Долгий путь домой (СИ) - Южная Влада - Страница 91

Пока я шла коридорами, которые постепенно наполнялись смехом и звуками чужого секса, охранники открыто обсуждали, примут ли участие в будущем поединке за мое тело. Я слушала их беседу так, словно они говорили о ком-то другом, мне незнакомом и безразличном. Хотелось просто скорее остаться одной.

Тюремный блок не освещался, а за окнами уже опустилась ночь, поэтому олимпийцы подсвечивали себе путь фонарями. Втолкнули в камеру, сняли с меня ошейник, захлопнули дверь и ушли, оставив в полной темноте. Они торопились — видимо, боялись, что все веселье закончится без них. Я постояла, беспомощно озираясь вокруг себя. И вроде бы тихо было, но в голове диким криком звучали сорванные до хрипоты голоса:

— Трахни ее!

— Трахни ее!

— Трахни-и-и!

— Да, вот так!

Я покачнулась, вытянула руку, нащупала каменную стену, прижалась к ней щекой и зажмурилась.

Кай стоит на коленях, смотрит на меня снизу вверх, и в его глазах нет ни вины, ни боли, ни сожаления. Абсолютно пустой и мертвый взгляд. Словно что-то хорошее забрали и у него тоже.

Холод, идущий от вертикальной поверхности, немного отрезвил. Где-то вдали снова послышались шаги. Я тряхнула головой, опустилась на пол и обхватила руками колени. Свет электрического фонаря окрасил коридор в голубоватый цвет, тени заплясали по стенам. В поле зрения появились два олимпийца. На этот раз они привели Кая, к счастью, уже переодетого в свою одежду. Открыли замок моей камеры, придержали решетку:

— Вперед, чемпион.

То ли меня уж не считали такой опасной пленницей, раз решили посадить с ним вместе, то ли посчитали, что теперь, когда остальные камеры пустовали, нечего ходить туда-сюда между ними. Совсем недавно я мечтала оказаться рядом с Каем, обнять его, видеть его. Теперь, когда он вошел, по моей спине пробежал озноб. Готова ли я посмотреть ему в глаза так, как не смогла там, на сцене? Готова ли справиться с тем, что бушевало внутри? Пока что у меня это плохо получалось, и я сделала вид, что целиком поглощена тем, что делают олимпийцы.

Один из мужчин небрежно бросил в нашу камеру несколько круглых плодов и бутылку воды. Второй поставил на пол в коридоре фонарь, выдержав достаточное расстояние, чтобы мы не смогли до него дотянуться.

— Подарки от Зевса, — бросил он и перехватил мой взгляд. — Не тебе. Ему. Неплохо выступил.

Они ушли, а я уставилась в одну точку под ногами. Кожей чувствовала, что Кай стоит надо мной и смотрит в упор, ждет чего-то, какой-то реакции на его появление, но все равно молчала.

— Не хочешь мне ничего сказать по поводу того, что видела? — первым заговорил он.

Я покачала головой. Кай устало вздохнул, поковылял к противоположной стене, едва отрывая ноги от земли. Оперся на нее локтем, тяжело рухнул на одно колено, повернулся и привалился спиной, постанывая сквозь стиснутые зубы. Этот звук вывел меня из ступора. Только теперь я заметила, что все тело Кая слегка подрагивает в ознобе. Он отвернулся к решетке и закрыл глаза, грудь вздымалась и опускалась, на лицо падал свет от фонаря, освещая кровь и краску, которые засохли на коже.

— Ты в порядке? — тихо спросила я.

Уголки губ Кая приподнялись.

— Жить буду, белоснежка, — ответил он, слегка клацая зубами.

Я поколебалась, беззвучно выругалась и сдалась: поползла к нему. Примостилась рядом, коснулась ладонью покрытого испариной лба.

— Тебе паршиво, Кай. Я же вижу.

Он покосился на меня.

— Пройдет. Побочный эффект той дряни, которой пришлось хлебнуть для подзарядки. Сейчас отпустило, вот и ломает.

Вот почему его поведение на сцене показалось неестественным. Оставалось лишь догадываться, что подтолкнуло Кая к приему допинга. И какое бы напряжение ни сохранялось между нами, отвернуться от него в такой момент я не могла.

— Тебе нужно попить.

В полумраке я поискала и нашла бутылку воды, поднесла к губам Кая, придержала, чтобы ему было удобнее. Он с благодарностью кивнул мне, сделал несколько крупных глотков. Неаккуратно: капли потекли по подбородку, упали на грудь. Но зато дыхание стало ровнее.

