Подножка судьбы (СИ) - "Erovin" - Страница 81

— Так вот как ты по мне соскучился? — усмехнулся Ким, когда Ваня ущипнул и легонько выкрутил ему сосок, который последнее время стал очень чувствительным.

— И даже еще сильнее! — убедительно произнес Ваня и опустился на колени. Он выправил из его просторных спортивных брюк член, который пока не вошел в курс происходящего, и погладил по всей длине. Аккуратно, как бы на пробу, убеждаясь, что Ким не против.

Ким не видел его за громадным животом, но и не подумал возразить. Он закатил глаза от предвкушения. В памяти всколыхнулось воспоминание, что Ваня делал минет просто волшебно. Уже через секунду он всхлипнул от наслаждения. Внутри него все сжалось, он потерял все мысли и мог думать только о том, как сладко они сейчас отметят встречу. Ваня набирал темп, и удовольствие накатывало мощной, такой желанной волной. Пошлые хлюпы внизу будили в Киме альфу, который уже заскучал. Он ухватил Ваню за затылок и несколько раз грубо толкнулся ему в рот, упиваясь властью. Ваня и не подумал в ней ограничить. Наоборот, послушно заглатывал и легонько водил по внешней части бедер Кима.

Ким знал, что не продержится долго, слишком давно он не брал на себя активную роль и сейчас был взвинчен до невозможности. Он кончил, вдыхая воздух сквозь сжатые зубы и зажмурившись. Ваня проглотил сперму Кима и, улыбаясь, отстранился. От его рта к члену натянулась слюнка. Он снял ее на палец и поднес к своему рту, поднял глаза на Кима и с вожделенным видом облизал.

— У тебя сейчас яйца лопнут, милый, — язвительно сообщил Ваня, сжав в руке предмет разговора и перекатив их между прохладными пальцами.

— Иди ко мне! — немного грубовато позвал Ким. Он весь дрожал от нетерпения. Одна разрядка ничуть не умаляла похоти. Ким забыл о своем неловком животе, зарычал и хищно улыбнулся.

Предугадав его желание, Ваня зарычал в ответ — низко, гортанно, протяжно, на грани злобы и вожделения. Он кинулся к Киму, сжал плечи с неожиданной для такого хрупкого телосложения силой. Болезненно укусил за подбородок, протолкнул колено между ног, словно стремился отвоевать главенство.

Ким клацнул зубами, вывернул Ване руку, уложил животом на стол. Но русские ведь не сдаются! Ванька ударил Кима в коленную чашечку и перевернулся на спину. Ким ухватил его за шею и рывком задрал пуловер, стянул через голову и замер. Цветок на боку Вани расцвел. Теперь яркая татуировка покрывала всю грудь, ребра слева и бок, большую часть живота и уходила вниз, в штаны. Ваня жалобно скульнул и сел на столе, потянулся за поцелуем, боясь расспросов. Он прижался пахом к твердому члену Кима и потерся о него. Единственным его желанием было отдаться Киму, и он явно это демонстрировал.

Ким отогнал от себя мысли, что красивыми татухами Ваня перекрывает уродливые шрамы, и впился в губы со всей страстью и жаждой, накопившейся за долгое время. Он гладил его тело, то и дело натыкаясь на новые рубцы. Ваня приподнялся на руках, и Ким стянул с него леггинсы, но высокие сапоги не позволяли снять их совсем, и Ким повернул Ваньку набок. Он не сразу отмер от созерцания новой татухи, которая переходила через косую мышцу на бедро и обвивала ногу до колена.

«Ебанный пиздец! Что же это у тебя были за дела такие?» — ужаснулся Ким, прикидывая, сколько там под цветами рубцов.

Но вместо слов ворвался в Ваньку и, не дав ни секунды на привыкание, стал раскачиваться и срывать с губ русского восторженные стоны. Он наклонился к нему и поцеловал, не прекращая движения и не замедляя темпа. Ваня направил его руку к своему члену, и Ким ухватился за него, стал гладить синхронно с тазом, покрывал лицо, шею и плечи поцелуями-укусами. Он совершенно забылся и почти не верил, что это происходит на самом деле. Он протолкнулся глубже в Ваню и закусил его холку, кончив внутрь.

— С узлом? — на выдохе спросил Ким.

— Да, — полушепотом ответил Ваня, в экстазе закрыв глаза и излившись на кухонный стол. Он едва не соскреб ногтями одной руки полировку, а другой разодрал Киму спину в кровь.

— Нет! — раздался свирепый голос Шона из дверного проема.

Ким и Ваня встрепенулись. Шон стоял там с покрасневшим от ярости и возмущения лицом. Кулаки и челюсти были стиснуты, а глаза сверкали бешенством, между бровей залегла глубокая морщина. Весь его вид выражал дикое ожесточение и желание убить кого-нибудь.

