Москва-Лондон, кот и букет невесты (СИ) - Дженкинз Елена - Страница 9

– Врача позови.

Терехов огляделся. Обычная палата, и дышит сам. Вроде бы и не случилось ничего. Просто сознание потерял.

Он глубоко вдохнул, не сдержав блаженной радости.

Врач пришел сразу, доктор Верещагин.

– Николай Александрович, дорогой, – пробасил тот. – Что же вы себя не бережете?

– А что, собственно, случилось?

– Пока ничего. Лишь первый тревожный звоночек, что пора отдохнуть.

– Я не люблю отдыхать. Я от скуки умру.

– Ну, вариант умереть от стресса гораздо более реален, дорогой мой. Прописываю постельный режим на недельку.

И впервые за последние два месяца Николая обожгло этой самой реальностью: а что он может предложить Эмили? Сорок восемь лет, почти дед с подорванным здоровьем. А у мисс Райт вся жизнь впереди, причем в совершенно иной плоскости. Он лежит в унылой палате в морозной Москве под смогом, а она стоит перед камерами на солнечном острове. Два разных мира.

И так паршиво стало от этого осознания, что перспектива досрочно уйти на пенсию и то меньше расстроила.

– Я уже и не помню, что люди в отпуске делают, – пробормотал он обреченно, пытаясь смириться со своим новым статусом: одинокий мужчина средних лет, которому предписан постельный режим… Ужас.

***

– Как я ему скажу, Мел?! Привет, Ник, помнишь меня? Мы переспали на чужой свадьбе, поддавшись эмоциям. Так вот: я беременна! Да-да, Ник, представь, я настолько идиотка, я не принимала таблетки и забыла об этом сообщить.

– Да он тебя благодарить должен! В ногах валяться! – полыхала восторгом Мелани.

– Боже, я все равно не верю, что могла залететь. Мне тридцать два года, я опытная женщина, – выдохнула Эмили в порыве самобичевания, но сердце при этом сладко сжалось: под ним зародилась новая жизнь.

– Позвони ему.

– По телефону такие новости не сообщают, а с работы не могу сорваться. Тридцать первого будет последний день съемок.

Мелани довольно поддакнула:

– Во-о-т, разумная мысль. Закончатся съемки – и вперед к нему на крыльях любви.

– Я даже не уверена, люблю ли я его. Я ведь его совсем не знаю.

Но Эмили врала сейчас. Любила и еще как. Увидев положительный результат теста, захотела обнять весь мир, раскалившись от счастья под островным солнцем. Сама идея того, что у нее мог появиться сын или дочка царя Николая, казалась каким-то рождественским чудом. Она в мыслях уже рассказала Нику сто раз, и он каждый раз целовал ее и говорил, что не станет подавать на нее в суд за совращение миллионера ради алиментов.

– У меня будет племянник, – зарыдала в трубку Мел. – Мама с папой от счастья с ума сойдут.

– Не говори им пока… Я сама еще ничего не знаю. Не представляю, что делать.

– Погоди, ты же не думаешь про аборт?!

– Нет, конечно. – Испугавшись, Эмили приложила ладонь к животу, защищая. – Но сначала хочу рассказать отцу ребенка, а уж потом – своим родителям. Ты же знаешь, как они любят достать вопросами.

– Так ты ему в новогоднюю ночь расскажешь? Это так романтично! А что ты наденешь? В России снег? А кто…

Эмили отключила звонок и шумно выдохнула.

На календаре было двадцать восьмое декабря, оставалось всего три дня, чтобы решить, в каком виде подать новость Нику. Было страшно. Несмотря на то, что они не общались, Эмили разговаривала с ним в мыслях и чувствовала единение душ. Это казалось естественным и правильным, и перспектива испортить отношения с мужчиной, которого ей подарила судьба, реально пугала. Хотелось сохранить светлые воспоминания о том прекрасном дне. А если Ник холодно отнесется к новости о будущем ребенке, то все хорошее, что было между ними, рухнет, как карточный домик.

Ник – взрослый мужчина, состоявшийся. У него есть семья и он не планировал серьезных отношений после смерти жены, а значит и детей больше не хотел. Для него это может стать бременем.

«Совсем не могу представить твою реакцию», – сказала ему в мыслях Эмили.

«А ты позвони, спроси, как у меня дела», – ответил ей виртуальный Ник.

