И заплакал палач... - Дар Фредерик - Страница 16

• Предыдущая
• 16/23
• Следующая

– Марианна...

Я впился поцелуем ей в губы; столкнувшись, скрипнули зубы, лицо опалило ее дыханием. Нежный женский запах принес чувство искупления, на которое я уж и не надеялся.

– На чем ты приехал?

– На самолете...

– Не мог больше жить вдали от меня, правда, Даниель?

– Да, Марианна, правда...

– Любимый!

Мы не могли ни смеяться, ни плакать. Счастье наше было таким всеобъемлющим, что оставалось лишь торжественно молчать.

Техеро стал, покряхтывая, подниматься на ноги. Он кивнул мне с видом человека, которому абсолютно на все наплевать.

И, сделав вопросительное лицо, жестом показал: "есть". Я вспомнил, что с самого утра ни крошки в рот не брал и теперь буквально умирал от голода.

– Си, Техеро.

Принесли холодных пирожков, которые мне показались просто восхитительными. Марианна с нежностью наблюдала, как я ем.

– Сумел достать документы?

– Сделал все, что надо, – соврал я. – Скоро их вышлют.

– А когда мы уедем?

– Скоро...

Я жевал и глядел на нее. Как могло случиться, чтобы такое дивное создание стало убийцей?

Когда прошел первый порыв радости, ко мне стало возвращаться ощущение опасности.

Что же, так и сидеть, оцепенело глядя на эту женщину, и спокойно ожидать того, что все равно должно было случиться? Я знал, что в прежней жизни Марианну довели до убийства, но сейчас в ней от былых преступлений ничего не осталось. Она освободилась от прошлого. Все слетело с нее, как перезрелые плоды. И в жилах Марианны потекла новая кровь. Только вот полиции и дела нет до ее перерождения.

Они там, наверное, уже плетут свою паутину, чтобы отловить преступницу. И газеты, видимо, вовсю кричат об этом. Если бы речь шла только об убийстве Бридона, ее, возможно, и оправдали бы, но смерть ребенка Марианне ни за что не простят. Наверное, называют ее сен-жерменской матерью-убийцей, людоедкой или еще как-нибудь в том же духе.

Сбежав в Испанию, я на время отделался от полиции. И в запасе у нас по крайней мере сорок восемь часов, пока слухи об этом не докатятся сюда, на эту сторону Пиренеев. Значит, надо воспользоваться передышкой... Дорога каждая минута... Я было решил сразу бежать, но потом передумал. У нас нет никакого средства передвижения. Да и не могу же я тащить Марианну куда-то на ночь глядя, даже не объяснив, что к чему.

Я жестом подозвал Техеро. Он подошел, волоча за собой драные сандалии.

– Маньяна... Монсерра...

Это была обычная экскурсия, ее совершают все туристы, приезжающие в Барселону.

– Si[9].

Я постарался объяснить, что моя машина сломалась и хозяин должен будет завтра с утра подвезти нас к вокзалу.

– Си...

Уладив это, я поднялся и пошел к себе. Марианна двинулась следом.

Она села на кровать. В моей каморке было так мало места, что больше никуда и не денешься. Она ждала, что я подсяду к ней, но мне что-то не хотелось. Любовь моя стала чище, непорочнее, чем в начале нашей совместной жизни.

– Ты, кажется, расстроен, Даниель...

Она смотрела на меня с удивлением и грустью.

– Это от усталости, любимая... Сама понимаешь...

– Да-да, верно... Тоща не надо завтра ехать на экскурсию.

– Надо.

– Может, лучше побыть здесь вдвоем, на пляже?

– Я и сам жутко тосковал. Ужасно не хотелось уезжать из "Каса Патрисио".

– Послушай, Марианна, нам надо отсюда уехать. Не спрашивай ни о чем, я сам тебе потом объясню.

Она все-таки хотела о чем-то спросить, но увидев мое перекошенное лицо, промолчала.

Скрипка лежала отдельно от футляра. Она увидела, что я на нее смотрю, и сказала:

– Когда тебя не было, я "приходила сюда поиграть... Так хорошо было! Как будто мы снова вместе!

Марианна взяла инструмент. У меня перед глазами возникла обшарпанная гостиная в доме на улице Гро-Мюр, львиная пасть на шпингалете, тюлевые занавески...

