Исторические повести - Моисеева Клара Моисеевна - Страница 31

Сквозь всхлипывания, обливаясь слезами, коварная женщина угрожала, умоляла, отказывалась отдать драгоценности. Но на этот раз Мерион был непоколебим. Он потребовал немедленно открыть ларец с браслетами и серьгами, которые стоили больших денег, потому что были украшены отличными рубинами и изумрудами. К тому же они были очень искусно сделаны и изумляли тонкой ювелирной работой.

— Ты отдашь мне все, что потребуется для этого дела, и я поеду в Александрию, в Пантикапей, в Мерв, в Балх — куда угодно поеду и буду искать несчастную Син-Нури. Наши дети не будут голодными, не будут нищими. Я достаточно поработал на своем веку. Но я не намерен сейчас готовить приданое дочерям, которые еще так малы, что нуждаются лишь в еде и мягкой постели. Я потрачу все свое достояние, чтобы выполнить долг перед Сфрагис и ее матерью. Видит бог, я им очень задолжал! И все это произошло по причине моего малодушия и по причине твоего злодейства. Если ты будешь мне мешать в этом деле, я займу деньги и поеду. Но когда вернусь, не скажу тебе. А мое покровительство нашему дому очень пошатнется.

— Я нисколько не боюсь того, что пошатнется твое покровительство нашей семье, — ответила жена. — Но я не хочу, чтобы ты тратил деньги понапрасну. И потому я сообщу тебе тайну, которую хранила долгие годы, потому что считала, что выше всего — благополучие моей семьи. В первый же год моего пребывания в этом доме случилось так, что в твое отсутствие в наш дом прибыл заезжий купец и спросил о тебе. Узнав, что тебя нет и что я хозяйка дома, он подал мне послание. Поскольку я не смогла его прочесть и очень хотела узнать, что написано в этом письме, я попросила его прочесть. Увы, я не училась грамоте, и мне это недоступно. Он прочел и оставил его мне. Я назвалась твоей сестрой.

— Говори скорей, что ты там прочла, злобное существо!

— Потише! Не оскорбляй меня, а то не расскажу! Я уже не помню сейчас подробностей, но запомнила самое главное. Син-Нури писала, что жива, что живет у римского вельможи в Александрии. Что если ты, Мерион, не пожалеешь денег на выкуп, то сможешь освободить ее из цепей рабства. Но если ты посчитаешь, что это слишком дорого, то можешь забыть ее, но непременно займись поисками дочери, Сфрагис, которая, возможно, тоже где-нибудь в Александрии. А может быть, где-нибудь в другом месте… Она просила привезти драгоценности для выкупа…

— Куда ты девала это письмо? Есть ли предел женскому коварству? — закричал Мерион. — Немедленно отдай мне это письмо! Боже мой, прошло уже девять лет с тех пор, как было прислано это письмо! Бедная Син-Нури решила, что я негодяй. И она была права. Что мне делать?

— Я не могу дать тебе этого письма. У меня его нет. Заботясь о благополучии нашей семьи, я его порвала.

— Что ты наделала! Как ты могла! В страхе, что я потрачу деньги на выкуп, ты сотворила злодейство, равного которому нет на свете! Ты причинила такие страдания невинным людям. Жила припеваючи, в полном довольстве, в то время как несчастные рабыни голодали, мучались от болезней, страдали от сознания, что некому им помочь. Как перенести это несчастье? Когда я считал их погибшими, убитыми, я долго плакал о них, но я был бессилен. А теперь, когда я знаю, что сам виноват в их несчастье, как же мне жить на свете?!

Впервые в жизни Мерион не сдержался, стал кричать, громко рыдал, рвал на себе волосы. Лицо его налилось кровью и так изменилось, что его нельзя было узнать. Вбежали дети. Они стали кричать и плакать, цепляясь за подол матери. А Мерион в исступлении кричал:

— Злодейка! Грабительница! Убийца!

Трудно сказать, чем бы кончилось это объяснение, если бы жена Мериона в порыве гнева не вытащила свои ларцы с драгоценностями и не швырнула их к ногам мужа.

— Я покину твой дом. Я уведу с собой детей. Я пойду к судье Сидона и потребую отобрать у тебя все, что нам положено, раз ты отказываешься от нас.

— Иди к судье! — закричал Мерион. — Если он справедлив, то накажет тебя, тяжко накажет за твое злодейство. А пока вспомни, где искать дом римского вельможи. Вспомни сейчас же!

