Разрушенная - Терри Тери - Страница 4

— Хочешь сказать, они уже мертвы. — Он кивает. — Но я особенная. — Как всегда, опять Кайла особенная.

— Но ты официально погибла, — говорит Эйден. — Здесь ты не можешь вернуться к жизни. Выбор у тебя небогатый, но ты уже выбрала. Вернуться под маской другой личности и узнать свое прошлое.

— Выбрала, — вздыхаю я. Это мы уже обсуждали, но я никогда не говорила Эйдену о настоящей причине. Никогда не рассказывала о смерти своего отца, о его последних словах ко мне. «Никогда не забывай, кто ты!» А я забыла. Я должна узнать, кто я, ради него.

— И какое у тебя имя на этот раз? — спрашивает Мак. Я достаю из кармана удостоверение. Протягиваю ему. — Райли Кейн, — читает он. — Немного другое, но мне нравится.

Эйден хмурится.

— По звучанию напоминает Кайлу, не так ли?

— Не очень, — бросаю я. Догадывалась, что он так скажет. Если бы он знал, что в АПТ меня звали Рейн, он был бы по-настоящему недоволен, но теперь меня под этим именем знают немногие выжившие. Только Нико, шепчет внутренний голос. Я заглушаю его; это будет иметь значение, если он где-то наткнется на мое новое имя, а разве подобное может вообще случиться? Я и близко не собираюсь подходить к АПТ. Это имя позволяет мне собрать все части собственного «я»; если откажусь от них, что останется?

Голова кружится. Я позволяю Маку помочь мне подняться, отвести на диван в гостиную и укрыть пледом. Они с Эйденом негромко разговаривают у двери.

Несмотря на настойчивое желание выяснить, кто же я на самом деле, мне страшно. Что предстоит узнать?

— Небогатый выбор? — говорю я, обдумывая недавние слова Эйдена. — А еще какие варианты?

Эйден снова заходит в комнату, опускается возле меня на колени. Мягким движением убирает волосы с моего лица.

— Ты знаешь, Кайла. Можешь рассказать свою историю в ПБВ, стать одним из наших свидетелей.

— И снова убегать.

— Я бы не стал так выражаться. Спрячем тебя в безопасном месте, или можешь совсем уехать, пока мы не соберем доказательства. Пока не будем готовы.

— Изобличить лордеров перед всем миром? Поднять людей на свержение правительства?

— Да.

Он мечтатель: лордеры никогда просто так не уйдут. Если вообще уйдут. Но это хорошая мечта. Я улыбаюсь Эйдену, в ответ он ехидно ухмыляется:

— Под болеутоляющим ты прелестна.

— Заткнись.

— И твои новые волосы роскошны.

— От них больно.

— Примешь еще таблетку?

Я качаю головой.

— Лучше не надо. Эйден, есть вещи, о которых я тебе не рассказывала.

— Знаю. Расскажешь, когда будешь готова.

Глаза у Эйдена теплые, добрые. Если бы он знал все обо мне, все, что я сделала, стал бы он так смотреть? Он слишком доверчив для этого мира. Он должен знать. Я обязана ему сказать.

Вздыхаю:

— Есть одна вещь, которую я должна сказать, готова я или нет.

— Что такое?

— Твой шофер. Тот, который приезжал, когда мы видели Бена, бегающего на треке. Не доверяй ему.

Лицо Эйдена становится серьезным, замкнутым. Он думает.

— Это объясняет некоторые вещи, — говорит он наконец. — Мы с этим разберемся. Любопытно, как тебе удалось узнать?

Как прекрасно было бы рассказать Эйдену все! Не тащить это бремя одной. Но еще до того, как я успеваю сформулировать предложение, он качает головой.

— Нет, не отвечай. Не сейчас, когда ты поглупела от болеутоляющего. Расскажешь мне свои секреты, когда будешь уверена, что хочешь рассказать.

Он начинает подниматься, но мои мысли снова возвращаются к тому, что Эйден говорил раньше.

— Подожди. Что ты имел в виду под словами «совсем уехать»?

— Можешь покинуть страну.

— Могу?

— Знаешь, ПБВ помогает людям исчезнуть, когда становится слишком опасно. Выскользнуть из страны морем. В Соединенную Ирландию или дальше.

Соединенная Ирландия — свободная страна; о ней шепчутся, но в ее реальность не верится. Десятилетия назад она вышла из Соединенного Королевства, и с тех пор официально о ней не упоминается. Будет ли там лучше, чем здесь?