Но Эмили не стала звонить. Вместо этого она набрала имя Терехова в поисковике, чтобы увидеть его фотографии. И первой новостью выскочила старая, вот эта:

«Николай Терехов опроверг слухи о связи с актрисой Эмили Райт».

Мог бы и не торопиться.

Она пролистала его фотки и наткнулась на изображение той самой дерзкой Сони, которая приставала к царю на свадьбе. И внутренний голос сразу противно забрюзжал: «Он не звонил почти два месяца. Неужели не понятно, что он уже о тебе забыл?»

Когда раздался звонок, Эмили долго смотрела на экран. Стас. Отвечать не хотелось, чтобы не разрыдаться: друг сразу поймет, что ей плохо. Собравшись с остатками ранимого духа, она мазнула пальцем по экрану.

– Привет, ты как? До сих пор в Хоббитоне? – бодро поздоровался Стас.

– Привет! Да. Но тридцать первого вечером уже домой, в Калифорнию. А может, в Лондон, не знаю пока. – Она решила не признаваться, что хочет сначала показаться в Москве. – Как семейная жизнь?

– Лучше с каждым днем. Слушай… ты в порядке? В смысле, мы после свадьбы не разговаривали толком.

– Да, у меня все замечательно! – тоном бешеного зайчика ответила Эмили. – И твоя свадьба была тоже замечательная!

– Именно об этом я и хотел спросить… Ты как вообще? – И голос такой жалостливый, аж противно. Он пожалеть звонит, что ли?!

– Ой, прости, меня зовет режиссер. Пока! Созвонимся!

Она бросила телефон в теплый желтый песок под ногами и потопталась по нему. Достали! Звонят, звонят – и все время не те! Не тот, вернее. Еще и сочувствуют теперь.

– Себя пожалей, дурак! – крикнула она Стасу и позвала Чарли, чтобы заказал билет на самолет на тридцать первое, вечером.

– В Лос-Анжелес. И никакой Москвы, – с обидой сказала она. Перепады настроения ее измотали. Пора бы и к врачу записаться. А Ник, если ему интересна судьба Эмили, пускай первым звонит. Она же не девочка-подросток, чтобы бегать за ним.

«Ну хорошо, я все равно ему скажу. После Нового года, чтобы не портить человеку праздник».

Эмили обняла руками плоский живот и нахмурилась:

– Если ты мальчик, назову тебя Юл Бриннер. На зло ему!

Но голос Ника ответил в мыслях: «Не веди себя, как ребенок».

– Хорошо, не буду, – пропищала она и заплакала.

– Ко-о-ля, ну что ты лежишь бревном вторые сутки?

Нинушка, домоправительница, принесла ему чай на подносе. Зеленый, без сахара. Терехов скривился и откинул голову на подушку.

Его спальня была просторная, в бежевых и золотистых тонах, и цвет напоминал о платье Эмили, которое он с нее снимал.

– Нинуль, тошно мне.

Весь вчерашний вечер он смотрел фильмы, в которых снималась Эмили, и стало только хуже. Она гениальная актриса. Без шансов, что она захочет усложнить себе жизнь присутствием стареющего русского. Сорок восемь лет в наши дни – это только начало жизни, судя по статьям в интернете, но было слишком много «но». А если Эмили разочаруется в нем? Николай меньше всего хотел топтаться по хрупким осколкам ее сердца, как выразилась Настена. Он жаждал заботиться об Эмили, а не вносить разлад в ее складную жизнь.

Домоправительница присела на край кровати и сказала загадочным шепотом:

– А я знаю, что тебе нужно, Коль. – Она потянулась руками под кровать и вытащила шахматную доску. – Мы в шахматы с осени не играли.

– Не хочу.

– О-о, так и в депрессию не долго уйти. – Нинушка осуждающе покачала головой. – Ты влюбился, что ли?

– Влюбился.

– А почему не поедешь к ней?

– У меня постельный режим.

– А по-честному?

Он вздохнул тяжело и признался:

– Да зачем я ей сдался, Нинуль?

– Коль, я тебя не узнаю. Чтобы ты – и не взял то, что хочешь?

– Не трави душу, – попросил он и отвернулся.

Нинушка работала в особняке еще в те времена, когда хозяйка была жива и Настена носилась по комнатам, как сквозняк. Сейчас же здесь, в Барвихе, и так скука смертная, а теперь еще и апатия навалилась.