— На берегу моря, — пролепетала сквозь слезы жена Мериона, утирая лица плачущих детей.

Мерион собрал ларцы с драгоценностями, пошел в свою ювелирную лавку и поручил помощнику найти покупателей, чтобы кое-что продать. Затем он засел за письмо к дочери Сфрагис. Он, не таясь, рассказал ей правду о злодействе мачехи. Посетовал на то, что случилось такое несчастье, покаялся в том, что связал свою судьбу с такой ничтожной женщиной, и просил Сфрагис сообщить ему поскорее, сможет ли она прибыть в Александрию, и если сможет, то они встретятся у знакомого ювелира на улице, прилегающей к базару. Кривая маленькая улочка, справа от торговых рядов ювелиров, а там небольшой дом с левой стороны.

Мерион был сокрушен признанием своей жены. Он был унижен и не видел для себя спасения, потому что не мог ее выгнать. Он должен был помнить о своих детях, которые нуждаются в ее заботах и которых она бы не оставила, если бы он ее выгнал. «Какой я несчастный! — повторял Мерион. — Я великий грешник, но, видит бог, я не мог предвидеть такое».

Целыми днями и целыми ночами Мерион не переставал думать о судьбе Син-Нури. Теперь, когда уже можно было отправиться в Александрию, он с ужасом думал о том, что может быть, уже опоздал. Ведь прошло уже девять лет с тех пор, как написано письмо. За это время Син-Нури могла погибнуть. Он вспоминал рассказы Сфрагис о том, как она голодала и как ждала чуда. Бедная девочка была уверена, что отец будет ее искать и выкупит. И она не дождалась. Если бы не благородный Хайран, то Сфрагис уже не было бы в живых. Время мчится. А ведь прошло двенадцать лет. Целая вечность!

Мерион ждал письма от Сфрагис, но с трудом представлял себе, как ему удастся найти Син-Нури, когда неизвестно имя вельможи, у которого она жила, неизвестно, где его дом. Эта злодейка, эта великая грешница запомнила лишь, что в письме сообщалось о богатом доме римского вельможи на берегу моря. А ведь Александрия так велика! За эти годы, должно быть, многое изменилось, построены новые дома. И римский вельможа мог покинуть город, покоренный римлянами, и вернуться в Рим. Тогда все пропало. В Риме уже не сыскать Син-Нури.

Когда Сфрагис получила письмо отца, она была потрясена злодейством мачехи. Она тотчас же показала это письмо Хайрану и прочла на его лице изумление, гнев, возмущение.

— Бедная Сфрагис! Как же случилось такое? Если бы мачеха отдала письмо отцу, то вы были бы избавлены от всех горестей и несчастий. Хорошо, если твоя мать перенесла все лишения рабства и жива. Тогда мы ее спасем, мы ее выкупим. Не беспокойся, Сфрагис, у меня есть деньги. Я выкуплю твою мать, и она будет жить в нашем доме. А твоего отца мне искренне жаль. Он слишком доверчив и слишком мягок. А с такой тигрицей нужно и самому быть тигром. Пиши отцу о том, что мы с тобой встретим его в Александрии, и, если Син-Нури жива, мы найдем способ вызволить ее из рабства. Как ты думаешь, Сфрагис, что сказала бы Байт в таком случае?

— Она бы сказала, Хайран, что ты добрейший и благороднейший из людей и все, что ты делаешь, прекрасно! Спасибо тебе, Хайран! Всю жизнь я буду твоей должницей и никогда не расплачусь. Но я буду очень стараться.

Сфрагис пыталась сдержать слезы и не выдавать своего страха перед будущим. Все это время, пока она мечтала о встрече с матерью, она была уверена, что мать жива. Она не сомневалась в этом. А сейчас, когда она узнала, что ее нужно искать в Александрии, она вдруг испугалась и стала думать о самом ужасном. Ей не верилось, что возможно такое счастье, что через много лет к ней вернется ее мать, с которой она рассталась маленькой девочкой.

«Жалкая наша судьба, — думала Сфрагис. — Мы были в одном городе и не знали об этом. Если бы мы были рядом, нам было бы легче переносить все страдания, все муки. Мне было тяжко, а бедной моей матери было еще тяжелей. Все эти годы она оплакивала меня, боясь за мою жизнь, ждала вестей от отца… Как все это страшно!..»