Способна ли я на такое — просто оставить все это? Глаза закрываются. Так много всего, чего не знает Эйден. Вещей, о которых я ему не рассказала. Я убеждала себя: это из-за того, что знание опасно, и ему лучше не знать. Но разве в этом настоящая причина? Неприятный холодок внутри говорит, что дело не только в этом: я не хочу, чтобы он узнал, какие вещи я творила. Не хочу, чтобы смотрел на меня без этого тепла в глазах. У меня так мало друзей, я не могу потерять еще одного.

Начать с того, что по собственной воле или нет, но я действительно состояла в АПТ. Действительно была террористкой. И хотя в конце концов отказалась от них и их методов, как я могу быть свидетелем ПБВ против лордеров? Я — показательный случай того, почему Зачистка является допустимой вещью.

За море…

Зачем и куда? В неизвестность?

Исчезнуть.

Я бреду вверх по тропинке. Все выше и выше, с той скоростью, на которую способны мои короткие ножки. Вскоре улицы и дома исчезают из виду. Все тихо, спокойно. Наконец-то одна.

Волнуюсь, но дорогу помню, хотя раньше самостоятельно здесь не ходила. Дорога в одиночку кажется длинней, и я чувствую облегчение, когда добираюсь до ворот.

Камни обволакивает зловещий туман. Спящие, они громоздятся, наполовину утонув в белом мареве. Вверху светит солнце; макушки гор похожи на сверкающих часовых, вставших вокруг своих спящих детей. Я иду через поле, в туман, и прижимаю ладони к камню. Солнце не может пробиться сквозь пелену; камни холодные и такие огромные вблизи. Но если отступить и посмотреть на горы, камни кажутся маленькими.

Папа называет их Детьми Гор, и я их так называю, хотя из школы знаю, что каменное кольцо было сооружено здесь, в Каслригге, людьми и друидами, а не горами. Тысячи и тысячи лет назад. Я начинаю с края, прикасаюсь к каждому камню и считаю.

Обхожу уже больше половины круга, когда слышится голос:

— Я знал, что найду тебя здесь.

Папа.

Ничего не отвечаю и продолжаю считать камни. У гор столько детей. Только я одна.

Папа подходит ко мне.

— Номер? — спрашивает он.

— Двадцать четыре, — отвечаю и он движется по кругу со мной, а я громко считаю на ходу. — Двадцать пять.

— Она на самом деле волнуется.

— Двадцать шесть.

— Боится, что с тобой что-нибудь случится, если пропадешь из виду.

Вздыхаю.

— Двадцать семь.

— Я знаю, с ней бывает трудно.

— Двадцать восемь.

— Но она тебя любит.

— Двадцать девять.

— Не надо было тебе убегать.

— Но ТЫ иногда убегаешь. Тридцать. — Мы останавливаемся. — И она сводит меня с ума.

Папа смеется.

— Скажу тебе по секрету. — смотрит по сторонам. — Временами она и меня с ума сводит. Давай отправимся домой и сойдем с ума вместе.

— Сначала закончим?

— Конечно.

Мы продолжаем считать, теперь вместе, во весь голос, пока не доходим до сорока.

— Готово, — заключаю я, и мы идем к воротам. Я оглядываюсь. Туман начинает таять. Дети Камня обрадуются, когда проснутся на солнышке; у них будет с кем поиграть, когда мы уйдем.

Чуть позже я даю обещание больше никогда не убегать. Но, произнося его, скрещиваю пальцы.

Просыпаюсь рано, с затекшими ногами и напуганная тем, что, кажется, не могу пошевелиться. Потом понимаю — это Скай забрался на диван и растянулся на моих ногах: этакое тяжелое золотистое одеяло из ретривера, который не желает подниматься, а скинуть его непросто.

Пробираюсь на кухню приготовить чай и выглядываю в окно. Мир погружен в иней, и рукам не терпится взять карандаш и блокнот: затейливые белые узоры покрывают изгороди и деревья, украшают автомобили и запчасти на заднем дворе Мака, больше похожем на мастерскую, чем на сад. Снега нет, по крайней мере пока, так что я ошиблась. И, что лучше всего, нет белого фургона — значит, Эйден уехал. Это упрощает мой план на сегодня. Потому что я твердо решила, что сделаю.