Ким мельком глянул на часы. Шон пришел с работы раньше. Теперь он увидел и сумку полную вкусностей, которые были рассыпаны по полу.

Ваня выскользнул и, перекатившись через плечо, ловко спрыгнул на пол. Он спрятался за столом, быстро натянул на себя леггинсы и затаился.

Ким поправил штаны и застыл, не зная, что должен делать и говорить. Шон тяжело дышал, раздувая ноздри и стараясь совладать с собой. Казалось, он решает: свернуть шею мерзкому омеге или разбить рожу Киму. Несомненно, он узнал Ваню и помнил, что именно он был тогда с Кимом в баре после чемпионата.

Пауза затягивалась, и в комнате слышалось лишь дыхание. Частое, яростное — Шона. Тихое и не глубокое, рваное — Кима. И ровное, спокойное — Вани.

— Значит, вот так ты решил отомстить? — глухо спросил Шон.

Ким дрогнул. Лучше бы он кричал, кинулся на него, ударил в морду. Все что угодно, только не этот тихий злой тон. Ким отрицательно мотнул головой и шагнул к Шону. Но тот вскинул вперед раскрытую ладонь, не разрешая ему приблизиться. Ким и раньше изменял — Уиллу с Чаком. Но это была жизненная необходимость, а не глупая прихоть. И Уилл был только омежкой, с которым Ким встречался. А Шон супруг, отец его будущего ребенка, истинный. Живот сковало стыдом, и Ким опустил голову, уткнулся взглядом в замшевые светло-бежевые туфли Шона. Их связывало больше, чем простое чувство или инстинкты. Шон понимал его, угадывал желания, давал то, что Ким хотел, прежде чем тот открывал рот, чтобы попросить. Они были единым целым. А Ким из-за мимолетного импульса предал все это. Растоптал гордость Шона и свою честь и упал в его глазах — низко и грязно. Как теперь вымаливать прощение, что делать, как себя вести — Ким не имел ни малейшего предположения.

Шон втянул воздух сквозь сцепленные зубы и громко, угрожающе зарычал, предупреждая об опасности и намерении причинить Киму и Ване серьезный, желательно, непоправимый вред.

Ваня сориентировался первым, как всегда. Он выскочил из своего убежища и, схватив Кима за рукав, потянул прочь из кухни. Тот не сопротивлялся, не до конца еще разобравшись в ситуации, он позволил вывести себя в холл. Мысли метались и путались. Определенно лишь одно — если он сейчас уйдет, то больше никогда не сможет вернуться к Шону. Да он в любом случае не сможет. Шон много раз говорил и демонстрировал свое отношение к изменам. Живя с небритым всклокоченным и огрызающимся Ронвудом, он ни разу не посмотрел в сторону омежек, каждый из которых был бы не против лечь с Шоном. И никогда не подавал поводов к ревности или недоверию. Он всецело принадлежал Киму. Душой, телом и мыслями.

— Давай, Ким. Ему нужно перебеситься в одиночестве, садись в машину, — Ваня подтолкнул Кима к полуразбитому голубому «форду». Он напоминал похитителя, который собирался уговорить свою жертву поехать с ним по доброй воле.

— Да погоди, — потеряно буркнул Ким. Уезжать не казалось хорошей идей. — Мне нужно поговорить с Шоном.

— Ким, он не захочет сейчас с тобой разговаривать и придет убивать нас, если мы не уедем, — убеждал Ваня. Где-то в глубине души он считал себя виноватым в произошедшем. Но настолько глубоко, что не замечал этого.

****

Шон остался на кухне один, силясь совладать с яростью и не кинуться вдогонку за Кимом, не разбить его наглую рожу обо что-то твердое. Он думал, такое бывает только в кино и никак не ожидал застать мужа, трахающим на кухонном столе какого-то омегу. Почему здесь, у него дома? Почему Ким вообще решился на измену? В голове у Шона прозвучали досадливые слова Мэла:

«Теперь он точно пойдет налево и обоснует тем, что ты не сдержал слово!»

Да, черт бы побрал Ронвуда! Шон ударил бы его, если только не ребенок в животе у этого подонка! Шон не хотел иметь ничего общего с предателем, который так похабно изменил, даже не задумываясь, что находится на восьмом месяце и может своей активностью причинить вред малышу. Ким и без того всю беременность курил и бухал. Ему наплевать на сына и Шона. Одна забота — утешить самолюбие, показать хоть кому-то, что у него есть узел. Низкое, никчемное, грязное существо! Его интересует только собственная жизнь и желания, ни на секунду не задумывается о чужих чувствах. Шон терпел самодурство, позволял помыкать собой, играл с ним в послушного и покладистого альфу, но теперь этому пришел конец!