Привилегия выживания. Часть 1 (СИ) - Шаханов Алексей Игоревич - Страница 9

Мне было тогда лет пять или шесть, в этом возрасте трудно было что-то донести до меня, так что отца я не особо слушал, но нечто подобное он говорил достаточно часто, чтобы, в конце концов, сказанное осело у меня в голове, стало моей собственной мыслью.

И хотя физиологию процесса я узнал значительно позднее, а настоящий сильный страх испытал еще позже, управлять одним из самых базовых человеческих чувств я учился с детских лет. Когда учительница решала, кого вызвать к доске, когда мы с пацанами играли в «войнушку» во дворе, когда я нес двойку в дневнике домой – даже в таких мелких ситуациях я использовал каждый шанс.

Страх мобилизует, мгновенно перестраивая процессы в организме, готовит его к критическим ситуациям. Человек становится сильнее, быстрее и сосредоточеннее. Если не контролировать этот «форсаж», либо проблема, вызвавшая страх, должна разрешиться, либо состояние перерастает в панику. Оценка ситуации сводится к самым примитивным путям решения, причем чаще всего человек выбирает наиболее хреновое из них. Вырастает шило в заднице и непреодолимое желание бежать, делать что-то в то время, когда надо остановиться, глубоко вдохнуть и просчитать варианты, или, наоборот, когда надо действовать, человек замирает, ныряет головой в песок и отказывается дальше принимать участие в событиях, которые чаще всего продолжают раскручиваться и без него, порой с самыми убийственными последствиями. Это была теория.

И как всякая хорошая теория, она не выдержала попадания в глупую голову, в данном случае – мою.

Вместо того чтобы оградить от неприятностей, извращенная моим мозгом идея наоборот подталкивала раз за разом проверять свою психологическую устойчивость в деле. Впрочем, настоящая практика до поры обходила меня стороной, ни в одну серьезную историю вляпаться, вопреки желанию, так и не удалось, не то чтобы я нарывался, но никогда не избегал конфликта. В какой-то момент я подумал, что, возможно, мне придется годами ждать возможности, если таковая вообще представится.

Решение подписать армейский контракт пришло спонтанно, точнее, когда я больше в шутку завел этот разговор со Смоукером, он отреагировал неожиданно живо, чем здорово меня подстегнул.

«Нам дадут стволы, курс рукопашки, абонемент в спортзал, так еще и заплатят за это? Где расписаться кровью?» – энтузиазм моего друга напоминал локомотив на полном ходу. Даже спорить не хотелось, тем более что я себе представлял все примерно в таких же радужных красках.

Дома мы наплели, конечно, что, трезво все обдумав и взвесив, решили всего-то за восемнадцать месяцев заработать себе реальную путевку в жизнь. Впрочем, номинально это даже не было ложью, социальные льготы и привилегии «защитникам Родины» полагались приличные.

Зато девушка моя только пальцем у виска покрутила, заявив, что если выходные я не буду проводить дома, то нахер я тогда вообще такой нужен. Обещал ей выбрать место службы поближе к ее спальне.

Контракт оформлялся на полтора года, из которых в течение первых шести месяцев новобранец проходил «курс молодого бойца», где его тестировали, определяли дальнейший профиль, обучали, экзаменовали и присваивали звание, после чего он отправлялся по распределению защищать всех и вся от вероятных противников.

Контракты делились на две группы, если грубо: боевые и небоевые. Соответственно, последние гарантировали достаточно скучное и относительно безопасное времяпрепровождение в ходе исполнения контракта. И единственным условием, с которым нас отпустили из дома, было подписание именно такого варианта. Крыть нам было, в принципе, уже нечем, несмотря на то, что «боевые коллеги» повышались в звании быстрее и получали награды чаще, от этого росли только зарплата и премиальные, все последующие гражданские льготы на уровне до офицерского для обоих типов контрактов были одинаковыми.

Армия все меньше ассоциировалась со словом «служба», становясь просто работой, такой же, как и любая другая, связанная с риском для жизни. На поверхности все еще побеждали «ура-патриотизм» и проморолики про гражданский долг, которые во время окончательного перехода армии на контрактную основу просто заполонили ТВ и интернет. Это было объяснимо, власти всерьез боялись остаться без пушечного мяса вообще.