– Оставь ее, Марианна!

Она положила скрипку на место. И когда обернулась ко мне, в глазах у нее стояли слезы.

– Даниель, – прошептала она, – ты что, больше меня не любишь?

Да, именно это я и хотел услышать. Люблю ли я? О, Господи! Конечно, люблю! Я любил ее до потери рассудка, умереть был готов... Да-да! Именно умереть! Теперь я понимал, что это значит!

Я кинулся на Марианну как дикий зверь. Сорвал юбку, блузку, и распял ее на постели.

После неистовых объятий мы долго лежали неподвижно. Все в "Каса" затихло, и миром снова овладел плеск морских волн. Время от времени желтый пес Трикорнио подвывал на луну. Из окна мне было видно голубое небо, совсем не похожее на ночное. Шум моря вселял ощущение покоя. Казалось, мы затерялись где-то на краю света, там, где никто не сможет нас найти.

Марианна заговорила первой.

– Знаешь, Даниель?

Голос ее прозвучал словно откуда-то издалека. Словно между нами было оконное стекло.

– Нет...

– Когда я играю на скрипке, то начинаю вспоминать...

– Что ты сказала?

Я наклонился над ней, стиснув зубы так сильно, что даже заболели челюсти.

– Что с тобой? – прошептала она. – Даниель! Мне страшно... Какие страшные глаза... Налитые кровью...

Кровью! Кровь-то как раз была у нее на руках, у моей бедняжки! Но она об этом не знала.

– Прости, Марианна... Просто я так тебя люблю, что даже ревную к прошлой жизни.

– Ревнуешь?

– Ну да, глупость, правда?

– Нет, я тебя понимаю.

Она обвила мне шею руками.

– Знаешь, ревновать-то не к чему, вспоминается ведь совсем немного.

– О чем ты вспоминаешь?

Она прикрыла глаза, пытаясь сосредоточиться.

– Ну вот... Знаешь, это окно с львиной пастью...

– Да, Марианна, знаю!

– А за ним ветка...

– Да...

– Ну вот, а когда я подхожу ближе, то видны качели, привязанные к дереву. Странно, правда?

– Значит, там просто были эти качели, вот и все. А что еще ты видишь?

– Женщину с таким красным лицом. Она проходит мимо, потом поднимает голову и улыбается мне...

Я сразу же понял: мать.

– И все?

– Нет... Еще слышно...

– Что слышно?

– Пока я играю, где-то у меня над головой плачет ребенок.

Я закрыл глаза. К горлу подкатила тошнота.

– Он мешает мне играть.

– А-а...

– Да... Я каждый раз спотыкаюсь... Не могу как следует разобрать пьесу. Рука дрожит, выпадает смычок.

Я заметил, как у нее на лбу выступил пот. Она так напрягалась, переживая эти моменты своей жизни, что даже выбилась из сил.

– А больше ты ничего не видишь?

– Нет...

– Так вот, попробуй все это забыть. Не вспоминай больше.

– Хорошо, Даниель.

– Думай только о нас, ладно?

– Я и сама только этого хочу.

Я поцеловал ее, и в конце концов мы заснули. Но перед тем, как погрузиться в целительное небытие, Марианна нащупала в темноте мою руку.

Я вздрогнул: ладонь ее была холодна, как у мертвеца.

Когда я проснулся, часы показывали семь... Пора. У меня была большая пляжная сумка. В нее я положил костюм из альпаки. Потом побрился, надел льняные брюки и голубой свитер. Засунул деньги в дорожный несессер, а несессер – в сумку. И только после этого стал будить Марианну.

– Вставай, соня...

Во сне она выглядела совсем как ангелочек, даже невиннее, чем когда ее большие голубые глаза устремлялись на меня. Жалко было отрывать ее от сна.

Она вздохнула и чуть улыбнулась.

– Ты здесь, Даниель?

– Да, милая...

– Клянешься?

– Посмотри сама!

Она открыла глаза.

– Спасибо.

День начался так, как если бы мы и в самом деле ехали на экскурсию. Но, по правде говоря, мы просто уносили ноги.

Конечно, я поступил правильно, что не взял машину, но все-таки ее отсутствие здорово стесняло меня. Я привык пользоваться машиной, как своими ногами, и теперь без нее чувствовал себя как больной.

• Предыдущая
• 16/23
• Следующая