— Спасибо, белоснежка, — шепнул Кай, облизывая губы. — Не ожидал, что ты будешь так добра.

Он поднял руку и коснулся моего плеча, а я вздрогнула и едва не пролила воду.

«Трахни ее!» — и он откровенно ласкает другую, чтобы сильнее возбудиться самому.

— Моя помощь нужна тебе сейчас. Вот и все, — пробормотала я, отодвигаясь.

Кай медленно опустил руку. Я отвернулась, резким движением отодрала полоску ткани от остатков своего одеяния и смочила ее. Принялась осторожно стирать грязные разводы с его лба, носа и щек.

— Давай я сам, ладно? — поморщился он. — Сам.

Но я лишь упрямо мотнула головой и продолжила работу. Убрала засохшую кровь с верхней губы и подбородка. Пришлось повозиться — у Кая отросла щетина, и промыть ее оказалось непросто.

— Ты молчишь, — сказал он, послушно поворачивая голову в другую сторону, — это плохой знак.

Я невольно подняла взгляд. Лицо Кая находилось слишком близко, он смотрел на меня, в зрачках отражались блики фонарного света. Теперь он снова казался другим, моим, привычным, а не тем, каким был на сцене. Я заставила себя опустить глаза.

— Раньше ты срывалась на меня по любому поводу, начинала читать морали и обвинять во всем, — продолжил он, — а теперь… ты просто молчишь. Почему?

— Мне нечего сказать, — сдержанно ответила я.

— Ты же понимаешь, почему я сделал то, что ты видела? — напрягся он. — Сама? Понимаешь? Я же не должен сейчас рассыпаться в извинениях и что-то тебе объяснять?

Я сложила руки на коленях. Помедлила. Кивнула.

— Скажи мне это вслух, Дана!

Я облизнула губы, поморгала, прогоняя навернувшиеся злые слезы.

— Не должен.

— Хорошо, — Кай откинул голову обратно и закрыл глаза. — Потому что я не знаю, какими словами тут еще можно что-то объяснить.

Мне тоже казалось, что любых слов будет недостаточно. Да и что он мог сказать? Что любой на его месте поступил бы так же? Я это понимала и сама. Что ему не понравилось заниматься сексом с Венерой? Мы никогда не врали друг другу. Он испытал удовольствие, пусть и не хотел этого. Инстинкты, оголенные стимулирующим веществом, взяли свое. Я не могла злиться на Кая или в чем-то его обвинять, но и забыть ничего не получалось.

— Ты сделал все правильно, — произнесла я, комкая тряпку в пальцах.

Не открывая глаз, Кай фыркнул.

— А теперь скажи это еще раз, только так, чтобы сама себе поверила.

Вместо ответа я склонилась, чтобы промыть его сбитые костяшки, но он резко перехватил мою руку:

— Скажи то, что на самом деле думаешь.

Я смотрела на его пальцы и вновь и вновь видела, как они впиваются в изгиб женского бедра, притягивая чужое тело ближе к своему.

— Я думаю, что если сейчас дам волю своим эмоциям, мы оба погибнем, — проговорила, не поднимая головы. — Это то, чего они и ждут: чтобы мы разделились и ослабли. Так не будет. Сначала я уничтожу Олимп. А потом подумаю над этим.

Он помолчал, затем кивнул.

— Хорошо. Я рад это слышать. Рад, что ты не сломалась после всего, что они с тобой сделали.

Я усмехнулась, кусая губы.

— А они ничего со мной не сделали. В том-то и дело, Кай! Они ничего со мной не сделали.

— У тебя ссадина на лице.

— Это ерунда. Я ее не чувствую.

Мягко, но настойчиво он вытащил у меня тряпку, сложил и прижал к моей скуле.

— Но холодное приложить не мешает.

Кай начал осторожно промывать мою рану, так же как недавно я обрабатывала его лицо. Его руки слегка дрожали. Я сидела, не шевелясь, закрыв глаза, и каждую секунду хотела умолять его прекратить, но язык не поворачивался. Теперь стало ясно, с чего олимпийцы так подобрели и поместили нас в одну камеру. Чтобы моя пытка длилась бесконечно.

— Ты вся как ледышка, — вполголоса сказал он. — Замерзла?

Я покачала головой.

— Конечно, замерзла, — Кай улыбнулся какой-то жесткой улыбкой. — Возьми мою куртку.