Впрочем, когда реформы вооруженных сил закончились, истерическая пропаганда любви к отечеству постепенно увяла сама собой, люди вставали в строй, чтобы зарабатывать неплохие деньги и строить карьеру, как в армии, так и после ухода с военной службы.

Именно расчетливыми молодыми карьеристами, двадцатидвухлетними выпускниками вузов хотели видеть и видели нас родители, а не двенадцатилетними балбесами и сорванцами, коими мы были по факту, несмотря ни на какой биологический возраст. И просвещать их по этой теме мы не собирались, отчасти потому, что сами изо всех сил верили в свою взрослость и разумность.

Подписав в военкомате, помимо сотни других бумажек, небоевой контракт, мы стали резервистами, которые только в случае мобилизации уровня «шухер до небес» могли рассчитывать понюхать пороху.

Следующие полгода мы учились и сдавали тесты, тренировались и сдавали тесты, натаскивались и снова сдавали тесты, казалось, что даже спали на время и расстояние. С трудом представляю, какой ад ждал боевых, тренировавшихся в отдельных школах подготовки, если по количеству их было в лучшем случае два из десяти, и во время КМБ отсеивали две трети, в основном, по состоянию здоровья. Но некоторые разрывали контракт и уходили сами, осознав, что армейская жизнь совсем не такая сказочная, как обещали в рекламе.

Реформы в армии привели к тому, что теперь вопрос «чем занять солдата на время службы?» не стоял, скорее «как подготовить охерительного профессионала в кратчайшие сроки?».

Эти шесть месяцев были для меня в разы хуже, чем в институте, за пять с половиной лет в котором гребаная учеба уже сидела в печенках, единственное отличие – теперь грела мысль о том, что я зарплату получаю за свои старания.

Окончив КМБ с достаточно приличными оценками, мы оба получили звание «младший сержант» и несколько опций на выбор, где провести оставшийся год. Руководствуясь принципом «если сами не повоюем, так хоть рядом постоим», выбрали военную разведку и отправились за тысячу километров от родного города, в в/ч самого что ни на есть специального назначения.

Тут мы быстро поняли, чего стоят все наши ожидания и предположения. Я впервые сильно пожалел, что плохо и мало слушал отца, он об армии рассказывал достаточно охотно и без прикрас, но мне, разумеется, тогда казалось, что он служил черт знает когда, сейчас все иначе, что после реформ из нас будут клепать суперменов конвейером.

Буквально за пару недель после распределения по подразделениям мы убедились, кто здесь спецназ, а кто будет ходить в наряд по столовой. Боевые постоянно пропадали где–то на полигонах: ТСП, стрельбы. Они возвращались раз в две недели, отоспаться, помыться, пообщаться с семьями, связь на полигонах вырубали начисто. Там, кроме армейских радиостанций, которые, к слову, прослушивались 24/7, не работало ничего.

Но свой шанс мы со Смоукером получили: резервистов разделили на оперативный резерв и общий. Попав в первый, мы раз в месяц на неделю-две также стали выезжать на полигон, периодически пересекаясь на занятиях с боевыми, отношение которых к нам я всецело прочувствовал еще в первый приезд туда. Мы только выгружались из машин, а рядом курившая группа «боевиков» уже пихала друг друга локтями, переговариваясь как бы между собой, но так громко, чтобы мы не пропустили ни слова.

– Глянь, братуха, машины для убийства пожаловали.

– Ага, я слышал, один такой килла с метлой и лопатой роту положить может.

– Хы, секретные учения на продуктовом складе – это вам не в тапки ссать.

– Ты че, салага, какие учения, у них первое правило: «Сильному тренировка не нужна – слабому не поможет».

По их мнению, на иерархической лестнице мы находились где-то между насекомыми и говном, причем насекомые нас опережали с большим запасом. До беспредела никогда не доходило, так что я на все эти тонкости субсоциального обособления смотрел сквозь пальцы, но вот Смоукера подколки на тему классовых отличий сильно задевали, хотя он, конечно, никогда этого не показывал, и уверен, кроме меня, никому не говорил. Он всерьез гордился тем, где и кем он служит, что не отсиживается в общем резерве, добиваясь выполнения любой задачи с максимально возможным результатом. Отделение его с воем и матюками лезло на стену от постоянных бешеных нагрузок, неизменно почти по всем дисциплинам находясь на одном из первых мест по части.