?

— Ну, во-первых… а, кто ты, собственно, такой, чем заслужил честь быть представленным государю? — прищурившись, произнёс мой собеседник и, заметив, как вытянулось моё лицо, кивнул. — Именно, Ерофей. Здесь, это награда, и немалая. Получить личную аудиенцию, пусть даже неофициальную… точнее, тем более, неофициальную у государя, значит, быть допущенным ко двору, что для обычного человека подразумевает, как минимум, получение почётной должности в свите. Или даже реальной, но для этого нужно отдельное волеизъявление государя, да и то, подобный ход возможен только в том случае, если чин награждаемого равен или ниже жалуемого свитского чина не более чем на две ступени.

— Поня-атно, — проговорил я, и встрепенулся. — А во-вторых?

— Во-вторых… — задумчиво протянул князь, но всё же ответил: — Это была демонстрация не для тебя, а для меня. Ярополк Ингварич таким образом явно старается поторопить меня с докладом о тебе. Он, вообще, очень любопытный человек и, разумеется, ему интересно, что за персонаж появился в моём окружении и, соответственно, в окружении его родственников… замечу, искренне любимых родственников.

— А просто вызвать вас на доклад, не, не судьба? — изумлённо спросил я. Ну, в самом деле, что за игрища? Зачем такие сложности?

— Не судьба, да, — усмехнувшись, кивнул Старицкий. Чуть помолчал и, махнув рукой, словно что-то для себя решив, договорил: — Видишь ли, Ерофей. Я, как и большая часть моего окружения — сановники прошлого царствования. Мы отставлены от большинства постов и, вроде бы, не играем особой роли в придворных и политических раскладах. Это так, но лишь до тех пор, пока государю выгодно сохранять мир и благолепие среди своего нынешнего окружения. А вот когда у него появляется желание или необходимость встряхнуть это болото, он обращается к нам, тому самому "старичью", что показательно не лезет в придворные дрязги. Да, у нас нет больших погон и должностей, но осталось влияние, власть в некоторых родах и финансовая мощь, а наши ученики продолжают служить и всегда готовы прислушаться к бывшим наставникам.

— Железная Свора государя, — пробормотал я, повторяя услышанную где-то фразу.

— Именно, — с какой-то даже гордостью кивнул князь. — Покойный Ингварь Святославич называл нашу компанию волкодавами, оттуда и пошло прозвище.

— А вы, значит, их вожак? — уточнил я.

— Скажем так… один из, — произнёс Старицкий. — А теперь, представь, какой переполох поднимется, если нынешний государь вдруг, ни с того ни с сего, вызовет меня к себе… или я сам, воспользовавшись правом камергера, напрошусь к нему на аудиенцию.

— Двор залихорадит? — предположил я.

— Ну, не залихорадит, конечно. Для этого нужны куда большие основания, но тряхнёт хорошенько, — улыбнулся князь с видом обожравшегося курятины лиса. — А это, судя по всему, государю пока ни к чему.

— Вот, кстати! Вы же сказали, что отставлены от должностей, и тут же говорите о своём праве камергера!

— Свитские должности, в отличие от любых других, пожизненные, — объяснил Старицкий. — Так что, мой ключ вернётся в сокровищницу Рюриковичей только после смерти.

— Ясно всё, — откинувшись на спинку кресла, произнёс я, но тут же спохватился. — Стоп! А почему тогда было не позволить мне свободно отвечать на вопросы доктора? Раз уж это было его поручение от государя?

— Потому, что я не знаю, что он мог спросить, и что ты мог ответить. А первое впечатление можно произвести лишь однажды. Так что, лучше я сам распишу тебя его величеству в докладе.